Про Life

Герман заботился о брате, как умел. Умывал и брил его первым. Чистил ему зубы электрической щёткой. Надевал линзы. Проклятия, которыми при этом сыпал Серёжа, звучали, как музыка – в такие моменты он становился похож на себя прежнего.

Он, прежний, был резкий, сообразительный, талантливый. Обе руки подчинялись ему одинаково хорошо и были аккуратные, с ровными, как по линейке, ногтями.

А у Германа теперь руки всегда были в заусеницах, и ногти больно впивались в ладони. Стричь ногти получалось паршиво, особенно на правой руке – раньше этим занимался брат.

— Да возьми ты кусачки и не мучайся, - сказал он в конце концов. – Не могу на это смотреть. А помнишь, как ты по этому поводу зубоскалил над Елисеевым? Какая ирония судьбы, не правда ли?

Брат много чем занимался раньше. Он следил за их одеждой, держал осанку, дважды в день принимал душ, что Герману было откровенно неохота делать. В многочисленных зеркалах он видел, каким бы вырос, если бы в его жизни никогда не было брата, и не нравился себе.

— Зачухаемся теперь, - задумчиво вздыхал Сергей.

В надежде найти то, что его порадует и заинтересует, Герман перебирал их старые вещи – пуговицы, зеркальца, кубик Рубика, всё это сентиментальное барахло, которое с возгласами притворного восторга пытался подсунуть брату – и наткнулся на старую анкету из дома Грёз. Неизвестно, как она попала к близнецам. Наверное, Серёжа взял её на память.

Объятый любопытством, Герман развернул анкету и увидел твёрдый и красивый Серёжин почерк.

«Кто, по твоему мнению, оказал наибольшее влияние на формирование твоей личности? – Мой брат».

Герман тряхнул головой. Он уже и не помнил, что сам ответил на этот вопрос. Взгляд запрыгал по странице.

«Что бы ты сделал, если бы вам с братом предложили операцию по разделению? – Очень гуманный вопрос. Единственное, что можно предпринять в смысле нашего разделения – это отрезать одному из нас голову. Я бы отказался».

А вот на это Герман точно ответил, что согласился бы. На душе стало пасмурно.

«Назови положительные стороны того, что у тебя есть соединённый с тобой брат-близнец. – Таковых не замечено. Как бы там ни было, это единственный родной и близкий человек, который у меня есть».

Решительно сморгнув навернувшиеся слёзы, Германа зашагал в прихожую. Он вдруг понял, как должен поступить.

— Что ты собираешься делать? – с тревогой спросил Сергей.

— Хочу попробовать ещё раз, - объяснил Герман, запуская руку в карман зимней куртки, где должны были оставаться ампулы с наркотиком-головоломкой. – Или несколько раз, как пойдёт.

— Не надо!

— Может, он снова поменяет нас местами! Или вернёт мне твои способности, и ты сможешь работать – хотя бы так, через меня! Я обязан попробовать!

— Герман, опомнись! Всё это были просто галлюцинации!

Обшарив карманы и ничего не обнаружив, Герман сбросил куртку с вешалки. Сердце колотилось, как сумасшедшее.

— Да где они?! – в бешенстве закричал он. – Не мог же я выжрать их все!

Герман не прекращал подозревать, что это сделал он сам, по доброй воле, из-за чего с близнецами и случилось всё остальное, необратимое, скрытое во мраке беспамятства. По ночам из этого мрака, устланного шёлковым шелестом лент и пронизанного душным запахом пудры, выдёргивалось незнакомое хихикающее лицо и кривлялось: «Это ты во всём виноват, Герман! Один ты! Ты всегда хотел от него избавиться, вот и радуйся!».

То ли несокрушимое чувство вины достигло критической отметки, то ли тени сложились по-особому, так же, как тогда, но Герман вспомнил.

Сначала это была статичная картинка, почти чёрно-белая: чужой человек, весь в сером, стоит вполоборота в неосвещённой прихожей. Герман замер, боясь упустить видение. А потом он вспомнил, как заиграл мобильник и выхватил из сумерек выбеленное лицо.

— Сестра Кукольника. Она стояла прямо здесь и… рылась у нас в карманах, - сказал Герман.

Сейчас, а не тогда сказал. Тогда он наблюдал со страхом и изумлением, так и не подняв шум. Вслед за близнецами из коридора вышел здоровенный амбал и положил им на плечо ладонь в стоматологической перчатке.

— Это вам за то, что сбежали!

Удар. Раздался крик, и Герман понял, что это кричит он сам.

— Это за то, что так и не выплатили долг!

Удар. Мила наклонилась и схватила его за волосы. Что-то звонко треснуло у неё у ладони. В рот потёк наркотик вперемешку с кровью из порезанной ладони. Чтобы Герман всё проглотил, женщина зажала ему нос.

— Это вам за Глеба!

Удар. Удар. Удар. И темнота.

Только после того, как Сергей несколько раз громко позвал его по имени, Герман опомнился от удушливых воспоминаний и понял, что всё это время что-то бессвязно выкрикивал, раскачиваясь на полу.

— Видишь, Герман, это был не ты, - успокаивающе сказал брат. – Успокойся. Ты ни в чём не виноват, разве это не главное?

Но это была полуправда. А правда заключалась в том, что когда близнецов били, Герман поддался животному страху и закрыл свою голову руками в то время, как Сергей «не имел физической возможности повлиять силой на действия брата».

***

Жизнь и есть наркотик-головоломка. В попытке вернуть, как было, ты заходишь дальше и дальше, пока не лишаешься всего.

34.

Елисеев рассылал их историю болезни по лучшим клиникам мира, а потом – по всем клиникам подряд, и отовсюду слышал одно и то же: слишком велика вероятность, что в результате операции парализует обоих близнецов. Герман запальчиво утверждал, что готов на риск. Но никто не хотел браться.

Шура не сдавался, и его упорство было вознаграждено. Близнецов согласились принять в подпольной азиатской лаборатории, замаскированной под салон акупунктуры. Об этом месте ходили тяжёлые слухи. Говорили, будто бы там занимаются сращением механизмов и живых организмов на базе даже не насекомых, а мелких млекопитающих, и продают получившиеся экземпляры для проведения подпольных боёв.

Зато лететь никуда не пришлось. Лаборатория находилась в области, в трёх часах езды на машине. В день поездки Шура отпустил водителя и сел за руль сам.

— У них нет даже лицензии, - говорил Шура. – Так что мы не будем бросаться им на шею с криком: «Мы согласны!». Мы внимательно их выслушаем, поблагодарим и пообещаем всё обдумать. А дома ещё раз обсудим и примем взвешенное решение. Хорошо? Герман?

— Да, - ответил брат. – Конечно.

— Я знаю, что ты думаешь, - заявил ему Елисеев.

— Неужели?

— У тебя это на лице написано. «Дайте доехать, - думаешь ты, - а там уж я соглашусь на всё, и никто меня не остановит». Глупости! Помнишь, что говорил доктор?

— Мог бы не напоминать, - буркнул Герман.

— Ты что, обиделся на него? Зря. Он лучший, кого я смог найти. И платят ему за то, чтобы он лечил, а не дул пациентам в жопу. А что он циничный, так работа такая, уж извини. К тому же, я не всегда буду рядом. Наша ситуация – временная.

Сергей машинально взглянул в зеркало заднего вида и увидел в нём себя в лечебном воротнике. Настроение испортилось. Брат упрямо смотрел в сторону.

— Шура, мне и самому неудобно тебя обременять, - смущённо произнёс Сергей.

— Так и знал, что кто-то из вас это скажет, - занервничал Шура. – Никто меня не обременяет. Ты мой друг. Поверь, я переживаю не меньше, чем Герман. Но ему и самому скоро захочется жить отдельно и заниматься какими-то своими делами – так ведь, Герман? Я поддержу любое ваше решение. Надеюсь только, что впредь Герман будет ответственнее подходить к выбору компании.

— Кто бы говорил, Елисеев. Как будто это не тебе выражали царственное неудовольствие за то, что ты с нами связался, - ответил брат.

Сергею стало за него стыдно. Без Шуры они бы пропали.

— Извини, - добавил Герман. – Мне не стоило так говорить. Просто почти всё это я уже слышал от Серёжи, ясно?