Про Life

— Тем более. Лучше меня должен понимать, что будет, если ты сляжешь.

— А ты у него спросил? Может, Сергей хочет использовать все шансы. Может, он…

Сергей подумал о том, что до конца жизни не увидит ничего, кроме потолка и лица сиделки, если операция пройдёт неудачно, и перебил брата:

— Нет, я согласен с Шурой. Если хочешь помочь, Герман, то просто ничего не делай. Это лучшее, что ты можешь.

— Ты всегда мыслил здраво, Серёга, - с облегчением отозвался Елисеев.

Какое-то время ехали в молчании. Неловко было всем, а Герман, вдобавок, ощущал себя уязвлённым… наверное. Сергей судил по опыту предыдущих ситуаций. Он больше не чувствовал того же, что и брат. Вообще ничего не чувствовал ниже лечебного воротника, в который был закован, как больное животное.

— Ты напрасно думаешь, что никто бы тебя не остановил. Я бы мог, - сказал Елисеев и добавил примирительно: - Но я не хочу сцен в лаборатории – или потом, типа того, что ты демонстративно уйдёшь из дома. Ничего такого я не хочу. Ты импульсивный парень, и я это уважаю, честное слово. Благодаря этому и Сергея взял на работу когда-то… Но сейчас я хочу убедиться, что ты всё понял.

— Ой, делайте, что хотите, - отмахнулся Герман. – Всё я понял.

Переговоры велись на английском. Комната, где они проходили, была совсем не похожа на медицинский кабинет, равно как и пожилой усатый китаец с такими накачанными предплечьями, будто всю сознательную жизнь занимался забоем крупного скота – на врача.

Градус беседы накалялся. Шура и его собеседник заспорили, причём китаец в этом споре защищался. Они говорили быстро, Серёжиных знаний английского недоставало, но того, что он смог разобрать, хватило, чтобы заподозрить, будто всё сон. Наконец, Елисеев вскочил, дёргаными движениями сгрёб медицинские заключения и попятился к двери, крикнув:

— Пошли отсюда!

Герман послушал. Он же обещал быть паинькой. Они вышли на улицу, в грязный снег. Мимо проходил подросток лет четырнадцати. Он покосился на близнецов и ускорил шаг. Сергея охватило нестерпимое желание догнать подростка и надавать ему подзатыльников.

— Что не так? – кисло поинтересовался Герман.

— Нам это не подходит. Не бери в голову. Не могут они ни черта.

— Ну почему, кое-что они всё-таки могут, - вмешался Сергей. – Конечно, я не всё понял. Но основную мысль уловил.

Ненадолго ему стало страшно. Он больше не испытывал ни дрожи в кончиках пальцев, ни предательской слабости в коленях, и страх вспыхивал прямо в голове – чистый, злой, ослепительный.

Елисеев взглянул на Сергея упреждающе:

— Не смей!

— Они обещали устроить Герману операцию по разделению, - закончил Серёжа недрогнувшим голосом. Страх прошёл, словно его залили водой. – Ну и что? Я согласен.

— А я нет, - отрезал Герман.

Он быстро зашагал к машине, как будто из здания могли вырваться полчища китайцев, упечь близнецов в застенки лаборатории и разделить насильно. Шура поспешил следом.

— Это же нелегальная лаборатория, - оправдывался он, суетливо заводя машину. – Переписку приходилось вести очень осторожно. Они не поняли, чего мы на самом деле хотим. Или сделали вид, что не поняли, потому что… Чёрт, да им не терпелось на вас взглянуть! Прости, что так вышло.

Елисеев обращался только к Герману. Сергей опешил. Его не слушали! Говорили так, словно его здесь не было!

— Эй, а передо мной никто не собирается извиниться?! Вы отказываете мне в праве выбора! Шура, ты сам сказал, что я мыслю здраво!

— Признаю свою ошибку. Я найду тебе психотерапевта.

— Себе найди! – закричал Серёжа. – Ты не имеешь права меня останавливать! Это не тебе решать, слышишь?!

— Это решать мне, - сказал Герман. – Ты говорил, что лучшее, что я могу – это ничего не делать. Вот я и не буду. Я никогда на это не соглашусь.

***

«Это не сон, - повторял про себя Серёжа. – Я не могу посмотреть на свои руки, а значит, это не сон».

Это был ещё не факт. Сергей привык, что тело не слушается, и во сне иногда видел то же самое – себя, беспомощного и неподвижного, застывшего во времени.

Но думать об этом не хотелось. Хотелось, чтобы это оказался не сон, и встреча состоялась.

— Телефон, - велел Шура.

Герман выложил оба мобильника, почти бесполезных – их теперь всё время прослушивали.

— Сейчас мы остановимся, - сказал Шура, сворачивая во дворы. – Там будет ждать машина, в которую ты пересядешь. Только сделать это надо быстро. Этот человек отвезёт вас и потом заберёт. Герман, делай так, как он говорит, пожалуйста. Мне всё это очень не нравится, но это единственная возможность устроить вам встречу. Другой не будет.

В подворотне стояла «копейка» с заляпанными грязью номерами и заведённым мотором. Водитель рявкнул на Германа, когда тот открыл переднюю дверь:

— Куда ты прёшь? Хочешь на камеры попасть? Полезай назад и ложись на пол.

— Герман, не спорь, - попросил Сергей.

— Мне-то что, - ответил Герман, - я за тебя волнуюсь. Чтобы ты шею не повредил.

— Тихо вы там! – прикрикнул водитель и, обернувшись, оценил: - Башка торчит.

— Ну извини, по-другому не выйдет!

Выругавшись, он бросил им куртку. Герман кое-как накрылся. В машине было пыльно, от куртки пахло дешёвым одеколоном и застарелым табачным дымом. Сергей еле сдерживался, чтобы не чихнуть.

Ехали минут сорок, прежде чем Герман позволено было сесть. К дороге безобразно лепились приземистые здания, на газовых трубах сохло бельё, доски вмёрзли в грязь. Район нисколько не изменился. Казалось, вот-вот в машину постучит старик и предложит пойти посмотреть на галлюциногенные грибы.

Машина затормозила вплотную к бараку татуировщика. Вместо занавесок на окнах появились плотные шторы. Водитель посмотрел по сторонам и угрюмо предупредил:

— У вас ровно час. Не явитесь – выбирайтесь как хотите. Ждать не буду.

Герман толкнул знакомую дверь и переступил струну, натянутую над входом.

Внутри близнецов ждал человек. На нём висела до колен отстёгнутая подкладка пуховика, очевидно, с чужого плеча. Неряшливо остриженная голова выглядела плешивой. Это был Андрей Грёз.

Он пожал Герману руку и, поколебавшись, заключил близнецов в объятия. Сергей ощутил небритую щёку своей щекой. Пахнуло свалявшимся пером, как от старой пуховой подушки.

— У нас мало времени, - сказал Герман неловко.

Они сели. Андрей опустил кипятильник в кастрюлю с рыжеватой водой и заварил чай прямо в кружках.

— Какой ты всё-таки сумасшедший, - с болью сказал брат. – Зачем только ты пришёл на суд? Как же ты теперь?

Андрей развёл руками, будто бы приглашая полюбоваться своим новым убежищем. Сергею бросились в глаза щербатые стены, ржавый слив раковины, законопаченные газетами щели в оконных рамах. В носу защипало. Всё это так отличалось от дома Грёз!

— Татуировки, что ли, бьёшь?

— Нет. Устанавливаю и настраиваю нейроинтерфейсы.

Повисла пауза. Андрей брал технические гнёзда из одного поддона, полоскал в миске с дезинфицирующим раствором и перекладывал в другой поддон. Сергей уже подумал, что вот так они и просидят целый час, не зная, о чём говорить, как Грёз глухо сообщил:

— Ян погиб.

— Быть этого не может! – воскликнул Герман.

— Да, - кивнул Андрей, не отрывая взгляда от имплантов. – Оказывается, всё это время после переезда он почти не выходил из комнаты, а когда закончились деньги – бросился с крыши.

— Давно? – потрясённо спросил Сергей.

— Два дня назад. Думаю, он так и не смог преодолеть страх, что все увидят его… такого. Он всегда был застенчивый.

— Как же так? В голове не укладывается! Но почему он не позвонил тебе? Или нам? Не попросил о помощи?

— Это я должен был звонить ему, - заговорил Грёз неожиданно жёстко. – Должен был разобраться, что с ним происходит что-то плохое. Но я же был слишком занят, а потом… А потом я забился в нору, как крыса, и мне было уже не до этого. Планируя то, что мы сделали на стыке, я думал, что мне больше нечего терять. И снова ошибся. Всегда остаётся что терять.