Взгляд во вне. 13-й аспект понимания

По логике вещей каждая комбинация знаков должна иметь смысл, так как в общем и целом смысл видится в сопряженности этих знаков в известных комбинациях.

Это не совсем так, так как «целое не есть совокупность ее частей».

Итак, мы имеем в остатке «сл». Подберем понятие данной комбинации букв, например, «слово», где «сл» отпадают по остаточной системе, которую мы предложили выше. Остается «ово». Если мы скажем понятие «овощ», то каким образом «сл», представленная в «слове», будет связана с последующим понятием, выразившимся в «овоще»?

Никак, однако, как объяснить тот факт, что они были всего несколько понятий назад единым целым, связанным смыслом, выраженным в понятии? Это один момент.

Второй момент: почему бы нам не комбинировать понятиями по остаточному принципу «окончательных» (остаточных) букв, как это показано выше? Если мы продолжим нашу возможную последовательность возможных комбинаций акта восприятия, то придем к следующим возможным результатам: слово-есть-овощ-есть-щука-есть-указ-есть-звание и т. п.

Алгоритм понятен, но почему в нем нет смысла? Почему логически стройная структура не вписывается в рамки акта понимания? Ведь следует признать, что в таком случае прослеживается преемственность, структурированность, причинность и последовательность знаково-информационной составляющей, что вполне логично и составляет в совокупности все атрибуты «научно рационального знания».

Этот и иные подобные вопросы мы рассмотрим ниже, сейчас лишь скажем, что мы не в состоянии уловить связь между наделением смыслом понятий и понятиями, таким смыслом не обладающими, так как смысл не заключается в знаковой символике форменного их выражения, но заключается в акте коммуникации и реализации волевой характеристики субъекта.[18]

Все это логически приводит к тому, что можно общаться без слов, видеть без глаз, говорить без языка, и не нужно искать смысл в форменном выражении «явного», так как смысл уже нашел вас еще до вашего рождения и восприятия вами самого себя в качестве такового.

Итак, принадлежность фактора восприятия и объяснения к актам происходящего не есть привилегия нашего сознания и разума, в противном случае мы были бы в состоянии контролировать и вполне объяснить то, что мы пытаемся объяснить и то, что мы воспринимаем, так как в конечном счете разум есть мы, а если мы не в состоянии разумно воспринять все существо разума при осознании такой необходимости, выраженной в виде «стремления», как можно говорить о том, что мы нечто понимаем?

Третий аспект: Дихотомичность «векторности» акта восприятия

Критичность и претенциозность акта восприятия и понимания работает, как фильм.

Смотря фильм, мы подчеркиваем некоторые неточности физического характера, например, улавливание пуль, прыжки с невероятной высоты и т. п., говоря, что они нереальны.

Мы не учитываем тот факт, что сам фильм как основа этих действий есть нереальность, в том числе и физическая.

Мы начинаем действовать и рассуждать в реальном направлении при виртуальной основе.

Все, что в принципе «есть», «не реализуется», «не разворачивается» и «не нуждается» в причинности по отношению к восприятию. В нем нет «необходимости» утверждения или реализации «для нас». Оно вообще может не «нацелено» на характеристики восприятия или объяснения, оно не нуждается в форменном подтверждении и «характеризации», делении, исследовании, синтезе, анализе, причинной обусловленности, усмотрении стремлений и реализации целей.

Проблема в том, что в нашем «образе восприятия» не нуждается больше никто и ничто. Постановки вопросов и проблем не являются проблемами и вопросами в их постановке «в ином», по отношению к воспринятому, но являются таковыми лишь только в нашем восприятии того, что мы под данными форменными состояниями понимаем, причем, не зная как, но зная и ощущая знание понятия «зная», что оно обозначает «знание», которое воспринято, но необъяснимо… ведь проблемы и вопросы сами по себе не знают их назначения, установленного им нами или просто «установленные». Они не существуют для себя и не знают о себе ничего. «Алгоритм» и «функционал» нечто невозможен без установления «причинности» и «изначальности», с которыми мы подразумеваемо связываем акты и проявления своих ощущений.

Так, мы наблюдаем, как упавшая муха хочет подняться «со спины на ноги», таков алгоритм восприятия и объяснения явления, мы так утверждаем и констатируем алгоритм «доказанного факта», выраженного в «подняться со спины на ноги», притом сущность «подняться» никак не связана с ее ассоциативной формой восприятия «подняться» у нас. У нее нет необходимости в функционале «подняться», то есть нет причины склоняться больше к использованию понятия «подняться», нежели, например, понятия «апельсин». Мы его используем при крайней доле условности, что называется, неосознанно и, что более интересно, «необдуманно», в связи с тем, что мы не знаем и не в состоянии рационально объяснить «направленность состояния» «подняться», но всегда говорим, а точнее, используем, что «подняться» есть нечто сопряженное с «верхом», «опорой» и т. п. (где опора воспринимаема как опора, а верх как верх безотносительно к смыслу понятия подняться), но мы не знаем «подняться» так сказать в лицо.

В данном случае мы не разделяем, как может показаться на первый взгляд, полемику между реалистами и номиналистами, как известно зародившуюся еще в древней Греции и продолжающуюся до наших дней.

«Вследствие отсутствия собственного содержания у отвлеченных понятий они часто смешиваются с идеями. На этом смешении основан, между прочим, знаменитый в схоластике спор реалистов и номиналистов. Обе стороны были, в сущности, правы. Номиналисты, утверждавшие universalia post rem (идея после вещи), разумели первоначально под universalia общие понятия и в этом смысле справедливо доказывали их несамостоятельность и вторичное значение как только nomina или voces (имен и слов). С другой стороны, реалисты, утверждавшие universalia ante rem (идея до вещи), разумели под ними настоящие идеи и основательно доказывали их первичность. Но так как обе стороны плохо различали эти два значения слова universalia или, во всяком случае, не определяли этого различия с достаточной точностью, то между ними и должны были возникнуть бесконечные споры».[19]

Мы привели пример «универсалий», для того чтобы ход дальнейших рассуждений не путался с проблемами реализма и номинализма.

Полагаем, что есть «сущности», с которыми мы доподлинно соединяем нечто нами воспринимаемое.

Так, сущность «закрыть» в форменно-когнитивном взаимодействии восприятия отсылает к определенному действию в «реальности», откликающейся в «последовательности», например, «движению деревянного прямоугольника», который мы называем дверью.

Именно последнее обладает функционалом «закрыть», но в то же время не в полной мере, ведь под данное физическое действие «подходит» еще несколько тысяч «наименований», не связанных и непонятных на смысловом уровне с исходным «закрыть». К примеру, при «взмахе» крыльев бабочки мы говорим «летать» а не «закрыть». Если разобраться, то сущность «закрыть» может быть выражена как нечто уникальное и «отдельное от», то есть она форменно не может иметь привязку к физическому эквиваленту, в смысле того что это безликое и в то же время настолько понятное «оно» или «нечто», как и тысячи других сущностей, не выводимых из физического эквивалента выражения действия или сущности, например «двери».

17

Электронный ресурс // Studopedia.ru: Информационный портал. URL:

https://studopedia.ru/10_142375_XXII-teetet.html