Страница 47 из 130
Тут уже сам Лосев, собравшийся перед опасностью словно тугая пружина, встал на передок повозки и оглядел всех цепким ястребиным взглядом. Обветренное, безукоризненно выбритое лицо подполковника, со сталистыми, слегка навыкате глазами, высоким лбом, острым с горбинкой носом и тонкими губами, опаленное десятками сражений; напряженная осанка, скупые и точные, несмотря на болезнь, движения выдавали в офицере твердого и бесстрашного воина. На нем была подбитая беличьим мехом и крытая тонким сукном защитного цвета бекеша с серым каракулевым воротником. На ногах хромовые сапоги.
Слегка приглушив голос, он распорядился выставить дозоры, а самых опытных следопытов, Дубова и Шалого, отправил в разведку.
Потянулись бесконечно длинные минуты томительного ожидания. Всякий раз, когда от порывов ветра начинала перепуганно лепетать листва, люди настораживались и до звона в ушах вслушивались в доносившиеся звуки.
— Ку-ку, ку-ку, ку-ку (не стреляй, свои), — подала наконец парольный голос «кукушка».
— Ку-ку, ку (понял, проходи), — ответила другая.
Из густого ельника вышло пять человек. Впереди казаки, за ними — трое офицеров. Старший по званию, штабс-капитан Тиньков Николай Игнатьевич, загорелый, довольно высокий, с гвардейской выправкой, в кителе с изрядно потускневшими золотыми погонами, со скрученной бледно-серой шинелью через плечо, подойдя к Лосеву, резко вскинул руку к козырьку:
— Здравия желаю, господин подполковник! Разрешите доложить, — густым рокочущим басом обратился он.
— Докладывайте, только потише.
— При подходе к Караульному камню попали в засаду. Красные фланговым огнем из пулеметов всех положили на поляне. Я, мичман и юнкер[76] успели укрыться за буреломом. Поднимаясь в горы, встретились с разведчиками.
— Как, много красных?
— Точно сказать затрудняюсь. Судя по плотности огня, человек сорок.
— Так, нас восемнадцать… Маловато… Что с полковником Степановым? Убит?
— Убит. По нему первому и били.
— Жаль… — Лосев снял фуражку, стиснул кулак так, что пальцы побелели.
— Простите, господин подполковник, забыл доложить. Казак Дубов видел среди красных Хохлова — денщика полковника.
Лосев нахмурился:
— Вот паскуда! А врал, будто занедужил. Теперь ясно, почему поджидали и постреляли, как щенят слепых… Сие в корне меняет дело… Хохлов ведь знает, что следом идет обоз с провиантом и боеприпасами — сам подводы собирал… Ситуация непростая, а действовать надо быстро. Вижу два варианта. Первый — возвращаемся в Охотск, а там по обстановке. Второй — спускаемся по ключу к речке Юдома и по ней сплавляемся до Аянского[77] тракта. Там ожидаем группировку генерала Пепеляева. А у вас, штабс-капитан, какие соображения?
— Возвращаться — позорно. Полагаю, вариант с Юдомой оптимальный.
— Я тоже склоняюсь к нему — Юдома рядом. Если поднажать, на Аянский тракт дней за пятнадцать выберемся. Но уйти, не отомстив за товарищей, — постыдно для офицера.
— Оно, конечно, так, однако ж силенок у нас маловато…
— Согласен, с людьми не густо. Надо прибегнуть к военной хитрости. — Подполковник, преодолевая озноб, поежился и поплотнее запахнул бекешу. Переведя взгляд на Пастухова, сказал: — Господин ротмистр, подойдите, давайте вместе обсудим… Что мы имеем? В двух-трех верстах от нас отряд красных, минимум в два раза превосходящий по численности. Вопрос — как малым числом совершить акт возмездия?
Ротмистр снял фуражку и, по привычке протер лысину.
— Красные нас наверняка поджидают. Скорей всего, на том же месте. Сейчас, должно быть, с поляны убитых убирают, чтоб нас не спугнуть. Думаю, до вечера подождут, а с утра сами начнут разыскивать — основной — то груз у нас. Так давайте поможем им. Вернемся назад, к ущелью, что Щеками зовется, оставим повозки на виду, а сами сверху в скалах заляжем. Лошадей выпряжем и в лес уведем. Как только красные зайдут в теснину, так огнем из пулеметов покосим. Один поставим на входе, другой на выходе. Надо только создать видимость, будто обоз разграблен, чтобы безбоязненно подошли. Набьем несколько казачьих форм травой и раскидаем «куклы» вокруг телег — будто убитые лежат. Пару подвод распотрошим, крышки с ящиков сорвем. Одну лошадку, для убедительности, придется пристрелить. На такую заманку, думаю, клюнут!
Подполковник слушал, одобрительно кивая головой:
— А что, Щеки — западня надежная, ни один не уйдет. Сколько до ущелья отсюда?
— Верст семь, не боле.
— Всего-то два часа ходу! — В предвкушении мести Лосев даже звонко щелкнул пальцами и, повернувшись к штабс-капитану, приказал:
— Отправьте казаков обследовать дорогу в обе стороны. Да потщательней!
Перед злополучной поляной разведчики увидели поваленную поперек тракта здоровенную сухую ель с торчащими во все стороны острыми сучьями.
— Неспроста она тут! — прошептал Федот.
Бесшумной звериной поступью зашли в лес. И верно — вон трое затаились в кустах, о чем-то шепотком переговариваются.
Вернувшись к своим, казаки доложили о заломе и дозоре красных подполковнику.
— Ель с расчетом повалили. Подойдет обоз, возницы слезут, начнут ругаться, убирать — никак не прозеваешь, — догадался Лосев. — Тоже хитрят. Ну что ж, теперь можно смело ехать к Щекам и готовиться к встрече.
В ожидании скорого боя люди были возбуждены. Все горели желанием отомстить за убитых товарищей. Шалый, с любовью поглаживая смазанный и начищенный пулемет, балагурил. Дубов слушал с улыбкой и заправлял патронами одну ленту за другой. Всего их возле него лежало уже пять…
Вот, наконец, на стальных гранях штыков блеснуло выглянувшее в разрыв черногрудых туч солнце, и на дороге показались первые верховые отряда красных. Разговоры в засаде прекратились сами собой. Лица стали серьезны, сосредоточенны, в глазах — твердая решимость. Тихо, только ветерок слегка шелестит в ветвях кедров и негромко токают-переговариваются сидящие на березах тетерева.
Увидев стоящие в беспорядке подводы и лежащих в траве убитых казаков, красноармейцы остановили лошадей, сдернули с плеч винтовки. Боязливо поглядывая на нависшие скалы, двое направились к обозу. Оставшиеся с напряжением наблюдали. Вот красноармеец подъехал к «телу» казака и слегка свесился с лошади. В этот момент Лосев рявкнул: «Огонь!» Скалы ответили на команду звонким треском пулеметов и сухими щелчками винтовок. Стреляли почти без промаха, по заранее выбранным целям. Тиньков поймал в прицел ручного пулемета Шоша обезображенное страхом лицо Хохлова. От выпущенной очереди голову предателя буквально разнесло на части.
— Собаке собачья смерть! Подыхай, сука! — мстительно орал, разинув оправленный узкими усиками и аккуратной бородкой рот, разлютовавшийся штабс-капитан Тиньков и поймал в прицел кожанку, метнувшуюся к повозке.
Подсохшая земля от пуль покрылась ватными клубками пыли. Красноармейцы попытались развернуть пулеметы вверх, но один за другим, взмахивая руками, валились на землю. Некоторые успели укрыться от смертоносных струй за камни и стали метко отстреливаться. Вот затих, даже не вскрикнув, казак рядом с Лосевым. Помянул недобрым словом матушку раненный в плечо Шалый. Пули все чаще цвинькали по камням.
— Гранаты! Кидайте гранаты! — скомандовал подполковник и, сняв чеку, метнул свою. Прогремели один за другим взрывы, и в ущелье установилась нереальная после пальбы и оглушительного грохота тишина, которую неожиданно нарушил вопль ротмистра Пастухова, взобравшегося на камень и размахивающего наганом:
— Крамола кругом!
К нему подошел штабс-капитан и, осторожно вынимая из руки оружие, сказал, показывая на убитых красноармейцев:
— Успокойтесь. Зачинщики уничтожены.
Из донесения, найденного в документах одного из убитых, по всей видимости командира, узнали потрясшую всех новость — повстанческая армия корнета[78] Коробейникова разгромлена. Из Якутска в Охотск направлены два красных эскадрона и начальнику Аллах-Юньской заставы Ивару Райнису приказано в кратчайшие сроки очистить закрепленный за ним участок тракта от остатков белых.
76
Юнкер — курсант военного училища.
77
Якутско-Аянский почтовый тракт, прежде основной, захирел после прекращения деятельности Российско-Американской компании в 1867 году и установления морского сообщения с Камчаткой.
78
Корнет — младший офицерский чин в кавалерии.