Страница 11 из 12
Хезер встала из-за стола и сказала:
– Вот и все! Теперь он твой.
Я поблагодарил ее и занял освободившееся место. Зашел на почтовый ящик. Страница грузилась мучительно долго. Я вставил в компьютер диск и надел наушники. Дисковод зашумел, заиграла музыка – сюита Баха, сольное исполнение на виолончели. Сперва она звучала где-то далеко, отстраненно, неназойливо, не на что не претендуя. Но постепенно звуки оживали, угадывая себе дорогу, становились все напористей и верней. В этой музыке не было слов, но ей были подвластны все языки. Скоро, я и сам не заметил как, невиданной силы поток захватил меня и поднял ввысь. Я почувствовал себя совсем невесомым. Внизу, подо мной, проплывали просторы знакомых полей, между старых плечистых елей вилась тоненькой змейкой река, полоской шиферных крыш белела маленькая деревушка неподалеку, а за ней, на другой стороне, раскинулся молодой сосняк, – все как на ладони, линии моей жизни…
***
Следующая неделя прошла быстрее предыдущей, вот бы остальные одиннадцать с небольшим пролетели, промчались… После обеда работал с Джоном, мы проверяли пожарную сигнализацию в домиках, он рассказал, какие с ней случаются неполадки. Еще сказал, что одна из главных бед Америки – ее толчки. При этом он не шутил, это действительно их проблема. Засоряются через раз. Я подумал – это посильнее, чем наши дураки и дороги. «Вот почему, – рассказывал Джон, – в женских домиках висят предупреждения, чтобы в унитаз не бросали ничего лишнего, никаких там женских штучек».
Я бы добавил к бедам Америки их выключатели света – короткие пластмассовые штырьки, палец сломаешь, пока опустишь; наши советские были в тысячу раз удобней.
В итоге Джон задержал меня на час, и мы работали дольше, чем все остальные. Спенсер огрызнулся: «Андрей, из-за тебя мы на час позже идем ужинать! » Пришлось послать его подальше.
Вечером Джон подошел ко мне и спросил все ли у меня в порядке. Я сказал: «Да». Он спросил все ли у меня отлично, я сказал: «Да». Джон сказал, что хочет, чтобы я нашел общий язык с детьми, чтобы общался с ними, он хочет, чтобы я провел отличное лето. Он один тут печется обо мне. Говорит – бери пример со Спенсера, посмотри, как он ладит с Кодди. Если б он только знал того Спенсера, которого знаю я. Брать с него пример – все равно что запустить эволюцию в обратную сторону. После разговора с Джоном мне показалось, что мои мысли об уходе – это подлость. Если вдуматься, у меня по-настоящему всего одна проблема – Лины нет рядом, а так все нормально, но из-за того, что Лины нет рядом – все становится нестерпимо плохо.
Позже я случайно услышал, как Джон в разговоре с ребятами упомянул мое имя. Он призывал их больше со мной общаться. Этого еще не хватало!
Ребята тоже устали. У Хезер началась homesiсkness – тоска по дому. Еще бы, ее здесь никто не любит.
Вообще они все должны работать кем-то типа тренеров по гребле, скалолазанию и т. п., а они сейчас делают мою работу. Девчонки делают мужскую работу, а парни здесь вообще на две недели дольше, чем я. Хотя Спенсер с Робби совсем не стонут – в этом смысле они молодцы.
Сегодня, когда проходили мимо столовой, Робби спросил:
– Интересно, что за бедняги едут работать как kitchen staff на все лето. Сьюзан, откуда приезжали ребята работать в столовой в прошлом году?
– О-о-о, со всех уголков планеты! – ответила Сьюзан. – Из Словакии, Польши, Украины!
Скоро снова утро. Отстой.
***
Вот и заканчивается day-off. Жду звонка Лины. Места себе не нахожу. Может, лучше вообще без звонков и писем? Глупости.
Сегодня был первый payment. Вместо четырехсот баксов мне заплатили триста пятьдесят. Пересмотрел контракт – оказывается, у нас вычли по двадцать пять баксов за неделю в счет проживания и обедов в доме Кларков. Skinflints.
Ездили в город на букву «Б». То ли Бирмингем, то ли Бирменгтон. Ходили в магазин, я смотрел одежду и фотик. Выбор фотокамер был скудный. Я глянул на той неделе информацию в инете, нашел себе подходящую – с десятикратным увеличением, которое пригодилось бы для фотографирования местной природы, – но в магазине города на букву Б такой не нашлось. И ничего подобного тоже не было. В итоге решил купить что-нибудь простенькое и взял фотик за 100$, может, после лагеря найду-таки нормальный. А этот оказался действительно дерьмовеньким: маленький, слабенький, пластмассовый пузырек. Я как-то не обратил внимания при покупке, что когда фотоаппарат выключен, линза объектива ничем не защищена. Еще на ценнике было написано, что фотик имеет четырехкратный оптический зум, на деле его вообще не оказалось. Зато теперь я могу посылать Лине фотки! А еще видеоролики – это здорово! Надеюсь, она тоже себе чего-нибудь такое купит. Из одежды смотрел шорты – слишком дорогие, меньше 20$ не видел. Присматривал себе новый рюкзак, был один за 10$, но я тут совершенно утратил чувство вкуса и не понял – нормальный он или плохой. В дорогих отделах их продавцы не спрашивают:
– Что-то подсказать?
– Что-то интересует?
Они говорят:
– Hello! How do you do?
– Hi! How are you tonight?
Недоделанные.
Потом сходили на бейсбольный матч – прикольно! Излишне затянуто, но прикольно. Атмосфера мне понравилась. Правил не понял, но понял, что наши победили. Пиво large (не знаю, сколько миллилитров, но точно не больше пятисот) стоило $4. 75.
После игры был фейерверк. Нормальный, хороший фейерверк. У нас в городе они, конечно, солиднее бывают, но не так долго длятся, да и случаются только по большим праздникам.
Ребята все не нашутятся. По трибунам ходила девушка и предлагала гамбургеры.
– Эй, Андрей, возьми по одному нам со Спенсером, – сказал Робби, будто я не догадываюсь, что они ни задаром.
– Ты заплатишь? – я спросил.
– Да-да! Оу! О! Нет! – он опомнился. – Эй, Спенсер, да он все понимает, когда ему надо!
Что-то Лина все не звонит. Когда же мы, наконец, поговорим…
***
Она позвонила. Вчера. Она там совсем раскисла…
Сказала, что русских там не любят. Смотрят, как на челядь. Одна американская девчонка пожаловалась другой, что ей плохо в лагере, а та в ответ спросила:
– Тебе что здесь также плохо, как русским?
Еще Лина сказала, что у них двести человек staff, против наших шестидесяти. Не представляю, какой это огромный лагерь. У них компания из четырех девчонок – она, Вика, одна девчонка из Тольятти и одна из Украины. Сказала, что душевые у них не в домиках, а отдельно. Мне очень ее жалко. Не знаю, что будет дальше…
Сказала, что они с девчонками точно убегут. Расплакалась. Я пытался успокоить ее, но она плакала еще долго.
***
В комнате стояла жуткая вонь. Кого-то из этих двоих приспичило посреди сна, и он засорил толчок. Из сортира, вооруженный вантузом, выглянул Спенсер:
– Андрей, что ты наделал?
– Можешь не пытаться свалить вину на меня, – ответил я, – твои ночные кряхтения слышал весь дом.
Я поднялся с постели и открыл фрамугу. Свежий воздух ударил в лицо. Ночи по-прежнему были холодными, и с самого утра мы еще заставали прохладу, даже легкий морозец, пощипывающий за уши, но верховодил он совсем недолго, почти сразу с нашим появлением на улице солнце начинало безжалостно печь.
Мы собрались в мастерской и, как обычно, ждали от Ллойда разнарядки. Он заправлял мотокосу. Огромный, взъерошенный, стоял, склонившись, и держал канистру, прислонив ее горлышко к воронке, вставленной в бачок мотокосы. Пары топлива загадочно курились в воздухе, извиваясь радужным переливом.
Коса была длинная металлическая штанга с тяжелым двигателем, укрепленным на одном конце, и режущей вертушкой на другом. Ближе к середине штанги располагались две крепкие рукояти.