Про Life

— Кто?

— Муниципальные власти. И… - Елисеев выдержал паузу. Её торжественность несколько нарушало то, что Шуру так и распирали чувства, отчего он выглядел так, будто сильно хотел в туалет. – Они решили дать нам денег! Что избавляет нас от унизительной необходимости сотрудничества с психопатом Рыльцевым. Не говоря уже о том, что теперь у тебя точно будет своя коллекция!

Впервые за последнее время Герман почувствовал, как в груди распускается, словно цветок после долгой зимы, радость брата.

— А криптопрядов всё равно купим, - решил Шура и, от души взмахнув рукой, нечаянно сбросил со стола бокал. – Мне нравится жёлтенький.

Из соседней комнаты доносились стоны и пьяный смех Елисеева.

Близнецы сидели на краю кожаного дивана. Напротив на маленьком столике стояла пепельница, початая бутылка дорогого алкоголя и фотография женщины. Женщина была очень молода, очень довольна собой – откровенно позировала, держа в кадре руку, на которой блестело кольцо с ослепительным камнем, и очень напоминала Шуру.

На другом краю дивана, подогнув под себя ноги в высоких сапогах, сидела ярко накрашенная девица и таращилась на Германа. Увидев близнецов, она наотрез отказалась разуваться, как будто в любой момент готова была бежать.

Сергей увлечённо делал зарисовки в скетчбуке. Герман курил и хмуро смотрел на девицу.

— Тут такое дело… Надо бы доплатить. За двоих-то дороже выходит, - набравшись наглости, заявила она.

— За что?! Мы тебя даже за руку не брали! – возмутился Герман.

Не отрываясь от рисования, Сергей рассеянно сказал:

— Там, на кресле, толстовка. Посмотри во внутреннем кармане… Возьми себе, сколько найдёшь.

Девица попятилась к креслу, по-прежнему не спуская с Германа настороженного взгляда, и обыскала карманы близнецов. Пересчитав деньги, она обрадовалась и тут же с цыганской проворностью куда-то их задевала.

— Ещё раз с днём рождения! – сказала девица потеплевшим голосом. – Может, я всё-таки для вас что-нибудь сделаю?

— Давай. Встань около окна, там свет лучше, - попросил Сергей, перевернул страницу и принялся зарисовывать её сапоги.

За этим его и застукал ввалившийся в комнату Елисеев – босой, в трусах и застёгнутой на все пуговицы рубашке. Он объявил, что в такой день о работе не может быть и речи и отобрал у Серёжи скетчбук, отпустил девушку, на прощание хлопнув её по попке, а потом развалился рядом с близнецами. В компании Елисеева Герман почувствовал себя гораздо уютнее, хоть от того и разило перегаром.

— Я не понял, - в голос Шуры вкралось подозрение, - вы что, её так и не чпокнули?

Сергей ответил в тон ему:

— Нам нравятся тёмненькие.

— Говори за себя, - отрезал Герман. – Мне никто не нравится!

Покосившись на него, Елисеев спросил у Сергея сочувственно:

— Чего это с ним?

— Травматические воспоминания.

— Герман, тебя тётенька в детстве покусала?

Брат плеснул алкоголя в стакан, подвинул его Шуре и всё ему рассказал, умолчав только о видеозаписи, которую Герман поднял из Эйфориума.

Герман онемел от такого поворота. А когда дар речи вернулся, то затыкать брату рот было уже поздно. Кроме того, полуодетый Елисеев, в мучительных раздумьях мечущийся по комнате, выглядел весьма комично, несмотря на серьёзность момента. Ради этого стоило проболтаться.

— Так что, сам понимаешь, нам вообще не в кайф, когда кто-то находится в соседней комнате, - закончил Сергей.

— Нельзя это так оставлять, - выдавил Шура. – Надо жаловаться!

— И что ты предлагаешь? Он удавит нас раньше, чем успеем рты раскрыть.

— Давай… Знаешь что… я позвоню отцу! Да!

— Сядь, - устало сказал Герман. – Нужны мы твоему отцу триста лет.

— Максимум, что он сделает – использует эту историю в интригах против Балаклавица, если потребуется. А я больше не хочу, чтобы нас использовали, - добавил Сергей.

Елисеев сел и тут же вскочил. И сел. С тяжёлым вздохом потянулся к бутылке, но пить не стал.

— Ты прав, он на это способен. Мой отец – не самый приятный человек, - признался Елисеев. – Я не брал у него ни копейки, если ты на это сегодня намекал.

— Шура, послушай…

— Нет, послушай теперь ты. Только не говори, что ты так не думал. Все так думают. Но после нашей ссоры он только отбирал. Он бы и фабрику отобрал, но тут уж хрен ему приснился – это матушкино наследство. Отец – вице-президент крупнейшего банка страны. В руководстве других банков сидят его бывшие однокурсники, так что в кредитах мне везде отказали. Я знаю, что все говорят. Типа, так мне и надо, а он поступил правильно. Но он ведь… просто добивался того, чтобы всё было, как он хочет. У нас вообще всегда было, как хочет он. У меня даже имени своего нет! Оно такое же, как у папаши.

— Откуда тогда деньги? – спросил Сергей.

— Я продал машину. И все свои эйфы из Эйфориума.

— Давно это было? – вырвалось у Германа, хотя он заранее знал ответ.

— Да в позапрошлом году, - поделился Шура. – В «чёрную пятницу». Для меня она действительно была чёрной, ха-ха, ведь папа узнал, что у меня проблемы с учёбой в Лондоне, и встал на дыбы. Но я не жалею, вовремя скинул. Сейчас эйфы можно загнать только в треть стоимости. Такое творится, всплеск запрещённой активности, и работают по-крупному… говорят, раздербанили уже половину премиум-аккаунтов, прикиньте?!

— Не представляю, о чём ты говоришь, - непринуждённо ответил Сергей, и Шура вернулся к теме.

— И всё-таки, парни, надо что-то делать. Не оставаться же там после всего, что случилось.

— Мы съедем из «Сна Ктулху», - ответил Сергей. – Может, прямо сегодня и съедем. Мы теперь совершеннолетние, нам никто не вправе указывать. И я забуду всё это, как страшный сон. Во всяком случае, очень на это надеюсь.

Но Герман уже знал, что никуда они не съедут. Потому что всё, что говорил Елисеев о запрещённой активности, относилось к ним с Лерой. Слухи стали распространятся за пределами виртуального сообщества, а значит, близнецам не стоило привлекать к себе лишнего внимания.

18.

Сергея этот аргумент, такой простой и логичный, не убедил.

— Мы сиамские близнецы, - снисходительно сказал брат. – Мы всегда будем привлекать много внимания.

— Да, но только здесь мы не бросаемся в глаза на общем фоне! Выходит, для нас это самое безопасное место.

Надо признать, последние месяцы выдались лёгкими. Балаклавиц не объявлялся. Ходили слухи, что он увлёкся квестами в реальности (отдавая предпочтение наиболее кровавым), оттого перестал бывать.

Зато часто заезжал Шура. Поскольку в швейном мастерстве он смыслил не больше Германа, их беседы с Серёжей длились часами, что хранило близнецов от поползновения других посетителей.

— Герман, у тебя же на лбу не написано, что ты выворотень. По-моему, ты просто очень впечатлительный. Расслабься!

Брат собрал вещи, которых оказалось не так много – пуговицы, кубик Рубика, карманное зеркало… Тряпки и эскизы Сергей заблаговременно унёс к дяде Толе.

Марго куда-то спешила с таким лицом, будто у неё очень болели зубы. Она не обратила бы никакого внимания на близнецов, если бы Серёжа во всеуслышание не послал её в жопу, после чего, сопровождаемый недоумёнными и восхищёнными взглядами, покинул «Сон Ктулху», громко хлопнув дверью.

Её сразу закрыли на ключ.

Герману понемногу передавалась тщательно сдерживаемая радость брата. Она поднималась изнутри, щекотала и кружила голову, как пузырьки от шампанского.

Погода была прекрасная. Река несла серебристые воды к позолоченному горизонту. Город пустовал – только курила на набережной женщина в сером пальто, - и весь он принадлежал близнецам. Они могли идти, куда пожелают.

Сергею пришло сообщение. Он достал телефон.

— Что за прикол, - беспечно произнёс брат и показал сообщение Герману.

Кто-то написал с незнакомого номера всего одно слово: «Бегите». Радость выдохлась.