Девять

«Вы пришли ко мне, чтобы действовать мне вопреки…»

Вы пришли ко мне, чтобы действовать мне вопреки,чтобы вздрагивать от касанья моей руки,чтобы глядеть на меня исподлобья, словно из-под пяты,чтобы молчать – до упора, или спорить – по хрипоты.Вы живете во мне вслепую, как нищие – наугад,вы застите мне глаза, как ветер плюс снегопад,вы шумите в моих ушах, заглушая полночный хор,вы живете в сердце моем, и в каждом биеньи – укор…Что мне делать с вами, думы мои, сомненья мои?И они отвечают цитатой – молчи, скрывайся, таи.И я молчу и скрываюсь, и таю, и сжимаюсь в комок,но дверь не могу запереть, ибо сломан старый замок.Сломан старый замок, и потерян железный ключ,и сквозь щель между туч пробивается солнца луч,и на тонких озябших ветках вызревает вишневый цвет,и подобна улитке на склоне радость на склоне лет.

«Говорит Фома: „Вы все посходили с ума!..“»

Говорит Фома: «Вы все посходили с ума!Покосились от горя дома, повсюду сгустилась тьма,весь мир – тюрьма, ваша жизнь не знает самакуда она катится!» – так говорит Фома.«Что за радость в ваших глазах горит? – Фома говорит —весь мир скорбит, ибо наш Учитель убит,ибо наш Учитель казнен, в муках скончался он,он был ко кресту пригвожден, он умер и погребен!»«Что вы мне твердите? Христос воскрес? Это – темный лес.Да, Лазарь – воскрес, но больше никто не воскрес,Лазарь скоро опять умрет, и мы умрем в свой черед.Нас смерть взяла в оборот, ухватит – и полный вперед!»«Осязание паче зрения! – утверждает Фома —У многих бывали видения, и к чему кутерьма?Христос воскрес! – я скажу не раньше чем перст вложув раны Его, я верю лишь в то, что в руках держу!»«Шалом! – говорит Христос – радуйся, мой ученик!Ты видишь тело Мое, и Мой сияющий лик,ты бодр, ты не в забытьи, вот они – раны Мои,касайся их и сомнений своих не таи.Ибо вот не нашел я в Израиле веры такой,которая знает то, чего не коснулась рукой!Блажен, кто не видел, но верует все равно.Свыше утверждено – кровь и плоть Моя – хлеб и вино!»Говорит Фома: «Ты – мой Бог, а я поверить не мог,вот я к ногам Твоим лег, не будь ко мне слишком строг,я понял, что смерть не итог – для Воскресенья предлог!Господь мой и Бог, – говорит Фома – Господь мой и Бог!»

«стекла стекла вставляем и точим ножи…»

стекла стекла вставляем и точим ножимолоко молодая картошкастарый дом многослоен молчат этажив каждой комнате мелкая сошкав каждой кухне корыто висит на стенемедный чайник на каждой конфоркемедный всадник кипит на прозрачном огнекрупы в банках литровых на полкедо бульвара квартал до детсада их двабудит бабушка сонную внучкуэта жизнь наказанье проснешься едваа тебя уже тянут за ручкуэта жизнь наказанье хоть завтрак готовкаша манная ложка вареньяходит по двору пара голодных котовчахнут комнатные растеньячахнет время выносит старье на балкондети быстро растут но бесцельнобрат коленку разбил для чего это онничего заживет не смертельно

«мы хороним убитых это нам не в убыток…»

мы хороним убитых это нам не в убытоккамера пыток ядовитый волшебный напитокжизнь коллекция праздничных старых открытокнадо б меня на цепь больно уж прытокнадо рычать и скалиться и глядеть исподлобьяк ярости волчьей добавится сила рабья воловьякрест положено ставить в ногах табличку у изголовьяБоже не дай мне дух любоначалия и празднословьякроме этих двух не дай мне дух праздности и унылыйдух депрессии или бреда что сивой подхвачен кобылойбред преследования наследования совковой гнилой моралия забыл кто победил но помню что мы проигралине сидел в окопах не спотыкался на горных тропахне пахал целину не стоял у мартеновских топокне пел в пьяном угаре не спасал котов на пожарене барское это дело хоть мы и не баренам прожженным во всем уготовано пораженьемы слепы от рожденья мы ехиднины порожденьямы теплохладны как говорится будь мы неладнынаши песни протяжны наши речи нескладнынечем крыть кроме старого ватного одеяланечем землю рыть и она стоит где стоялана трех слонах на китах на тропической черепахена сомнениях на прозрениях на темном вселенском страхе

«я послевоенный ребенок я видел в углу костыль…»

я послевоенный ребенок я видел в углу костыльуже ненужный отец опирался на палкусреди мужчин господствовал полувоенный стильруки вверх руки вниз ты фашист я помню это считалкуусач скончался уже но портреты на каждой стенеглядели строго и кажется были в силемедали и орден лежали в ящике помнится мнеотец и дедушка их никогда не носилидва десятка пластинок шаляпин собинов патефониглы в стальной коробочке голос треск и шипеньевсе это была не жизнь но размеренный тусклый фонто ли дело цветенье каштанов и ласточек пеньея послевоенный ребенок отродье семьи врачейсемьи которая вышла почти без потерь из адасвет часто гасили но в доме запас свечейв двух кварталах бульвар воронцовский дворец колоннадая послевоенный ребенок согретый весенней листвойглядевший на мир не видевший дальше носаа мимо тележка безногого гремела по мостовойчетырьмя подшипниками заменявшими ей колеса