Страница 13 из 33
Джессика с Эшли неотлучно сопровождали ее в любое собрание и на любой парад. Девчонки вроде Сары всегда ненавязчиво, самым естественным образом, растят из девчонок вроде Джессики с Эшли адъютантов – «подружек невесты», скромные одуванчики, на фоне которых их розы будут выглядеть еще ярче. Все трое знали, что тут почем, все трое позаботились, чтоб ничего не изменилось, будто три ведьмы из «Макбета», переодетые в плащики с маргаритками, надушившиеся материнской «Шанелью» (а на ресницах – водостойкая тушь), предсказывающие одну только вечную любовь друг к дружке – и пусть весь мир отступит перед этой любовью в сторонку. Вот такой нам выпал очевидный расклад: королева Сара и ее верные визири. Но, разумеется, их трое, а мест при дворе четыре, и потому я рассчитывала, что одно из них достанется Дженни Килрой – благодаря ее самоотверженным стараниям соорудить всем нам что-нибудь выдающееся.
И вот настало утро пятницы. Вечером – бал, до решающего матча с Бобби Жао и его «Ковбоями» – ровно неделя. Ровно в семь утра Койот завыл, все мы проснулись, открыли шкафчики, смотрим – а внутри висят они, сотня великолепных платьев! Лучше всего, что мы могли бы выбрать, не один час обшаривая вешалки в торговом центре, где вечно нет то твоего размера, то нужного цвета, то модели достаточно скромной, на папин взгляд, то достаточно нескромной на твой собственный вкус, и вся эта роскошь – здесь, за дверцей шкафа, с бутоньерками на запястье у бедра! Так и вышло, что в том году всех нас пригласил на выпускной бал Койот[19]. А в моей комнате висело нечто сверкающее, озарившее стену ромбами солнечных зайчиков – нечто цвета самой спелой из тыкв, какую только на свете сыщешь, нечто с таким глубоким декольте и такое короткое, будто приглашает весь мир, не сходя с места, влюбиться в меня навеки. Стоило надеть его – в голове тут же заискрилось, запенилось, словно я уже час попиваю шампанское, словно шелк и вправду способен пьянить сквозь кожу. Тогда я надела на запястье и бутоньерку из цветков кукурузы – крохотных, еще не распустившихся зеленых початков.
Койот танцевал со всеми девчонками без разбору. Когда музыка убыстрялась, он запрокидывал голову и выл, и все мы хором ему подвывали. Когда ритм замедлялся, он вытаскивал из толпы какое-нибудь одинокое создание, серую мышку, даже не думавшую, будто у нее имеется хоть один шанс. Остальные просто тянули руки в стороны и танцевали со всяким, кто подвернется – к примеру, Джессика полночи провела с зубрилами из математического кружка, целовавшими ее в шейку и учившими мнемонике. Все вокруг колыхалось, кружилось вихрем. Музыка звучала разом со всех сторон, пол содрогался от нашего топота. В ту ночь мы были невероятно сильны, до краев переполнены пережитым за этот год, и к пуншу никто не притронулся – никому он не требовался: мы просто во всем подражали Койоту, а Койот веселился вовсю. Широко раскинув в стороны руки, я закружилась волчком, отступила от Дэвида Горовица (группа поддержки, спринт на 100 метров), и рука с бутоньеркой из кукурузных цветов на запястье, отыскав нового партнера, повлекла меня дальше, навстречу новой мелодии. Где-то вдали, в ином мире, за пределами спортивного зала, заныли гитарные струны. Открыв глаза, я увидела в собственных объятиях Сару Джейн: платье – безукоризненный белоснежный колокольчик из пены кружев и блесток, глаза резко, сурово подведены черным, на губах же, наоборот, играет сердечная, благожелательная улыбка цвета роз. От нее пахло мускусом и жимолостью. От нее пахло Койотом. Танцуя, она склонила голову мне на грудь, а я, обвив рукой ее талию, почувствовала, как легка наша шахматная королева, королева скаковых лошадей, джаза, средних академических баллов, пирамид, обратных сальто, дважды, трижды, стократ Джульетта… Ее рука рассеянно заскользила вверх-вниз вдоль моей спины, будто я – парень. Перед глазами все расплылось, развешанные повсюду гирлянды рождественских огней утонули в цветах «Дьяволов», в красном и золотом, а королева софтбольной команды встряхнула солнечно-светлыми волосами, подняла голову и поцеловала меня. Ее поцелуй отдавал вишневой жвачкой и виски. Целуя меня, Сара Джейн запустила пальцы мне в волосы, давая понять, что все это – не случайность, а я еще крепче прижала ее к себе, но тут песня кончилась, и она, изумленная, озадаченная, шагнула назад. Помада ее потускнела, в глазах отразилась боль, будто во взгляде оленихи, внезапно раненной в бок. Развернувшись, она отбежала к Джессике с Эшли, и все трое, прижимая к животам ладони, словно там, внутри, встрепенулось нечто пока незнакомое, безымянное, устремились к Койоту.
И вот на сцену вышел директор школы: настало время объявить, кто в этом году станет Двором «Дьяволов». Топот, буйство и вой выпускного класса потрясли старика не на шутку, однако он, как ни в чем не бывало, извлек из кармана каталожные карточки, подобно всем школьным директорам во все времена поправил галстук в полоску, постучал по микрофону и назвал первое имя. И это имя оказалось моим. Вокруг поднялся рев, множество рук потянулось ко мне, подталкивая вперед, а я никак не могла понять, что происходит. Он должен был назвать Сару Джейн, иначе и быть не могло… однако это я, я поднялась на сцену и, после того, как мистер Уитмор, футбольный тренер, возложил на мою голову корону, повернулась к толпе. Внизу, в первых рядах, красовался Койот – в смокинге, в развязанной «бабочке», недлинной черной рекой стекающей с шеи на грудь. Подмигнул он мне, сверкнул карим собачьим глазом, а директор тем временем назвал еще три имени – Джессики, Эшли и Сары Джейн. Встали они вокруг меня, точно три богини судьбы, мистер Уитмор увенчал их головы тонкими сверкающими диадемами, и все трое уставились на меня, будто я приняла передачу в зачетной зоне, вывела команду вперед, а на часах – три секунды до конца матча. Повернулась я к ним, смотрю, а их диадемы вдруг превратились в венки из пшеницы, веток цветущих яблонь и тяжелых, огромных, как солнца, апельсинов, а моя корона, отраженная в их глазах, тоже похожа на стразы не больше, чем на мороженое. Тогда я сняла ее, взяла в руки, будто живую – корону из кукурузы, только не желтой, обыкновенной, какую растят в Айове, но той, синей с черным, первозданной кукурузы, что появилась на свет в те времена, когда солнце еще не сочло уместным подняться в небо, а из верхушек початков торчат серебристые рыльца, и все это связано, сколото цветами календулы и вороньими перьями…
Миг, и в руках моих вновь заблестели розовые стразы, а на головах принцесс – голубой цирконий, и Двор «Дьяволов» занял положенные места, а если кому требуется спросить, кто же стал королем, тот, значит, просто пропустил весь рассказ мой мимо ушей.
После этого матч промелькнул, точно в кино. Бобби просто не мог мяча в руках удержать. Казалось, он всей душой разобижен: отчего вдруг изменник-мяч предпочел ему какого-то хулигана в кожаной куртке, у которого даже пикапа своего нет? А уж посмотришь, как он заново перебирает, перестраивает в голове давным-давно сложившийся список колледжей – прямо-таки сердце разрывается! Однако мы победили со счетом 24:7, и Койот увел Бобби Жао с поля: да ну, дескать, не расстраивайся, подумаешь – один проигрыш, а перед тем, как поехать праздновать победу, я видела их обоих под трибунами. Стояли они там, в тайном, темном мирке, прижавшись лбом ко лбу, обнимали друг друга так, точно каждому хочется пробраться к самому сердцу другого, их шлемы лежали у ног, точно короны древних, и выглядело все это просто прекрасно.
После этого нам уж ничто не могло помешать. Ни вестбрукские «Вороны», ни эшлендские «Крокодилы», ни «Опоссумы» из Белла Виста. Ставь всех их в рядок и гляди, как падают. Другого никто и не ждал.
Кажется, мы проходили тригонометрию, или Мелвилла, или науку о Земле. Кажется, сдали экзамены. Кажется, и родители у нас имелись, но провалиться мне, если в тот год все это производило на нас хоть самое ничтожное впечатление. Мы будто бы жили в непрошибаемом пузыре, в снежном шаре, только внутри ярко сияло солнце, а победа всегда оставалась за нами – ну, разве что без прогулок оставят за заваленный промежуточный тест по биологии или штраф за превышение скорости, или (а вот это уже куда хуже) застав за нюханьем зеленой волшебной пыльцы, раздобытой тебе Койотом, – но на самом деле ничего действительно страшного не случалось. Настанет следующий вечер – и ты, как всегда, снова у озера. После матча с «Воронами» Грег Найт (раннинбек[20], № 46) и Джонни Томпсон (корнербек[21], № 22) выпили по полглотка какой-то штуки, намешанной Койотом в шляпке от желудя, и врезались друг в друга на машинах, на всем ходу крича в окна: «Слабак!» – будто на дворе снова пятидесятые, а у финишной черты их ждет, чтобы махнуть носовым платком, какая-нибудь девица. Но нет, все кончилось грохотом, лязгом, скрежетом смятых капотов и долгим, протяжным гудком (это Грег ткнулся лбом в переключатель звукового сигнала).
19
Согласно традиции, бутоньерку на запястье для Бала выпускников девушке дарит тот, кто приглашает ее на бал.
20
В американском футболе – игрок линии нападения, принимающий мяч от квортербека и несущий его как можно дальше, к зачетной зоне соперника.
21
В американском футболе – игрок линии защиты, прикрывающий одного из ресиверов соперника, не позволяя отдать ему пас.