Страница 274 из 341
Я слез с коня, как с трибуны. Бояре недовольно сопели — привык русский народ пьянствовать после успеха. Но я хорошо помнил несколько случаев, когда татары целиком вырубали полки только потому, что все ратники были пьяны и не оказали сопротивления.
Я отдал распоряжение о высылке дозоров на три стороны и смене караулов. Хоть и были недовольны бояре и воины, но перечить мне никто не посмел. После победы меня сочли удачливым, и авторитет мой к вечеру этого дня был значительно выше, чем утром — до битвы. Кем я был утром? Неизвестный в полку вологодский боярин, о коем многие и не слыхали. Вечером же я был уже умелым полководцем, сохранившим в сече со злым и жестоким врагом большую часть полка. А удача в эти времена значила много. Удачлив — стало быть, Бог на твоей стороне, и весть об этом в войске разнесется быстро. Еще надо было учитывать, что сводный полк, который хоть и ставили не на самые опасные участки, часто погибал в боях почти полностью — из- за плохой вооруженности, необученности, да что там — несогласованности действий отдельных бояр. Почувствовав перед боем и во время него мою твердую руку, полк подобрался и действовал согласованней и лучше. Те, кто воевал в этом полку раньше, быстро это поняли.
Когда подоспела нехитрая похлебка, все поели и подняли по чаше вина за упокой душ убиенных на поле бранном и провели благодарственный молебен Господу о победе над врагом. Поскольку все устали и вымотались, то улеглись спать. Над лагерем стоял густой храп, некоторые во сне вскрикивали — видимо, по новой переживая события боя. Я тоже быстро отрубился.
А проснулся от толчка в бок. Спросонья схватился за саблю.
— Эй, боярин, ты чего? Это же я, Федька!
Рядом со мной стоял Федька-заноза и толкал
меня в плечо.
— А, что случилось?
— Утро уже, гонец за тобой приехал, ко князю требует.
— Сейчас, только лицо умою.
Я умылся, оправил на себе одежду. Пока я прихорашивался, подъехал на коне Федька, ведя моего коня в поводу. Шустер — и когда только успел?
Я передал полк Денисию, отдал распоряжения. С десятком конных ратников мы помчались ко стану князя. Войска вокруг поубавилось, видимо — все разошлись по отведенным местам.
У шатра князя Одоевского мы спешились, и Федька сунул мне в руку какую-то тряпку.
— Чего ты мне суешь?
— Бунчук мурзы — я срезал с древка.
Так я и вошел в шатер — с бунчуком в руке.
— Боярин Михайлов, прибыл по вызову.
— Ну, здрав буди, боярин. Как у тебя дела?
— Да вот, повоевали вчера.
Я бросил на стол татарский бунчук. Князь и его окружение удивились.
— Не слышали ничего. Постой-ка, бунчук-то тысяцкого. Ты что, тысячу побил?
Все уставились на меня.
— Не — не всю, мертвяков ихних насчитали семьсот пятьдесят.
По шатру пронесся легкий гул изумления — не врет ли?
— А своих сколько положил?
— Сто тридцать два ратника.
В шатре все притихли, наступила полная тишина, только слышно было, как за шатром вдалеке перекрикиваются воины.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробней. Не бывало еще такого.
Я рассказал о проволоке и пешцах на склонах холмов.
— А проволоку где взял? — не поверил кто-то из находившихся в шатре.
— Дал денег, и мои посыльные скупили всю проволоку в Коломне.
Шатер вздрогнул от хохота.
— То-то мы проволоку сыскать нигде не могли, когда хотели мосты вязать. А виновник-то — вот он! — дивился один из бояр.
— Подожди-ка! — князь Одоевский вышел из шатра и быстро вернулся.
Вскоре в шатер стали прибывать бояре. Когда их набилось уже около сотни, князь попросил:
— Расскажи-ка, как бой шел, и как ты готовился.
Я громким голосом, чтобы было слышно всем, пересказал подробности подготовки к бою и самого боя. Бояре удивленно загомонили. Но князь поднял руку, и в шатре стихло.
— А теперь скажи, сколько татар положил.
Я назвал цифру.
— А каковы твои потери?
Я снова назвал. На этот раз гул голосов был более продолжительным.
— Поняли, что получается, когда человек за дело радеет и головой думает, не полагаясь на силу? — обвел взглядом бояр князь. — Все свободны!
Я поймал на себе завистливые, восхищенные и даже злобные взгляды. Похоже, я приобрел себе не только друзей, но врагов — завистников и недоброжелателей.
Я тоже направился было к выходу.
— Постой! — на мое плечо легла рука князя. — Воевода ты еще молодой, но после сечи должен был гонца послать с донесением. Прощупывают татары обстановку, ищут слабое место, где ударить сподручнее. Понял?
Я кивнул.
— А вообще — молодец, побратим. Всенепременно сам государю доложу. Когда вернемся в Москву — зайди в Разрядный приказ, отпиши, у кого из бояр какие потери. Имена храбрых для благоволения государя и наград представь. И малодушных в воеводской отписке покажи — для общественного стыда и немилости. Бояре-то все целы?
— Все.
— Ну, желаю удачи. Экий ты, братец, орел!
Я вскочил на коня и, едва отъехали от шатра, поблагодарил Федьку.
— Это ты здорово с бунчуком удумал, а то и не поверили бы.
— Боярин! Это ты первым делом должен был сделать — прости уж за напоминание.
— Вернемся — награжу.
— Живыми бы домой возвратиться!
— Вернемся! Из нашего десятка все целы, никто даже не ранен.
— Дай-то Бог!
Мы вернулись в свой полк. Дозорные доложили, что видели вдалеке разъезды татарские, но никто близко подъехать не рискнул.
— Ну и славно, — подытожил я.
И в самом деле, чего им сюда соваться? Получили по морде, умылись кровавыми соплями — пусть в другом месте попробуют. А там другие полки стоят — свежие, не побывавшие в бою. К тому же сомнительно, что они будут прорываться здесь — лощина трупами людскими и конскими завалена, не пройти — не проехать. Да я зрелище сие не добавит татарам уверенности в победе.
Дозоры сменяли друг друга, и день прошел спокойно.
Вечером мы посидели у костра, не спеша похлебали каши с мясом и салом, попили сыта.
Ко мне подошел Василий.
— Поговорить хочу, отец.
Мы отошли в сторонку, присели на обрубки бревен.
— Слушаю тебя, сын.
— Вот скажи мне, все понять силюсь — как ты додумался до проволочных заграждений?
Что я ему мог ответить? В фильмах видел? В прошлой жизни?
— Всю ночь думал, как силами малыми крымчаков сдержать да русской крови поменьше пролить, вот и пришло в голову. Не иначе — Господь надоумил. В воинском деле не все сила решает. Иногда и хитрость нужна, и удача — как же без нее?
Василий помялся.
— Еще хочу спросить — не обидишься?
— Как же мне на сына обижаться? В бою не осрамил фамилию, честь боярскую не уронил — спрашивай.
— Вот когда ты к нам, к десятку через сечу пробивался, видел я краем глаза, что ты огонь с руки метал. Горели ведь те татары, живьем горели, вместе с лошадьми. Это что, тоже хитрость?
Опа-на! Заметили в десятке все же! А может быть, и ратники из других десятков — тоже? Разговоров пока на эту тему я не слышал — в бою каждый был занят своим делом, и не до того было, чтобы на занятные вещи зенки таращить.
— А нету хитрости, Василий. Сам не ведаю, как это получилось. Зол на татар был очень, да видно — Господь был па нашей стороне, помог.
За тебя волновался, быстрее пробиться хотел, вот с руки огонь и сорвался.
— За мной весь десяток присматривал, как за маленьким, — обиженно сказал Василий.
— А как ты хотел? Чтобы я тебя, неопытного, к татарам в пасть одного бросил? Нет! Когда я был молодым и неопытным, за мной тоже присматривали, опекали. То ведь не трусость — все боятся, даже не одну сечу пройдя. Наберешься опыта — поймешь. Это твой первый бой был, и для меня, как для отца, главное, что ты не струсил и жив остался.
— Я уж подумал, что ты во мне сомневаешься. Прости за глупые мысли, отец.
— Ничего, повоюешь немного, хлебнешь лиха по самое горло — на многое по-другому смотреть станешь. Еще придет твое время; сначала десяток водить будешь, а потом и воеводой в полку, а то и повыше бери. Ты сейчас учиться должен ратному делу — ну, вроде как подмастерье, потому новиком и называешься.