Про Life

Так у Германа появились неподконтрольные органам опеки средства к существованию, достаточные для того, чтобы никто больше не смог его прогнуть. Во всяком случае, он на это надеялся. И судя по тому, что Марго чуяла происходившие с ним перемены, эта надежда оправдывалась.

Марго избегала их в коридорах и плела свои сети в стороне от близнецов. А однажды заявилась прямо к ним в комнату и высказалась в том духе, что ей жаль, что всё так вышло.

— Но вы должны понять, - впрочем, добавила Марго. – У меня не оставалось выбора. Кто я – и кто этот человек. Да он бы меня в порошок стёр, если бы я отказалась посредничать. Мне дорога моя работа… и моя жизнь.

Сергей показал ей средний палец. Марго перекосило, но она сдержалась.

— Герман? А ты что думаешь?

Герман думал о том, как нуждался в простом человеческом участии сразу после того, как всё произошло... Но это было давно.

— Ты просто боишься, что мы начнём об этом трепаться, когда свалим. Ведь тогда полетят головы…

— Между прочим, я и о вас тоже думаю! – оскорбилась Марго.

— А не надо о нас думать. Всё самое поганое случалось с нами, когда кто-то вдруг начинал о нас думать, - спокойно ответил Герман. – Тебе, наверное, не понять, но нам тоже дорога наша жизнь. Мы не собираемся никому рассказывать. Так что спи спокойно. Если, конечно, сможешь.

Помещение затягивала пелена, замаскированная под сигаретный дым.

В свободное от промысла время здесь собирались доноры эйфов, посредники и мелкие дизайнеры. Захаживал сам эйфочайший Кай, главный администратор Дома Солнца. Держался он дружелюбно и при себе имел эйформулу афганки, которой щедро угощал желающих. Герман видел Кая дважды и задавался вопросом, пытал ли тот когда-нибудь пленных выворотней по приказу Резахановых.

Герман прошёл через зал, выдержанный в олдскульном стиле (неоновые лампы, кальяны из пластиковых бутылок, пучки искрящихся проводов), и сказал невзрачному бармену:

— У меня есть кое-что на продажу.

Тот пожал плечами, что можно было расценивать как угодно. Герман расценил правильно и достал эйформулу. Вдохнув её пары, бармен поднял на Германа обескураженный взгляд.

— Что это?

— Я назвал её «Головокружение Германа».

— Я имею в виду – что это за ощущение? Никогда подобного не испытывал.

Это было воспоминание о том, как сердце будто проваливается в холодную яму, когда близнецы пытаются двигаться одновременно.

— Я его выдумал, - небрежно ответил Герман. – Тебе-то что? Брать будешь или нет?

— И сколько ты хочешь?

— Один к семи.

Это означало, что Герман рассчитывал получить в семь раз больше эйфов, чем затратил на выделение эйформулы. Не очень много, но выгоднее, чем стандартный курс (один к пяти), по которому тут торговали.

Выручить больше можно было разве что за редкие сексуальные или болевые ощущения. Например, раковые и кластерные головные боли оценивались запредельно. Все они в единственных экземплярах продавались коллекционерам за большие деньги. Не хотелось даже думать о том, как выворотни получают соответствующий таким эйформулам опыт.

Но Герман и сам предлагал кое-что необычное, чего прежде не было, поэтому бармен, помявшись, согласился на его условия.

— Только придётся подождать, пока идёт копирование, - предупредил он. – Займись пока чем-нибудь.

Местечковым борделем Герман пренебрегал. Во-первых, потому что вообще пренебрегал борделями. Во-вторых, здесь господствовал режим свободной любви, и без контроля администратора лав-комнаты облюбовали гомосексуалисты, воплощающиеся под женскими личинами.

Поколебавшись немного, Герман прошёл за стол для сражения на эйформах. Движимые воображением создателей, фигурки из дыма лупили друг друга по головам. Герману не слишком нравилось – напоминало бои насекомых, которые проводились в «Сне Ктулху». Но за этим столом велись самые интересные разговоры.

Обсуждали приёмники эйфов – какой подходящий, а какой – замаскированная серость. Слепые зоны и аномалии на стыках эйфортов. Беглого саудовского гомункула, восставшего против творца.

Лера говорила, что Герман понапрасну тратит время, но сам он так не считал. Потому что дело их рук тоже обсуждали. Во взломах «карманов», взбудораживших Оазис, усматривали приметы возвращения выворотня Мрачного.

— Да вскрыли Мрачного два года назад прямо на цивиле. Инфа сто процентов, я сам то место потом сканировал, - традиционно ввернули, как только разговор зашёл о Мрачном.

И понеслось:

— Ходят слухи, что за него поручился могущественный покровитель.

— Я вас умоляю, кому нужен ваш Срачный.

— Суда-то не было! Просто он легализовался за границей и строит эйфорты узкоглазым. Ну не было ведь суда…

— Мразный пропал без вести, это всем известно. После этого возвращаются только с фи на лбу.

— Я с ним в одном детдоме рос. Все его называли Глебка-обморок, очень уж он был болявый, - наябедничал кто-то. – А сейчас подумать только – Мрачный! Умереть не встать.

На Германа никто не обращал внимания в пылу спора. Никто ничего от него не ждал и не хотел. И главное – здесь не было непреходящего чужого присутствия, которое накладывало отпечаток на всё, что делал и чувствовал Герман.

Если бы он мог, то остался бы в Эйфориуме навсегда.

***

— С днём рождения! – объявил Шура Елисеев и поднял бокал.

Они сидели на последнем этаже бизнес-центра «Северный Плаза». Не в отданном на растерзание офисным полчищам панельном здании, в каком ютилась в изгнании ставка Елисеева – но в современном небоскрёбе, от одного взгляда на который казалось, будто светлое будущее уже настало.

Короновал «Северный Плаза» ресторан с панорамным видом. Сотрудники предпочитали ресторану «Старбакс» у подножья центра (о, эти фастфуды, которые неизбежно въедаются во всякую высотку, как мхи и лишайники, поражающие большое красивое дерево!), поэтому близнецы с Шурой здесь обедали. Сергей наотрез отказывался встречаться в людных и популярных местах, на продавленных диванах прокуренных випок, на потных дискотеках, где торгуют палёным экстази наперекор гроздьям камер, свисающим с переплетённых под потолком проводов.

Близнецы стукнулись с Елисеевым бокалами. По залу проплыл мечтательный звон.

— Есть мнение, что наша прибыль всерьёз приблизилась к расходам, - сообщил Шура. – Так, глядишь, и в плюс выйдем.

Сергей был настроен не так оптимистично.

— Не выйдем. Не вложились в рекламу. Не хочу расстраивать, но продукцию приобретают из интереса к тебе лично: что там у тебя вышло? Вечно так продолжаться не будет. Продажи скоро упадут.

— Серёга, ты тоже не расстраивайся, но… ты ведь дизайнер? Вот и диза… занимайся дизайном, короче. А то за что я Даше плачу.

За время, прошедшее со дня знакомства, Герман проникся к Елисееву странной симпатией, как будто они гребли в одной лодке против течения, на ходу вычерпывая воду. И мысленно становился на Шурину сторону в их с Сергеем спорах.

Вот и сейчас Герман подумал: «Куда ты лезешь? Что ты понимаешь?».

— Я к этому и веду. Поговорим о тканях. Кстати, сколько ты на них тратишь? – спросил Сергей и подвинул к Шуре телефон.

На экране было насекомое с крылышками из порыжевшего кружева. Его сопровождала пышная надпись: «Оптовая Склеп Червь портативные одежда тканьё Вискоза Волокна бесплатная доставка».

— Это криптопряд, - ответил Серёжа на ошарашенный Шурин взгляд. – Питается сырьём и переваривает его в волокно. Я всё посчитал. Если мы купим хотя бы троих таких, это позволит сократит траты на закупку тканей почти в два раза.

Шура удивился:

— Зачем?

— Как зачем? – удивился теперь Сергей. – Нам ведь нужны деньги на реконструкцию старой фабрики. И знаешь… ты ведь где-то взял, ну, первоначальный капитал? Нельзя ли… ещё раз оттуда взять?

— Вот об этом я и хотел поговорить. Не придётся ничего ниоткуда брать. Нашими вылазками на развалины заинтересовались.