Ольга и Алексей

С этого дня семья Рубцовых погрузилась в траур, из которого Марья Ефимовна так никогда и не вышла, а в семье Вересовых установились беспокойные и тягостные дни. Радость в этот дом не собиралась возвращаться никогда.

Глава 3

Николай Ильич корил себя на все лады, дёргал себя за волосы и хватался за голову от безысходности и невозможности что-либо исправить. Если бы он помедлил всего секунду, то Рубцов остался бы жив! Эта мысль съедала его и подтачивала изнутри. Он клялся, что выстрели случайно, что не было злого умысла, но злые языки уже разнесли весть о том, что между родственниками весной состоялась крупная ссора из-за Петрова луга, да и все знали, что они враждуют. Не задумал ли Вересов так злостно и хладнокровно избавиться от человека, посягнувшего на его имущество? Не задумал ли намеренно для этого эту охоту?

– Ведь они даже не говорили друг с другом… И с чего это Николай Ильич вдруг решил пригласить своего врага на охоту? А? откуда вдруг такое дружеское участие? – задавали подобные вопросы жители обоих Ручьёв себе и своим знакомым.

Эта тема сделалась самой горячей и любимой для обсуждений, и обстоятельства гибели Рубцова обрастали новыми подробностями и свидетелями.

– Да я всего-то и отошёл в кусты на минутку…– ныл, оправдываясь Егорка, вытирая сопли. – Ну, задержался… Дело такое… Услышал выстрел и сразу вскочил! Прибежал чуть не без штанов! А там уже всё и решено… И барин в крови… Но мой барин не виноват! Нет! Он подслеповат уже стал, и видать, медведь ему и привиделся!

На него все махали рукой, не желая слушать, как он защищает своего барина. Дак, а какой слуга пойдёт против своего хозяина? Нет таких, стало быть, словам Егорки веры нет! И сплетники ходили по деревне, собирая по крупицам новые подробности данного дела.

– Ох, не оставит, Марья Ефимовна, этого дела! Ох, не оставит! – вздыхал кто-то, особо симпатизирующий Вересовым.

И она не оставила. Она облачилась в чёрное платье и чепец, её глаза, кажется, стали ещё черней и глубже, чем раньше, с лица теперь не сходило хмурое выражение, а при упоминании Вересовых и вовсе искажалось гримасой ненависти и злобы.

Через несколько дней после смерти Рубцова, к ней пришёл с повинной сам Вересов, оправившись от потрясения и взяв себя в руки, желая броситься к ней в ноги и объяснить, что не было у него злого умысла, и всё произошедшее – ужасная ошибка. Но она не дала ему возможности покаяться пред ней, потому как вовсе не пожелала его видеть и не вышла к нему.

Он стоял в гостиной с опущенной головой, несчастный и неприкаянный, теребя шляпу и не зная, как быть. К нему вышел Алексей, высокий и бледный, он пришёл так тихо, что Вересов его и не сразу заметил. Он поднял глаза, и только теперь ему удалось хорошо рассмотреть сына своего врага. Он помнил, что молодой человек всегда был вежлив с ним, в отличие от его отца, он вроде бы хорошо обращался с его дочкой и даже, кажется, давал ей книжки. Мужчина надеялся, что хотя бы Алексей выслушает его, и он сможет облегчить свою душу.

Молодой человек молча глядел на Вересова, он был печален, но в его взгляде не было ни ненависти, ни злобы.

– Алексей Павлович, мне нет прощения, и я никогда себя прощу… Но скажите ей, прошу вас, что я не по умыслу… Я хотел примириться, чтобы мы снова стали одной большой семьёй… А он… Не знаю, как он оказался рядом! Я старый дурак, поспешил, каюсь, мне бы помедлить хоть на секунду… Но рука сама… Ой, горе мне!

Он закрыл лицо рукой, не в силах больше продолжать.

– Я прошу вас больше не приходить в наш дом, – сказал Алексей бесцветным голосом, – это ни к чему не приведёт. Моя мать сейчас страдает, как никто, и видеть вас ей просто невыносимо.

Вересов поднял красное лицо, из его глаз катились слёзы и оседали в светлой бороде. Он так походил на отца и так был не похож на него! Его глаза светились искренностью, кажется, он говорил правду, но сердце Алексея сейчас было полно скорби и горечи, не мог он прислушиваться к голосу разума и спокойно указал ему на дверь.

Вересов, сгорбившийся и поникший, выходя из дома Рубцовых, разительно отличался от того весёлого и жизнерадостного великана, каким был ещё неделю назад. У него были большие планы, но лошади остались непроданными, а помолвка Юлии сорвана. Никакие уговоры не могли повлиять на Липьевых, они категорически отказались женить Александра, и ему пришлось подчиниться, потому что он полностью зависел от родителей. Юлия впала в уныние, почти не разговаривала, находя отклик своих переживаний в книгах, Ольга часто сидела с нею, обнимая её за талию, пока та читала. Она уже не бегала по полям и не встречалась с Алексеем, влюблённость была забыта, она училась становиться серьёзной и обдумывать каждый свой шаг и каждое слово.

Как-то она спросила у сестры то, что не давало ей покоя уже давно:

– Почему ты не плачешь, Юлечка? Я знаю, тебе тяжело, и если бы ты поплакала, то тебе стало бы легче. Мне слёзы всегда облегчают душу, – она погладила сестру по руке, и та подняла взгляд от книги. Юлия казалась невозмутимой.

– Оля, оглянись вокруг, и ты увидишь, что другим людям сейчас намного тяжелей приходится, чем мне. Наш отец почти не выходит из дому, он боится смотреть в глаза людям, потому что никто не верит в его невиновность, наша мать также переживает за него, и её здоровье только ухудшается. А Рубцовы? Каково теперь живётся им? Я и представить не могу, что творится в душах у обитателей Быстрого ручья. Так что же моя боль по сравнению с их болью? Стоят ли слёз и горечи мои страдания?

Её губы лишь единожды дрогнули, выдавая её внутренне состояние, но она сумела скрыть это, считая себя обязанной быть сильной ради отца и во всём поддерживать его. В силу слабости своей матери ей пришлось взять на себя обязанности старшей в семье, и эта ответственность давала ей возможность на какое-то время забыть о своей разорванной помолвке.

– Я бы не смогла, как ты… Я бы плакала дни напролёт, – тихо сказала Ольга, и в её голубых глазах читалась гордость за сестру и осознание того, что пока та рядом – жизнь в доме вскоре вернётся в привычное русло.

– Только наша вера может помочь нам укрепит свой дух, – произнесла Юлия и снова уткнулась в книгу.

Пелагея Ивановна почти не вылезала из своего кресла, часто вздыхала, бросая шитьё, и смотрела в окно, но никто уже не проезжал мимо её дома и не будоражил её воображение. Теперь в усадьбе установилась такая странная тишина, что приходилось прислушиваться, не слышался девичий смех, ей некого было поучать, и как долго продлится это затишье, она не знала.

В Буйном ручье, наоборот, затишье заканчивалось, Марья Ефимовна вернула себе способность ясно мыслить и строить планы. Она задалась себе целью отомстить за смерть мужа, но как это сделать, пока не знала.

Как-то за обедом она обратилась к сыну:

– Не считаешь ли ты, что виновник нашей разрушенной жизни должен быть наказан? Я думаю обратиться кое-куда…

Алексей удивлённо посмотрел на мать. Она хочет наказать Вересова? Прошло две недели с момента трагедии, но он ни разу не думал об этом.

– Вы думаете, действительно стоит это сделать? Я видел его, он уже наказал себя. Несчастный, конченный человек, он до конца жизни будет винить себя и не обретёт покой.

Она поморщилась:

– Ты слишком добросердечный, как и твоя бабка. Пойми, пройдёт месяц или два, или полгода, и он оправится, и будет жить, как раньше. Его дочки выйдут замуж, он поднимется, уверяю тебя! А мы? Мы останемся с этой раной в сердце на всю жизнь!

Она пристально смотрела на него, и он не отводил взгляда, пытаясь переварить её слова. Она видела, что он колеблется; то, что он думал сам шло в противовес с её словами, и этот внутренний конфликт разрастался в нём. Он опустил голову над тарелкой, не чувствуя в себе сил что-либо сказать и принять какое-то решение.

– Я поняла… – протянула она. – Эта белобрысая девчонка не даёт тебе покоя. Не думай, я знаю всё о вас. Мне смешно видеть её растрёпанные волосы и заляпанное платье, уж такая с возрастом будет становиться только глупее!