Страница 122 из 214
В войне наш острый меч стократ
Багрился кровью супостат,
И мира царь не веселился.
Но почто воспоминаю
Времена сражений наших?
Уж глава моя дрожаща
Сединою серебрилась;
Дряхлая рука отвыкла
Напрягать мой лук упругий,
И уж легкое насилу
Я копье подъемлю ныне.
О когда бы возвратилась
Радость, дух мой ожививша,
При любезном первом взгляде
На прекрасную Моину,
Белогруду, светлооку,
Нежну чужеземну дщерь!"
"Повеждь нам, - царь вещал Морвена,
Печали юности твоей.
Уныние, как тьма сгущенна,
Сокрывша дневных блеск лучей,
Мрачит днесь душу Клесамора,
На бреге, где шумяща Лора
Течет извившись средь полей
И предки где твои витали,
Повеждь нам скорби юных дней
И жизни твоея печали".
"В мирно время, - отвечает Клесамор ему,
Ко балклутским плыл стенам я белокаменным.
Ветр попутный, раздувая паруса мои,
Внес корабль мой во спокойну пристань Клутскую.
Три дни тамо Рейтамир нас угощал в пирах;
Там царя сего я видел дочь прекрасную.
Медочерпна чаша пиршеств обходила вкруг,
И Моину черноброву мне вручил отец.
Грудь сей девы пене шумных волн подобилась;
Взоры пламенны ровнялись с блеском ясных звезд,
Мягки кудри с чернотою перьев ворона.
Страстью мне она платила за любовь мою,
И в восторгах мое сердце изливалося.
Но внезапно к нам приходит иностранный вождь,
Восхищенный уж издавна ее прелестьми.
Ежечасно речь строптиву обращал он к нам.
Часто в полы извлекая свой булатный меч,
"Где, - гласил он, - где Комгал днесь пресмыкается?
Сей могущий, храбрый витязь, - вождь ночных бродяг.
Знать, стремится он к Балклуте с своим воинством,
Что так гордо поднимает Клесамор чело".
"Знай, о воин! - вопреки я отвечал ему,
Что мой дух своим лишь жаром вспламеняется:
Хоть от храбрыя дружины удален теперь,
Но без страха и средь тмы врагов беседую.
Велеречишь ты, заставши одного меня;
Но мой острый при бедре меч сотрясается:
Он стремится возблистать теперь в руке моей.
Замолчи же о Комгале, мрачный Клуты сын!"
Воскипела буйна гордость - мы сразилися;
Но он пал моей десницей. Брани громкий звук
Лишь раздался на вершинах тока клутского,
Копей тысячи блеснули супротив меня.
Я сражался - сопостаты одолели нас.
Я пустился на шумящи волны клутские;
Над зыбями забелелись паруса мои,
И корабль мой рассекал уж море синее.
К брегу притекает скорбная Моина;
Взор ее прелестный слезы орошали;
Ветры раздували косы распущенны.
Вопль ее унылый издали я слышал;
В горести старался возвратиться к брегу;
Но восточны ветры, паруса раздравши,
Унесли корабль мой в бездну океана.
С той поры злосчастной я не видел боле
Ни потока клутска, ни драгой Моины.
Во стенах Балклуты жизнь она скончала.
Тень ее воздушну я несчастный видел,
Как она во мраке тишины полнощной
Вдоль шумящей Лоры близ меня неслася.
Вид ее печальный был луне подобен,
Сквозь несомы бурей облака смотрящей;
В ночь, когда нам небо сыплет снег пушистый
И земля безмолвна, в мраке почивает".
"Пойте, барды! - рек Фингал.
Пойте, в песнях возносите
Блеск Моининых красот;
Чрез пространство шумных вод
Легку тень ее зовите.
Пусть она на сих брегах
С сонмами красавиц нежных,
Живших средь героев прежних
В славных древности веках,
Пусть на светлых, безмятежных,
Здесь почиет облаках.
Пойте, барды! возносите
Блеск Моининых красот;
Чрез пространство шумных вод
Легку тень ее зовите.
Я видел сам огромные балклутские башни;
Но пусты уж, оставлены их теремы были.
Пожрал огонь с оградою высокие кровы.
Народа глас не слышался, и стремленье Клуты
С стези своей свратилося твердых стен паденьем.
Седый волчец сребристую там главу возносит,
И мох густый колеблется дыханием ветра,
Из окон лишь пустынные выглядывают звери,
Сквозь мрачный лист в развалинах разросшегось терна.
Уж пусты днесь прекрасные чертоги Моины,
Вселилося безмолвие в дому ее предков.
Возвысим песнь уныния, воздохнув, оплачем
Страну иноплеменную, опустевшу ныне:
Единым лишь мгновением она пала прежде;
И нам, уже стареющим, скоро пасть приходит.
Почто ж, о сын крылатых дней, почто зиздешь башни?
Сегодня ты любуешься с теремов высоких,
А завтра, вдруг налетевши, пустынные ветры
В разваленных сенях твоих засвистят, завоют
Вокруг полуистлевшего щита славных предков.
Но бурный ветр пускай ревет;
Дней наших славы не убудет:
В полях сражений ввек пребудет
Десниц победоносных след,
А в песнях бардов слава наша.
Возвысьте громкой арфы глас;
Да вкруг обходит празднеств чаша,
И радость да живет средь нас.
Когда, о царь златых лучей!
И твой свет некогда увянет;
Коль некогда тебя не станет,
Гордящеесь светило дней!
Коль временно твое блистанье,
Как жизни преходящей цвет:
То славы нашея сиянье
Лучи твои переживет".
Так пел Фингал в своем восторге;
И бардов тысяча вокруг,
Склонившись на своих престолах,
Внимали голосу его.
Он сладок был, как звуки арфы,
Весенним ветром приносимы.
Любезны были, о Фингал!
И пение твое и мысли.
Почто я не возмог наследить
Приятств и сил твоей души?
Но ты в героях беспримерен;
Сравниться кто возмог с тобой?
Всю ночь пропели мы, и утро
В веселии застало нас.
Уж гор седых главы взносилися верх туч;
Уже приятно открывалось
Лазурное лице морей;
И се, поднявшись, белы волны
Вращаются вокруг скалы сей отдаленной.
Из моря медленно подъемлется туман,
Приемлет старца вид
И вдоль безмолвный долины сей несется.
Не движутся огромны члены
Призрака страшного сего,
Но нека тень его несет поверх холмов;
Остановясь над кровом Селмы,
Разлился он дождем кровавым.
Один Фингал лишь зрел ужасный призрак сей;
Тогда ж он предузнал своих героев смерть.
Безмолвен, возвратясь он в свой чертог огромный,