Про Life

— Ещё бы! – фыркнула девушка. – Она бы окупилась на одной только порнухе.

— Да кому это нужно, - заговорил Сергей. В его голосе звучало пренебрежение. – Это ведь даже не стриптиз. Не по-настоящему.

— По-настоящему, как ты выразился, цивила за пятьсот юаней только с одной тёлкой побудет. И то его в душе продержат сорок минут. А так, считай, за те же деньги всё включено. Час длится как два или три, в зависимости от ресурса. Ни триппером никто не заразит, ни клофелином не опоит, чтобы ограбить. За это многие готовы платить.

— Такие и за онанизм заплатят, если грамотно предъявить. Вот что значит эффективный маркетинг.

— Они как бы фантазируют, я правильно понимаю? – быстро спросил Герман.

Не то чтобы ему было интересно, просто хотелось, чтобы брат замолчал. Герману было стыдно за него.

— Кто? Цивилы? Нет, они довольствуются готовыми фантазиями. Просто галочки расставляют перед началом сеанса. Ну там, категория, размер груди, цвет волос, всё такое. На основе этого для них компилируется интересное впечатление. А чтобы фантазировать, специальных людей приглашают вообще-то.

— Короче, одни дрочеры дрочат на влажные фантазии других дрочеров, - скороговоркой выдал Серёжа. – А разговоров-то…

— За деньги? – перебил его Герман.

Лера тряхнула головой. В пучок волос у неё на макушке запускала щупальца заколка в виде спрута.

— А? Я не поняла.

— За деньги приглашают, спрашиваю?

— Ну не за идею же. Хотя до запуска Эйфориума набрали несколько сотен добровольных доноров. И они, короче, неделю галлюцинировали онлайн, чтобы наполнить его эйфами. По документам это провели как финальный прогон перед выходом на рынок.

— Это в Китае было?

— На Сахалине, но в китайских лабораториях. А технология вообще японская. Это я про сами эйфоны говорю, про железо. Ходят слухи, что себестоимость там копеечная, а цены ломят, чтобы не взломали и не наделали дешёвых аналогов. Я вот читала…

Заметно оживившаяся Лера закурила и продолжила:

— Читала, что один мужик купил точку доступа и полностью разобрал. Деньги же некуда девать! – с осуждением сказала она. – Ну вот, а там внутри – фотоплёнки не фотоплёнки, типа засвеченные, непонятно что. Самоуничтожается при попытке взлома, понял, да?

Она выставила руку с сигаретой за окно. Надломился и рассыпался столбик пепла.

— Но я не очень верю в эту историю. Ладно эйфон разобрать, но фи-блоки? Они же сплошные, без стыков. Что я хотела сказать, - вспомнила Лера, - про деньги, да? Всё за деньги, а как же.

— А что служба безопасности? Неужели не интересуется такими актовыми залами?

— А что – служба безопасности? – переспросила Лера. – Держат точку на контроле, конечно. Но там же видят – люди идут в бордель к Балаклавицу или в Дом Солнца там. Братья Резахановы и Балаклавиц – премиум-партнёры Эйфориума. Не будут же им трафик перебивать.

С каждым словом она приходила во всё большее возбуждение. Со стороны это выглядело так, будто девушка испытывает зуд по всему телу и с трудом это терпит. Это напомнило Герману о том, что близнецы и сами не до конца чисты перед законом, что деньги, которые они собираются вывести – получены обманом.

— Кстати, не вздумайте ничего такого ляпнуть, когда будем на месте. Не хватало ещё, чтобы нас выгнали.

С этими словами Лера так посмотрела Герману повыше левого плеча, что захотелось вытереться. На щёку что-то капнуло. Девушка вышвырнула окурок и подняла стекло.

— И капюшон не забудьте надеть. Тьфу ты, дождь, гадость какая!

Актовый зал располагался в квартире обыкновенного многоэтажного дома в спальном районе.

Навстречу никто не вышел, но Лера всё-таки велела близнецам спрятать лица, чтобы не попасть в прицел соседского дверного глазка. Она вела себя по-хозяйски – проверила почтовый ящик и открыла дверь своим ключом.

Герман переступил порог, и близнецов со всех сторон окружила темнота, непроницаемая, как бронированное стекло.

— Ничего не вижу, - пожаловался Герман.

— Так включи свет, - раздался Лерин голос где-то поблизости. Судя по звукам, она разулась и прошла в комнату, даже с закрытыми глазами прекрасно ориентируясь в квартире. – Или раздвинь занавески, уже можно.

Герман нащупал выключатель. Один за другим зажглись споты, образующие полукруг в углу потолка. Под ними находилось укутанное блестящей тканью нечто, очертания которого напоминали стоматологическую установку. На окне висела штора затемнения, тяжёлая, как театральный занавес. Отодвинув её, Герман обнаружил, что оконное стекло обклеено солнцезащитной плёнкой.

— Я тут подумала, - сказала Лера спокойно, но это было обманчивое спокойствие, - что, если выводить деньги частями? Пусть бы отлежались себе тихонечко…

— Нет. Деньги должны поступить одним переводом, как анонимное пожертвование на счёт, который я тебе дал, - ответил Герман, не задумываясь.

Брат добавил:

— Хочешь нам мозги засрать, а сама сбежать с денежками? Не выйдет.

Лера замахала руками:

— Ладно, ладно! Моё дело предложить. А так я уже и покупателя нашла… Только заплатите сначала.

Герман отдал ей свёрнутые рулончиком юани, и Лера, мгновенно потеряв к близнецам интерес, с головой ушла в переписку.

Герман стянул серебристое покрывало. Ему не терпелось увидеть эйфон, и тот предстал восхищённому взгляду.

Кресло-шезлонг: кожаное сидение и металлический каркас, по правой стороне которого вьётся увенчанный штекером провод. Приставной стол-тумба с двумя прозрачными отделениями: сверху – пустующая док-станция на два съёмных блока, снизу – контейнер для переноски блоков. В контейнере лежали повязки для глаз из чёрного бархата с вышитым слоганом «…of sound mind and memory».

— А где фи-блоки? – спросил Герман, зачарованно водя пальцем по изящной φ, выгравированной на спинке кресла.

— У владельца, я полагаю, - ответила Лера, не отрываясь от телефона. – Чтоб никто не спёр. Держи-ка.

Близнецам пришло сообщение в WhatsApp. Открыв его, они увидели чек, подтверждающий перевод двух миллионов на счёт для пожертвований дому Грёз. Герман попытался себе представить, какое у Андрея будет лицо, когда он увидит сумму – и не смог.

— Всё? Убедились, что я не сбегу? – поинтересовалась Лера. – Теперь тащите задницу в кресло.

Она привязала их запястья крепёжными лентами к подлокотникам. Герман ощутил в истекающей антисептиком пустоте сквозняк, а потом – приятную наполненность. Прежде чем на веки легла бархатная повязка, Герман успел увидеть расходящиеся облака на сенсорной поверхности приставного стола.

В следующий момент всё обрело поразительную ясность, как будто кто-то протёр мутное стекло, через которое Герман смотрел всю жизнь, и он понял, что падает.

Это было чувство настоящего падения с огромной высоты, очищенное от страха и переживаний. Приближаясь к земле, Герман непроизвольно сбросил скорость и спланировал вниз легко, как пёрышко.

Перед глазами предстал подёрнутый дымкой пляж и смутно синее море. Навстречу Герману вдоль береговой линии, по щиколотку в воде шёл светловолосый парень.

В его походке было что-то знакомое, но в спину ему било солнце, и Герман не мог разглядеть лица парня.

Безотчётным движением Герман прикоснулся к шее слева и повёл ладонь вниз. Она накрыла плечо, не встретив препятствий. Тень сошла с лица того, кто уже махал Герману рукой.

Это был Сергей.

***

Если бы Герману сказали, что в реальности его ждёт Кукольник с избавлением от кошмаров, или Грёз, ради которого всё этого затевалось, или даже родная мать – он бы не придал этому значения. Герман впервые был по-настоящему счастлив. И остался бы так навсегда, будь это в его власти.

Но он не обладал такой властью, и пространство между протянутыми друг другу руками близнецов покрылось рябью цифровых помех. Сознание снова отодвинулось за мутное стекло. Над близнецами склонилась Лера с маленьким фонариком.