Страница 2 из 14
Как-то жена сказала мужу:
– Посмотрите на Жюли, Николай Ильич. Зачем вам сын? Она так умна, так начитанна, что заменит вам десятерых сыновей!
Он смотрел на стройный силуэт Юлии, читающей у окна, потом переводил взгляд на Ольгу, этого кудрявого маленького ангела, которая возилась с куклами на диване, и понимал, что не променял бы своих дочек ни на какого сына, тем более что многие из них становились шалопаями и бестолково распоряжались наследством родителей.
Она, бывало, повторяла:
– Так, что же, Николай Ильич, если Бог не даровал нам сына? Мы так обеспечим наших дочек, что все соседи обзавидуются! Приданое Юлии будет таким большим, что все языки проглотят! К тому же, она первая выйдет замуж, ведь она старше Елены Рубцовой на шесть лет.
Её муж обыкновенно молчал, не желая доверять ей свои сомнения в том, что приданое его дочек может когда-то стать таким, каким пожелает их мать. Он вообще старался не обсуждать с ней денежные вопросы, оставляя её в неведении относительно их положения, ведь если бы она узнала… Она стала бы требовать немедленного разрешения их финансовых проблем, которое он не мог осуществить. “Вы понимаете, что мы это должны сделать ради Жюли? Только для Жюли я стараюсь, мне самой уже ничего не нужно…”, – так она часто говорила, когда намеревалась требовать от отца семейства увеличить расходы на содержание старшей дочери или купить для её бального платья очень дорогой шёлк или батист.
Кстати, родственники соперничали не только по поводу детей, но и насчёт всего остального: если у Николая Ильича, который был беднее своего соседа, появлялась новая лошадь, то и Рубцову требовалось то же самое, если у дочки Рубцовых замечали новую шляпку или платье из дорогой ткани, то Пелагея Ивановна требовала от мужа того же для своих дочек, но чаще всего для Юлии.
Мать заставляла Юлию много читать, у неё были прекрасные учителя, и если она чего-то желала, то всё исполнялось. Но она во многом завидовала младшей сестре: та бегала наперегонки с дворовыми девчонками, ходила, куда хотела и дружила, с кем хотела. Ей же запрещали много смеяться, неустанно занимались её образованием, считая, что она должна быть примером для других, и запрещали общаться с менее родовитыми соседками. Она много времени проводила в отцовской библиотеке, кроме художественной литературы, там были и старинные серьёзные издания, хорошо сохранившиеся ещё с давних времён, она погружалась в философские и религиозные размышления, отвлекаясь от домашних забот и неустанного надзора матери. Пока душу Юлии всячески совершенствовали, на Ольгу почти не обращали внимания, здоровье у неё было крепкое, характер живой, за её образованием не следили так пристально, и она до определённого возраста оставалась легкомысленной и ветренной. Юлию она почитала идеалом, как её наставляла мать, и во всём старалась ей подражать, пока не поняла, что спокойствие ей совсем чуждо, а чтение – очень скучное занятие. Благо, на неё никто не обращал внимания, и она могла целыми днями находиться на улице.
В усадьбе Рубцовых было всё по-другому: они не нуждались в деньгах, во время войны хозяин как-то даже сумел нажиться, и родители баловали детей. Дом Рубцовых можно было назвать образцом искусного архитектора, а его хозяев счастливцами. Двухэтажное здание, покрытое жёлтым облицовочным камнем, выделялось на фоне зелёных деревьев и представляло в купе с ними очень живописную картину. Невысокое крыльцо вело к парадному входу, крышу которого поддерживали четыре круглые колонны. На этой же крыше был невысокий бортик и дверь, образовывался такого рода балкон, где можно было наслаждаться видом в хорошую погоду, или пить чай. Выше была устроена мансарда с двумя маленькими окнами, а всего по фасаду разместилось шесть окон, по три с каждой стороны от парадного входа, во всём этом архитектурном творении виднелась гармония и вкус. Своих соседей Рубцовы почитали транжирами и тайно посмеивались над ними, что, дескать, Вересовы стараются во всём им подражать.
Жена Павла Петровича Марья Ефимовна, дородная и черноволосая, часто говорила:
– Надо же, они опять сшили Юлии новое платье к лету. Виданое ли дело, так тратиться, когда у самих нет приличного выезда1?
Она цокала языком, но в глазах её плескался злорадный огонёк. Она любила перебраться в коляске по мосту через реку и прокатиться мимо окон усадьбы Вересовых, чем вызывала зависть и неистовое волнение у супруги хозяина.
– Вот посмотрите! Посмотрите! – призывала она мужа к окну, а сама даже привставала с кресла. – Опять она здесь! Да разве можно столько кататься в открытой коляске! Она уже и немолода, а всё туда же! Вот если бы у нас была такая хорошая коляска, мы бы тоже с девочками непременно прокатились бы возле Буйного! (так кратко называли соседскую усадьбу)
После этих слов она грозно глядела на мужа, а он только вздыхал, утыкаясь в газету, и не желая поднимать болезненную тему.
Юлия обыкновенно равнодушно относилась к этому происшествию:
– Должно быть, она хотела продемонстрировать свою новую шляпу. Я слышала, что сейчас это последняя мода в Петербурге…
Её мать чуть не задохнулась от возмущения, но затем нашла в себе силы сказать, что это безрассудство и лишняя трата денег – в её-то возрасте так гоняться за модой!
У Рубцовой было прекрасное зрение, и она разглядела недовольное лицо своей соседки через открытое окно, и, пряча на лице улыбку, а в душе удовлетворение от досады Вересовой, отправлялась домой. Там её ждал любимый сын Алексей, высокий, светловолосый и голубоглазый, он обещал в будущем стать красавцем и любимцем общества. Хоть он и не походил на свою мать, она обожала его. Она была жгучей брюнеткой с черными глазами и смоляными бровями, в ней присутствовала восточная кровь, а сын удался в породу своего отца – западных славян. Павел Петрович был ярким представителем своего рода – светлая борода, длиннее и пышнее, чем у Вересова, глаза – умные и хитрые, высокий лоб обрамляли густые, почти не подёрнутые сединой, волосы. Он был похож на старца из сказок или легенд, которые рассказывала бабушка маленькому Алёше. Видимо, от неё-то он и научился судить обо всём, только сообразуясь с собственными чувствами и не умея разделить с родителями презрения к Вересовым.
Мать Павла Петровича была набожной, доброй и кроткой женщиной, и пыталась призвать родных примириться с соседями, но на неё только махали рукой. Она говорила, что так кичиться богатством – грех, надобно им избавиться от гордыни и спеси, предрекала всевозможные наказания на их головы за тщеславие и жадность, но её никто не слушал, кроме внука. Он прятался у неё в комнате от материнского обожания, ведь бабушка любила его просто так, а не за то, что “он такой красивый и станет в будущем кем-то очень важным”. Она говорила “мой Алёшенька”, гладила его по голове, и он часто засыпал у неё в кровати, слушая разные красивые и поучительные истории.
– В тебе, Алёшенька, соединилось всё хорошее, что было в нашем роду. Лучшего хозяина поместья и не сыскать будет. Только ты учись хорошо и впитывай полезные знания, а не худые и ядовитые, – часто говорила она мальчику.
Она также любила и внучку и пыталась её приучить к чему-то хорошему, но Елена росла высокомерной, горделивой и избалованной, предпочитая проводить время с матерью, которая с удовольствием выбирала ей новые наряды и причёски. Мать говорила, что она обязательно выйдет замуж только за графа, и девочка уже в детстве представляла себе большую карету с шестёркой лошадей, которая везёт её по Петербургу в собственный дворец.
Когда бабушка скончалась, Алёше было десять лет, и он очень тосковал, но в семье не обращали внимания на его горе, пытаясь развлечь его всякими увеселениями. Как-то, через пару недель после похорон, отец застал его плачущим в углу комнаты и недовольно поморщился.
– Встань, Алексей, и утри слёзы, – мальчик послушно поднялся. – Ты уже слишком большой, чтобы слёзы лить, твоё горе не стоит этого, мы все когда-нибудь уйдём на небеса. Отставь эти сантименты, сейчас тебе следует больше времени уделять учёбе, а не сидеть в одиночестве в комнате. Только прилежно учась, ты сможешь стать образованным и достойным представителем нашей фамилии, тебе откроются такие высоты, о которых другие и мечтать не смеют. Даже Елена не проронила ни слезинки и уже вовсю занимается рисованием, а ты, мужчина, всё ещё роняешь слёзы!
1
Выезд – собственный экипаж, запряжённый лошадьми.