Ольга и Алексей

Ему нравился город, масштабная архитектура его поражала, он часами мог гулять и рассматривать огромные здания, барельефы и статуи в античном стиле. Забелины стали выводить его в свет, и очень скоро общество стало считать его прекрасным и перспективным женихом. Он всем нравился за утончённость манер, правильную речь и спокойный нрав. Он на всё реагировал ровно, терпел с улыбкой рядом с собой и говорливую мамашу, и её вертлявую дочь, мог одинаково учтиво говорить и с простым писарем, и с министром, аккуратно вёл бумаги и выполнял точно в срок то, что ему поручали, за что его и ценили в Департаменте. Осип Ефимович писал письма сестре, в которых расхваливал её сына, обещая скорое его продвижение по карьерной лестнице.

“Кажется, лень вашему сыну и вовсе не свойственна, дорогая сестрица. Он так усердно трудится, да ещё успевает и книжки какие-то умные читать, что даже я стал задерживаться в своём кабинете, ибо совесть не позволяет мне оставить незаконченными дела. Да, Алексей Павлович, действительно положительно изменил нашу жизнь, и даже моя дорогая супруга теперь чаще становится весела и выходит в свет, представляя всем и каждому вашего отпрыска. Уже многие рассматривают его как будущего зятя, и уверяю вас, что скоро на вас посыпятся предложения от почтенных семейств Петербурга!”

Марья Ефимовна была счастлива, читая подобные послания брата и представляя, как удачно она просватает любимого сына, а потом и дочь. Будущая жизнь казалась ей безоблачной и радостной, только приятные хлопоты ожидали её, а прошлые несчастья ушли на задний план. Елена росла и всё больше требовала её внимания, она крепко взялась за её воспитание, пытаясь искоренить в ней провинциальность и привить светские нормы воспитания.

Алексей часто вспоминал Ручьи и однажды попросил у матушки разрешения съездить на малую родину, но та резко ему отказала. Ему нужно заниматься карьерой, строить свою жизнь в Петербурге, налаживать важные связи и забыть о деревне, как страшном сне, ведь столько всего неприятного там произошло! Но для её сына Ручьи были связаны и с приятными воспоминаниями: там остался его дом, его друзья, его детство, а в городе ему всё же было тяжело, работа отнимала много времени и сил, друзей найти ему было тяжело, светское общество заставляло его скрывать свои мысли и желания, оно призывало его подчиняться определённому порядку и не давало расслабиться.

“Алёшенька, тебе следует держаться поближе к дядюшке и во всём слушаться его. Он выведет тебя в большой свет, и ты получишь привилегии, о которых другие только мечтают. Также постарайся понравиться и самому министру, возможно, так ты войдёшь в ряды его помощников и станешь в дальнейшем его правой рукой. Запомни, ты должен угождать всем и ни в коем случае ни нажить себе врагов. Всем улыбайся, хвали каждого даже по пустякам, будь всегда на виду и первым во всём, опережай других. Тех, кто мешкает и стесняется, оставляй позади себя, не робей никогда, и если тебе что-то предлагают, бери и не сомневайся, пусть думают, что ты о себе высокого мнения, и также сами они потом станут думать о тебе.”

Так писала Алексею мать, но ему чужды были её наставления, он не желал заискивать и лицемерить ради собственной выгоды, а свою работу полагал на пользу государству. Но постепенно он привык к петербургскому обществу, незаметно для себя слился с окружающими и перестал замечать в себе скрытность, условность и манерность.

***

В ноябре, когда подошла печальная дата – день поминовения Николая Ильича, Вересовы отправились в церковь на литургию, которую проводил старенький местный священник отец Никодим. Пелагея Ивановна мужественно отстояла несколько часов, не жалуясь практически ни на что, только скрипучий голос священника да прохлада в церкви её беспокоили. Она то и дело шёпотом высказывала Жюли свои недовольства, тем самым отвлекая её от молитвы:

– Неужели в тяжесть было им лучше натопить печи? Разве можно, чтобы родственники покойного мёрзли в такой важный день?

– Матушка, прошу вас, сосредоточьтесь на высшем вместо того, чтобы обращать внимание на низшее, – наставительно прошептала её дочь.

– Кажись, отец Никодим совсем уже зачах… Печально смотреть на его трясущиеся руки… – шептала Вересова младшей дочери, но та и вовсе не слушала её, погружённая в свои собственные мысли. Матери оставалось только вздыхать, мысленно сожалея, что дочери не желают разделить её мучения в такой важный день.

Уже дома Пелагея Ивановна водрузила себя в своё любимое кресло и сообщила, что на кладбище уж точно не пойдёт.

– Сердце так колотится, и руки дрожат! Посмотрите! – призвала она дочерей. – Нет, на кладбище мне сегодня не бывать, но вы всё сделайте честь по чести, строго так, как я вам велела! – Её взгляд стал грозным. – Глашка, принеси-ка мне чаю! – призвала она служанку и стала обмахиваться платком, жалуясь, что в доме слишком жарко натопили печи.

– С ума можно сойти, какой жар! – ворчала она.

Девушки, перекусив, отправились к могиле отца, священник должен был прочитать молитву, а девушки намеревались поставить свечку за упокой души отца. Придя на кладбище, они довольно отметили, что работники потрудились исправно, прочистив дорожки, и они без проблем отыскали могилу отца и прошли к ней. Каменная плита с датами рождения и смерти указывала на захоронение Николая Ильича Вересова, и любой желающий, если бы таковой нашёлся, мог бы легко найти эту могилу. Девушки смирно стояли на снегу, уже прилично замёрзнув, терпеливо слушая молитву отца Никодима, и хотя мороз был небольшим, всё же дамам в сапожках и лёгких пальто было некомфортно находиться долгое время на улице. Когда священник ушёл, девушки ещё остались, Юлия решила прочитать свою молитву, и только когда время уже приблизилось к трём часам, они пошли в обратный путь к ограде кладбища.

У ворот они неожиданно столкнулись с Рубцовой, не сразу даже заметив её и экипаж по ту сторону. Она была вся в чёрном, исправно нося траур по мужу, и походила на большую ворону, приземлившуюся на белый снег. Чёрные глаза живо блестели, на губах играла улыбка, когда она приветствовала Вересовых, словно и не удивясь нисколько, встретив их здесь. А вот девушки были ошеломлены и даже на мгновение оцепенели, не сумев поздороваться с ней, как должно.

“Что ей здесь нужно?”, – задавала себе вопрос Ольга, внимательно всматриваясь в лицо своей родственницы и пытаясь понять её намерения. С Рубцовой она даже не говорила, боясь выдать свои настоящие чувства к ней, своё презрение и неуважение, и только крепко сжала руку Юлии, предоставив ей право общаться с соседкой. Юлия была спокойна, холодно вежлива, она не чувствовала раздражения, а только удивление и сильное желание отделаться от неё и уйти.

– Как я посмотрю, вы обе в отличном здравии, и ваша матушка тоже, я полагаю? – спросила Рубцова. – Конечно, что ей будет, теперь-то у неё спокойная жизнь, без тревог и напастей, налаженное хозяйство… – Она иронично улыбнулась. – Я полагаю, вы пришли помянуть своего батюшку? Похвально, похвально…Тем более неожиданно такое соблюдение традиций в семье, которая подверглась серьёзным испытаниям Господа…

– Я прошу вас… – хотела было сказать Юлия, но Марья Ефимовна её перебила:

– Ах, да! Я увидела ваше бледное лицо, Юлия Николаевна, и кое-что вспомнила… Вы так сильно похудели, неужели ваши дела так плохи? Ах, вот что я хотела сказать! – воскликнула она, увидев, что Ольга потянула сестру за руку, чтобы уйти. – Я недавно услышала новости о вашем давнем знакомом, Александре Васильевиче Липьеве, помните ещё такого? Так вот, думаю, вам будет интересно узнать, что ваш старинный приятель счастливо женился ещё в сентябре. Его жена, говорят, чудо как хороша, а её приданого было достаточно, чтобы молодые обосновались в городе и купили себе дом.

Она улыбнулась, довольная произведённым эффектом. Ольга бросила взгляд на сестру, гадая, как отразится на ней эта новость, и Юлия не смогла в полной мере скрыть свои чувства, её губы дрогнули, и она слегка покраснела. Девушка не ожидала, что Рубцова приготовила для неё новости, которые пронзят уколом её сердце.