Дядя Лёша

— Ладно, успокойся. Поиграли — и хватит, — проворчал он и, бросив Кристину у незакрытой двери, отправился к себе в комнату — одеваться.

Кристина еще некоторое время постояла у двери, затем, оставив ее приоткрытой, бросилась в гостиную и быстро оделась — вплоть до сапог. Только плаща нигде не было. Можно было, конечно, его бросить, и еще пять минут назад она, конечно, так бы и сделала, но сейчас, когда опасность как будто миновала, она подумала, что другой подходящей одежды на осень у нее нет и ходить ей будет решительно не в чем.

В этот миг в гостиной опять появился Вадим. Он был одет, причем тщательно — брюки, рубашка, пиджак. Только галстука не хватало.

— Где мой плащ? — с вызовом спросила Кристина.

— А ты решила, что я его украл? Здесь он, не беспокойся, — с холодной иронией ответил Вадим. Он скрылся, а затем вернулся с синим Кристининым плащом. — Я его высушил. И вычистил.

Действительно, плащ был приведен в порядок. Кристина посмотрела на Вадима, и в ней шевельнулось нечто вроде раскаяния. Не за то, что она не отдалась ему, об этом не могло быть и речи. А за то, что подумала о нем слишком плохо.

— Ладно, одевайся и поехали, — все с той же холодной иронией сказал Вадим. — У меня сегодня много дел.

— Я с тобой никуда не поеду, — решительно ответила Кристина.

— Как хочешь. Можешь плестись до метро. Мне это безразлично.

Кристина надела плащ, проверила в карманах ключи от квартиры, нащупала жетон на метро, решительно вышла из квартиры и, хлопнув дверью, не оглядываясь спустилась вниз.

Она быстрым шагом шла по Восьмой линии, обгоняя медлительных пешеходов. Все вокруг было будничным и совершенно обычным. Те же лица, тот же бесконечный осенний питерский дождь, и казалось, что не было этого странного приключения. Только голова кружилась и болело бедро — значит, все-таки что-то было.

Впереди зажегся красный свет, и Кристина остановилась на перекрестке. Внезапно рядом она услышала звук клаксона.

Кристина оглянулась и увидела, что рядом с ней остановилась «девятка», из которой на нее смотрит Вадим. Убедившись, что его заметили, он распахнул дверцу и сказал:

— Прошу вас, синьорита. Окажите любезность.

Кристина хотела отвернуться и равнодушно пойти дальше, но вдруг неожиданно для себя самой сделала шаг к машине и в тон Вадиму ответила:

— Парк Победы, пожалуйста.

* * *

Осаф Александрович Дубинин внимательно изучал информацию на экране компьютера.

— Все-таки до чего мы дошли! — Он повернулся к Пиновской.

— Вы это о чем, Осаф Александрович? — поинтересовалась Марина Викторовна. — О нынешних нравах или о компьютерном прогрессе?

— И о том и о другом, — отозвался Дубинин. — А вы зря насмехаетесь, уважаемая. Согласитесь, еще совсем недавно вам пришлось бы ехать на другой конец города, чтобы ознакомиться с досье. И совсем не так давно оно было даже не полностью машинописным, и вам бы пришлось полдня разбирать чужие каракули, потому что далеко не у всех наших коллег идеальный почерк.

Осаф Александрович входил в узкий круг людей, их можно было сосчитать по пальцам, которые имели право запрашивать информацию о любом гражданине России из сверхсекретной базы данных. В «Эгиде» это право имели только он, Пиновская и Плещеев, а всего по городу еще не более двенадцати человек.

«Чертова дюжина, — говаривал Дубинин. — Занесло же на старости лет».

Сейчас он ожидал ответа на запрос в централизованную базу данных об одном интересном субъекте.

— Кого это вы там раскапываете, Осаф Александрович? — спросила Пиновская. — Что-то новое по Французу?

— Нет, некто совершенно из другой оперы. Случайно возник в одном дельце, я потянул за ниточку, и, знаете, очень интересная личность оказалась, — задумчиво ответил криминалист, внимательно вчитываясь в информацию на дисплее. — К Французу, похоже, отношения не. имеет. Но каков многостаночник! Из современных. Молодежь. Но какая богатая жизнь! Одновременно и банальная торговля наркотиками, и тут же скупка ваучеров. Подозревается в сбыте фальшивых долларов и нелегальном вывозе антиквариата за границу. И все от себя, так сказать. — Дубинин нажал на клавишу, и на экране возникла фотография красавца с идеальным пробором. — А посмотришь — мальчик из интеллигентной семьи.

— Как же зовут вашего интеллигента? — спросила Пиновская.

— Чеботаревич Анатолий Викторович, который чаще представляется как Антон. Не хочет, видно, быть простецким Толяном.

Дверь открылась, и в кабинет вошел Плещеев. Он взглянул на фотографию на экране.

— У вас компьютер свободен, Осаф Александрович? У меня «Винды» забарахлили.

— На инструмент мой претендуете? — хмыкнул Дубинин. — Ладно, так уж и быть. Я, собственно, закончил. Исследую тут одну интересную биографию. А у вас что?

— Надо справочку одну навести, собственно, так, скорее для очистки совести, — улыбнулся Плещеев. — Бдительность не дает покоя.

— Издержки профессионализма. Дубинин поднялся из-за стола.

— Работайте, а мне есть что обмозговать. Как говорится, информация к размышлению.

Плещеев набрал код централизованной базы данных, затем личный код, известный только ему одному. «Воронов Вадим Владимирович» — зажглось на экране. Появилась информация о родителях и прочих родственниках, из чего следовало, что дедушкой известного теннисиста был непризнанный в свое время художник, картины которого теперь украшают многие музеи мира, а также частные коллекции. Сам Воронов характеризовался как подающий большие надежды спортсмен, бывший на хорошем счету у Спорткомитета. Непьющий, ни в каких сомнительных связях не замеченный. Пожалуй, в Университете он был не на очень хорошем счету, и, как понял Плещеев, его держали там по двум причинам: сын профессора кафедры минералогии и одновременно хороший спортсмен. Что ж, это еще не, криминал. Досье Воронова было коротким, какое бывает только у честных людей. Короче, на Воронова ничего не было.

Гораздо интереснее оказалось с Павлом Адриановичем Павленко. С экрана на Плещеева смотрел серьезный мужчина в очках, но взгляд у него был цепкий и недобрый. Или это только казалось? Врачом он считался первосортным, и в Спорткомитете его очень ценили. И все же в разделе «Характеристика личности» стояло: «беспринципен, льстив перед начальством, высокомерен и груб с зависимыми от него людьми». По опыту Плещеев знал, что такие люди могут легко соскользнуть за линию, за которой начинаются деяния уголовно наказуемые. Еще одно сообщение из досье Павла Адриановича показалось Плещееву интересным. Спортивный врач оказался коллекционером. Причем в довольно оригинальной области: он коллекционировал спортивные кубки и награды, и в его коллекции имелось немало действительно редких экспонатов, был даже кубок легендарного вратаря Льва Яшина.

Что ж, увлечение для спортивного врача не такое уж и удивительное, вот только все коллекции требуют немалых денег. Сколько может стоить, например, золотая медаль Олимпийских игр 1928 года?

Все это наводило на размышления.

Плещеев поднялся из-за компьютера и вышел в приемную, где со скучающим видом сидела секретарша Аллочка. Увидев начальство, она начала перебирать бумаги на столе, имитируя кипучую деятельность.

— Алла, вы запросили сводку ГУВД? — спросил Плещеев. — Относительно сигналов из дома номер шесть по Третьей линии?

— Нет, ничего не поступало, — томно отозвалась Аллочка.

— Хорошо, — кивнул Плещеев.

Похоже, тревога была напрасной и на истории с теннисистом можно ставить точку. Правда, оставалась некая неудовлетворенность, как будто что-то там все-таки было, а он не раскопал дело до конца. Но событие явно было мелкое, а в городе их ежедневно происходит столько, что для выяснения каждого не хватит и десяти таких агентств, как «Эгида», даже если каждый сотрудник будет работать двадцать четыре часа в сутки.