Ольга и Алексей

Она ухмыльнулась, а он почувствовал острый укол в сердце от её слов. Зачем она приплела сюда Ольгу? Она совсем её не знает, так почему осуждает её?

– Не думай, что я позволю вам быть вместе после всего случившегося! Я покончу с собой, если ты приведёшь её в дом!

Он резко поднялся со стула и бросил на стол салфетку:

– Как вы могли подумать такое? Ну, как же я и она… Пусть раньше… Но теперь! Не думайте обо мне слишком плохо! И прошу вас, не говорите больше о смерти, это ранит меня.

На его глаза набежали слёзы, и он, не привыкший показывать свои чувства, быстро вышел вон. Его мать была довольна, о девчонке Вересовых теперь можно забыть и заняться делом, не требующим отлагательств.

Алексей пришёл в свою комнату, закрыл дверь и взглянул в зеркало. Он увидел, что по его щекам текут слёзы и быстро вытер их рукою. Он снова чувствовал себя слабым, он не справляется с тяжестью, навалившейся на его семью, и понял, что ошибался – он ещё не взрослый, он лишь высокий подросток, возомнивший себя подобием своего отца.

– Хватит лить слёзы, берись за дело, в доме полно работы, которую требуется сделать, – строго сказал он своему отражению.

А что же Елена? Она так испугалась прихода Вересова, что решила оставаться в своей комнате. Она не знала, с чем он приходил к ним в дом и чего хотел, но сам факт насторожил её, и теперь она считала, что стоит только ей выйти за ворота, как он и её убьёт. Тем более, что мать во всеуслышание обвиняла его в преступлении и так оскорбляла, что у девочки не оставалось сомнений, что их сосед – самый ужасный человек в округе. Марью Ефимовну особо не волновали чувства дочки, она была в комнате и не мешала ей разрабатывать свой план, к тому же ей действительно не хотелось, чтобы дочь принималась жалеть их врага, пусть в её голове сформируется его образ, как отъявленного негодяя. Только через месяц Елена перестала со страхом выходить за порог, и одна всё же никогда не выходила из дома, хоть её брат и пытался внушить ей, что опасаться ничего не стоит, но она не верила.

Однажды за обедом она спросила у матери:

– Матушка, скажите, если отца теперь нет с нами, то я никогда не выйду замуж за графа?

В её синих глазах стояли слёзы и готовы были уже скатиться по щекам, вопрос о замужестве волновал двенадцатилетнюю девочку, и она страшилась за свою судьбу.

Мать улыбнулась и погладила её по головке:

– Что ты, милая! Я всё сделаю, чтобы ты вышла только за графа! Потому что ты достойна только самого лучшего. Когда ты подрастёшь, мы поедем в Петербург, и я отыщу тебе самого лучшего мужа!

Девочка засияла, кинулась к матери и поцеловала её в щёку.

– Скажи, Елена, тебе совсем не жаль нашего отца? – спросил Алексей, видя, что сестра не особенно переживала кончину Павла Петровича, пусть и неблизкого ей, ведь её воспитанием занималась мать, но всё же родного человека.

– Батюшка сейчас в раю, и он ни о чём не тревожится и не страдает, так говорила бабушка об умерших, – она посмотрела на брата чистыми невинными глазами и продолжила, – так зачем же переживать о тех, кого нет с нами? Я права, матушка?

– Конечно, права, дитя моё! Ваш батюшка был чистым ангелом и теперь живёт на небесах, в раю. Его душа, наконец-то спокойна.

Алексею уже давно не нравилось, как мать воспитывает сестру, она растёт избалованной и бессердечной, не проявляя к другим ни сочувствия, ни участия. Она училась поучать слуг, отдавать приказы и даже копировала тон и голос матери. Он пытался приучить её к чтению, но она сбегала и жаловалась матери, что брат заставляет её целый час сидеть на одном месте.

– У меня всё болит! И глаза уже ничего не видят от этих книг! – плакала она, хватаясь за подол платья Марьи Ефимовны.

Та больше всего не любила истерики и слёзы, и поэтому разрешала дочери пойти прогуляться вместо чтения поэмы или рассказа. Она не считала, что девочка должна быть особенно грамотной, чтобы выйти замуж. Вот если у девушки нет ни ума, ни красоты, ни обаяния, то ей стоит заниматься учёбой, чтобы компенсировать свои недостатки, а ежели она с хорошим приданым и обладает приятными чертами лица, то образование не всегда необходимо, а даже вредно, ведь сидя над книгами, она теряет способность флиртовать и нравиться мужчинам.

Алексей не оставлял попытки сделать из ветряной сестрицы более приземлённую особу, но без поддержки матери у него мало что получалось, все его стремления разбивались о материнское потакание порокам и капризам. У них с сестрой оказались разные темпераменты по одной простой причине – брат большую часть жизни находился в не дома. Сначала учился в лицее, потом в университете, а сестра всегда была дома, при матери, которая для неё являлась авторитетом во всём.

У Рубцовой было более важное дело, чем образование дочери. Она написала письмо в Петербург своему брату Осипу Ефимычу, к которому на службу и должны были отправить Алексея. Она не умаляла, а требовала от него обращения к самому их губернатору города Н., чтобы он лично занялся этим делом.

“Злонамеренное и спланированное деяние этого опустившегося человека должно быть наказано, преступника, совершившего чудовищный проступок против чести и достоинства нужно покарать! И я прошу справедливости ни сколько ради себя, сколько ради Бога – именно во имя Его мы все, верующие и праведные, обязаны исполнять свой долг…”

Так она писала брату, используя высокопарные слова, прикрывая ими свою ненависть и злобу к Вересову. Она надеялась, что губернатор разберётся в этом деле так, как нужно ей, и она уже заготовила речь для него, в которой намеревалась обличить Вересова, чтобы добиться судебного разбирательства.

Брат написал, что получил ответ от губернатора, что он готов приехать в Ручьи и оказать любую поддержку бедной вдове с детьми. Он сам должен в скором времени связаться с Рубцовой.

Марья Ефимовна была довольна, Гаврила Василич Нехлюбов был известным взяточником, подлизой и умел любое дело вывернуть так, как выгодно было ему или заказчику дела. Вероятно, почуяв хорошую прибыль, которую сможет получить, он согласился сам приехать в Ручьи за тридцать вёрст от уездного города Н.

В конце октября Рубцова получила от него письмо, где он заверял её, что приедет в Ручьи уже через семь дней и обещает разобраться в этом деле тщательно и со всей ответственностью.

Марья Ефимовна довольно улыбнулась.

Глава 4

Любимым грехом Гаврилы Василича Нехлюбова было не сребролюбие или тщеславие, а чревоугодие. За бутылку хорошего вина он подписывал документы не глядя, а за сто граммов хорошего кофе мог продать душу кому угодно.

Он сидел перед Алексеем и его матерью и вытирал пышные усы салфеткой. Плотно пообедав, он обыкновенно предпочитал прикорнуть на часок, но решил на время изменить своей привычке в угоду делу. Он был тучен, и его огромное пузо выдавалось вперёд, одышка мешала ему говорить, красный цвет лица выдавал проблемы с сосудами, но ничего его не смущало и не могло отвратить от вкушения пищи. И в Ручьях ему предоставили шикарный стол: красное вино, утку в яблоках, холодец, рыбу жареную из местной реки, пироги с капустой и рыбой, и сладкие с вареньем, отчего он был очень доволен и был в хорошем настроении, хотя долгая дорога принесла ему немало хлопот.

Хозяйка терпеливо ждала, когда гость закончит трапезу, а её сын поначалу недоумевал, как можно столько съесть и с удивлением разглядывал Гаврилу Василича, но через час ему стало скучно, и он уже то и дело посматривал в окно и пару раз вздохнул. По правую руку от губернатора сидел прокурор – сухонький невзрачный человек неопределённого возраста, который, кажется, ничего и не съел, а по левую руку – стряпчий, молодой и неопытный, он ел много с дороги, нахваливая угощение и улыбаясь хозяевам.

Наконец, когда трапеза была окончена, стряпчий достал бумагу и перо и приготовился записывать показания Марьи Ефимовны. Прокурор казался равнодушным к этому делу, его глаза были прикрыты, и Алексею даже показалось, что он заснул.