Страница 5 из 104
— Надеюсь стать, — с гордостью ответила Кристина.
— Ладно, художник, поздно уже. Я тебе постелю здесь, если ты не возражаешь.
* * *
— Сереженька, а у меня твой любимый борщ! — Людмила выскочила в прихожую, лишь заслышав, как поворачивается ключ в скважине.
Плещеев улыбнулся: до чего все-таки у него замечательная жена. Никаких упреков, никаких надутых губ, никакого «наконец-то явился!» и даже «как я волнуюсь!». Идеальная подруга жизни для того, кто служит в правоохранительных органах. Особенно в такой организации, как «Эгида-плюс».
— Вот спасибо! — Плещеев поцеловал жену. — Сейчас отведаем! Только я сделаю один совсем короткий звонок, хорошо? А ты пока ставь тарелки.
Плещеев снял трубку и набрал уже знакомый номер:
— Снова Плещеев. Пароль «Синдбад». Нужно выяснить имя еще одного автовладельца. «Москвич», номерной знак р5027лг. Что? Павленко Павел Адрианович, спортивный врач? Работает в теннисном клубе? Спасибо большое, этого пока достаточно.
— Все на столе! — выглянула из кухни Людмила.
— Да-да, уже иду! — сказал Плещеев, пробормотав про себя: «Ну-ну, Воронов».
Гармония мира не знает границ
Кристина проснулась, открыла глаза и на миг растерялась. Где-то высоко над головой белел, точнее, все еще серел в предрассветном полумраке лепной потолок, с которого торжественно свисала старинная хрустальная люстра.
Она снова зажмурилась, а потом медленно раскрыла глаза и стала осматриваться. Прямо перед собой на стене она увидела картину. Это было какое-то чудо, хотя, казалось, она ее уже видела. Иногда бывает, что вдруг останавливаешься в музее перед полотном, мимо которого ходил много раз, не обращая особого внимания, и вдруг замираешь, пораженный.
Ясный, хотя и немного прохладный летний день, И женщина в светлом платке и синем жакете бережно и немного неловко, по-городскому, держащая перед собой петуха с алым гребешком и ярким хвостом. И оперение хвоста сочетается с цветным платком, с зеленой травой и голубым небом. И во всех них — в мире, в женщине и в петухе — какая-то поразительная гармония.
«Гармония мира не знает границ», — почему-то вспомнила Кристина и снова опустила голову на подушку.
Она вдруг почувствовала, как ужасно болит бедро. И только теперь все вспомнила. Вчера, когда она выскочила от Лидии, ее сбила машина. Это Кристина помнила очень смутно. Потом она, наверно, потеряла сознание и очнулась здесь, у Вадима Воронова. И сейчас, вспомнив об этом, она снова поразилась. Это было похоже на сказку. Только не тот Вадим Воронов, чьи работы она видела в Доме ученых, а его внук. Но внук, ей тоже понравился. Такой красивый. И он ее спас!
Кристина откинула плед. Действительно, на бедре красовался огромный сине-черный синяк. Еще болела голова. Наверно, ударилась об асфальт.
Девчонка спрыгнула с дивана и чуть не застонала от боли, затем уже гораздо медленнее и аккуратнее поставила ноги на паркет. Он оказался совсем не холодный, вовсе не такой, как линолеум у нее дома.
В гостиной вдоль одной из стен стояли высокие шкафы, за. стеклами которых она увидела настоящее богатство — тут были художественные альбомы по всем художникам и эпохам, какие только можно вообразить. Вот четыре толстенных фолианта, кажется по-французски, «Итальянское искусство Ренессанса».
«Везет же некоторым. Протянул руку, снял книгу с полки. И все это дома, а не где-то в Публичке», — думала Кристина, но без всякой злобы. Он еще совсем маленьким мог взять и посмотреть импрессионистов или Врубеля, да хоть Сальвадора Дали. А Кристина о существовании Иеронима Босха узнала, когда ей было уже шестнадцать и она училась в художественной школе. Дома у них в детстве не то что альбомов по искусству, просто книг было — две полочки. А тут!
«А говорят, все люди равны, — с грустью думала она. — Не получается. У одного с детства — огромная библиотека, а у другого только «Как научиться шить?» и «Триста блюд из хамсы и тюльки». А у третьих и того нет. И родились они не в Петербурге».
Она вспомнила Лиду — с нее же все началось. Лида опять принялась, как она говорит, объективно разбирать по косточкам Кристинин характер — за неимением других объектов. Сначала уличала ее в каких-то «измах» — не в простом эгоизме, а в чем-то таком более изощренном. Потом переключилась на Эрика Берна — она очень увлекалась им в последнее время. Лидия вообще была склонна к увлечениям и переходила в этом всякие границы. Вот и теперь она не могла говорить ни о чем другом, кроме «Игр, в которые играют люди», и все на свете объясняла через жизненные сюжеты. Она взахлеб пересказывала эти теории Кристине, а потом потребовала, чтобы та рассказала ей, героем какой сказки она считала себя в детстве. Кристина не знала, и Лида стала обвинять ее в желании скрыть свою сущность. А потом заявила, что Кристина двуличная. Это было уже слишком.
Кристина отчетливо вспомнила глаза Лиды — сердитые, колючие. Она терпеть не могла, когда другие. не разделяли ее увлечений.
— Зачем же ты со мной общаешься, если я такая двуличная? — спросила Кристина.
— Сама не знаю, — ответила Лида.
Все бы обошлось, если бы она не добавила:
— Для меня самой это полная загадка.
И тут Кристина вспылила. Это с ней иногда случалось. Она, правда, быстро отходила, но в гневе могла натворить много чего. Вчера, правда, она всего только бросилась в прихожую и, на ходу надевая плащ, понеслась бегом вниз по лестнице, затем бегом через улицу… Остальное известно.
Но и сейчас, когда она вспомнила о Лиде, ей снова стало до слез обидно. И чего она так? И что это за сказки дурацкие!.. Она снова взглянула на книжные шкафы и вдруг вспомнила. Гадкий утенок! Ну конечно! Вот кем она представляла себя в детстве. Когда в детском саду читали эту сказку вслух, ей было почему-то ужасно неловко смотреть на остальных детей — ведь она-то хорошо знала, что воспитательница сейчас читает про НЕЕ.
Вадим тихо приоткрыл дверь гостиной и увидел вчерашнюю девчонку, которая в одних трусиках стояла перед зеркалом. Без одежды она казалась не худой, а гибкой и стройной. У нее была гладкая матовая кожа, плоский живот, аккуратные, словно точеные, бедра и небольшие округлые груди. Вадим замер. Она была потрясающе, поразительно красивой и очень близкой. Она еще не замечала его и, смотря на собственное отражение, разговаривала с ним.
— Гадкий утенок, — тихо произнесла Кристина.
«Интересно, какая она в постели?» — подумал Вадим и вспомнил слова спортивного врача. Внезапно ему показалось, что в квартире ужасно жарко.
Он сделал резкий шаг вперед.
— Кристина, — сказал Вадим, и его голос прозвучал хрипло. — Ты просто чудо.
Он бросился к ней и постарался ее обнять, но девчонка успела отпрыгнуть в сторону и, скрестив руки, закрыла голую грудь. Вадим обхватил ее руки и стал покрывать быстрыми горячими поцелуями ее лицо, плечи, шею.
— Не надо, ты чего, не надо, пусти! Больно! — в ужасе говорила Кристина. — Пусти!
— Ну хорошая моя, ты же такая восхитительная, ты такая… — Он продолжал машинально что-то говорить, а сам пытался оторвать руки, закрывавшие грудь.
— Да пусти же! — крикнула Кристина. На миг ей удалось вырваться из его объятий, и она опрометью бросилась в коридор, оттуда в прихожую и подбежала к входной двери.
— Ты куда, дура?! Там же холодно! — заорал Вадим, на ходу приводя себя в порядок.
Но Кристина не слушала его. Ее тонкие пальцы коснулись замка, и он открылся. Кристина ступила узкими босыми ногами на холодный и грязный цемент лестничной площадки и бросилась вниз. Вадим настиг ее лишь на площадке между этажами и силой втащил обратно в квартиру. Кристина мертвой хваткой вцепилась в дверную ручку.
— Идиотка, дура, — говорил Вадим, пытаясь разжать ей пальцы.
Становилось холодно — из разбитого окна на лестницу дул холодный ветер. Мимо проскрежетал лифт. На миг Вадим замер — а если сюда? Но лифт поднялся на следующий этаж. У Вадима отлегло от сердца, но весь пыл вдруг прошел.