Пассажир

Я вспомнил, еще одну смерь, месяц назад, на остановке лежал труп с накрытой платком головой. Рядом устало и безразлично курил врач скорой помощи. Сделать ничего было нельзя, помочь нельзя. Мужик вышел из дома недавно, домашние еще не знают, что сам он больше не вернется. Сердобольная бабка, несколько ожидающих маршрутку горожан. Я прохожу мимо. Отношение к мертвецу спокойное. Эпизод из только что прошедшего лета. Самого неподходящего для смерти времени.

Мы еще немного посидели с Серегинсом, в сигаретном дыму и дыму воспоминаний. Потом я вздохнул и сказал.

– Ладно, побегу домой, завтра с утра в офис…

Нам солнца не надо!

Офис издавал обычное свое гудение. Как двигатели самолета сливаются в надсадный шум, меняющийся в зависимости от направления ветра за бортом, так и офисный мирок менял тембры и густоту в течение дня. Ровный гул усиливался и спадал в зависимости от наличия руководства и времени суток. Утром, в первую пару часов, он нарастал, достигал пика и на какое-то время фиксировался в воздухе одинаковой трескотней звонков, бодрых голосов менеджеров, что-то врущих по телефону, мелкими смешками и разговорами у столов и в кабинетах. К обеду гул стихал, и только мягкие шаги Упыря шуршали от чайника к креслу. Вечером, особенно если это был вечер пятницы, к концу присутствия гул нарастал и гремел порой раскатами хохота и ударами ног о пол и мебель, менеджеры сбивались в кучу и травили байки в предвкушении выходных, и кто-нибудь всегда сидел на столе и слушал из-за спин. И только Посторонним В., в не зависимости от времени суток или дня недели, пробегая через офис, всегда создавал катастрофические турбулентные завихрения, все несущие конструкции и крылья скрипели, слышался грохот и крики гибнущих в авиакатастрофе, на разные лады менеджеры оправдывались или брали под козырек.

На этот раз ко мне подошел Лось. Вяло положил на стол бумаженцию.

– Вот, ознакомься, ты у нас самый молодой, так что, чтобы был!

Бумаженция требовала предоставить по одному менеджеру от каждого торгового дома завода для прохождения семинара. Дочитывать о чем семинар я не стал, но загрустил, ибо бумаженция была подписана лично Семеном Моисеевичем, передана мне Лосем, а значит, явка была обязательна. Что такое Семен Моисеевич, я уже неплохо представлял. Ведь что может произойти с человеком, если на него внезапно сваливается богатство и власть? Есть большая вероятность того, что он станет неадекватным диктатором и безумцем. А если он уже был таким? Проблемным и шальным, не раз выгоняемым из школ и институтов за самомнение и болезненное стремление действовать максимально шумно и наперекор установленному порядку. Вряд ли он изменится в сторону благоразумия.

Не изменился и Семен Моисеевич, более того, Семен Моисеевич окончательно обрел безграничное чувство собственного величия и помимо руководства заводом, начал издавать газету, в которой прославлял сам себя и свои идеи. Он их называл идеями лидерства. Вот несколько принципов, которые он декларировал и был близок к тому, чтобы издать их цитатником для заучивания сотрудниками наизусть: «Сначала стреляй, потом целься!», «Лидер не ждет, а знает!», «Хуй ли тут думать?!», ну и так далее. В газете собрались прихлебатели разного уровня мерзотности, а в его кабинете повесили картину следующего содержания: Семен Моисеевич в форме римского центуриона на лихом коне с копьем наперевес атакует вражеский бульдозер марки "Катерпилер". В жестокой конкурентной схватке побеждает сильнейший: автогрейдер с эмблемой Завода дорожных машин давит всмятку проклятого американца.

«Вроде бы невинный дружеский шарж, однако эпические размеры внушительного полотна, писанного маслом и одухотворенное азартом борьбы за правое дело и священные интересы отечественных производителей, лицо "полководца" (Цезарь! Александр Македонский! Наполеон!) говорит, что перед нами своего рода икона. Не удивлюсь, если еще при жизни ему поставят памятник» – писала газета Семена Моисеевича.

Новый лидер и гений раскатывал по заводу на черном «Вольво», разгоняя на обочины грязных работяг. Казалась, жизнь окончательно удалась, и впереди были только радость и успех.

«Оплодотворенная матка Урала готова произвести на свет нового мессию, на стыке двух культур и цивилизаций, там, где нет покоя, пишется Новейший завет. Лидеры – мужчины, преодолев молчаливое сопротивление России, вошли в ее животворящее лоно» – гласило одно из положений новой статьи в газете босса. Понятно, кто имелся в виду в статье, не понятно было, как такое вообще можно было писать, даже за деньги. Впрочем, за деньги приходилось делать разное, поэтому, я и еще несколько несчастных, безрадостно притащились на семинар, в пригородный санатории, где нас уже ждали пара лекторов-ведущих, несколько журналистов, пишущих про оплодотворенные матки Урала, и сам Семен Моисеевич.

Мы расселись на стульях и начали семинар. Вел его обретающийся у босса бочкообразный, стареющий, с лишаевидными покраснениями на лице, массовик-затейник Михалыч. Он говорил сипящим от отдышки, прокуренным голосом. Пару ему составляла женщина с вороньим лицом и менторским тоном завуча, прошедшего краткий курс обучения в малобюджетных иезуитских школах. Картину отлично дополнял крысиной мордочкой главный редактор газеты про лидеров – Козырецкий. Речи ведущих напомнили мне собрания комитета комсомола школы, как если бы этот комитет вдруг впал в странную, граничащую с помешательством ересь и тайно присоединился к секте Аум-Синрике. Я не пытался оценивать или разбираться в речах этой троицы, а просто сидел, за спиной у коллег, стараясь, чтобы на меня не обратили внимание.

Темой семинара был ПИАР (тогда я впервые услышал это слово), в применении к прославлению нового мессии. Было, кстати не понятно, зачем меня и еще парочку менеджеров – продавцов, затащили на это мероприятие, ведь наше дело было зарабатывать деньги для босса, а не лизать ему зад. Это было делом других. Так думал я, сидя на стуле в полутемном актовом зале санатория, тем временем накал дискуссии проходил в форме следующих лозунгов:

Лидер – он и в проруби лидер (Семен любил моржевание)!

Король тяжелого машиностроения Урала!

Нам солнца не надо! Моисеич нам светит!

Ну и так далее. Журналисты старательно придумывали новые лозунги, а король сидел с видом довольного кота и наблюдал за происходящим.

Далее свита начала всерьез обсуждать, верной ли дорогой идет "харизматический лидер" и насколько правильно свита делает "короля машиностроения"? В какой-то момент решили разыграть сценку, в которой условный лидер прорывается к новым успехам и символически разрывает ленточку победителя в эстафете.

– Просим вас самому разорвать ленточку, вы символизируете для нас лидера! – подобострастно возгласил Козырецкий, обращаясь к шефу. Я поежился от запредельного подхалимажа ситуации. Шеф, однако, с готовностью встал, сделал несколько физкультурных движений разминающегося атлета и отошел в конец зала, готовясь пробежать.

– Постойте! Снимите футболку, ведь говорят, что Сергей Моисеевич такой молодой, загорелый, с красивым мужским телом…, так будет правдоподобнее, – остановил его Козырецкий. Семен Моисеевич снял футболку, и картинно выпятив грудь, пробежал через спешно натянутую ленточку. Свита разразилась аплодисментами. «Однако!» – подумал я.

Потом еще долго о чем- то говорили. Пухлый Массовик сипел, Ворона каркала, Козырецкий морщил крысиную мордочку и расставлял стулья, журналисты создавали подобострастный фон. К счастью, все же наступил вечер, и босс, насладившись славой здесь, отъехал по делам, оставив семинаристов на ночь пьянствовать.

– Ладно, я поехал, ебать тут все равно не кого, – бросил Семен Моисеевич на прощанье Массовику.

Первый день семинара завершился, и я присоединился к компании журналистов в одной из комнаток санатория. На тумбочке появилась водка и все расселись на стулья и кровати. Мне случалось пить в разных компаниях, с археологами и бандитами, солдатами и прапорщиками-контрактниками, случалось пить с дальнобойщиками, проститутками, офицерами, с подающими надежды молодыми учеными, и с состоявшимися руководителями научных школ, с гопниками, бродягами, с девушками-любовницами, с одногруппниками и одноклассниками, бывшими учителями и их родственниками, и еще бог знает с кем, но единственный раз в жизни, попав в компанию пиарщиков и журналистов, я в омерзении сбежал после первого часа. Даже водка не помогла. Перед уходом я спросил Козырецкого: