Страница 226 из 341
— Успокойся, боярин, кто по снегу пойдёт? Татары сейчас в тёплых юртах сидят, кумыс пьют, девок лапают. Если и найдётся больной на голову, так он по дороге поедет, хоть по санному пути.
По санному пути — это понятно, только реки встали, покрылись льдом так, что он уже всадника с лошадью спокойно выдерживал. Что мешает неприятелю по льду реки двигаться? Снег с середины реки ветром сдувает, лёд ровный, как стекло. За одним только смотреть надо — как бы в полынью не угодить. Так она обычно издали видна — тёмное пятно, парок над ним.
А может, я перестраховываюсь? У татарских коней копыта не подкованы, по льду скользить будут. Это у русских на зиму подковы шипастые ставят — вроде зимней резины на машину. По льду, по укатанному снегу конь ходко идёт, не оскальзывается.
Прошёл месяц. Мы пробили, протоптали в снегу тропинки вдоль засечной черты. Ходили к соседям — в первую очередь, к Никите Тучкову, и к соседям слева, с Великого Устюга — они подальше дозором стояли, Договорились о сигналах: коли дым от заставы увидели, стало быть — нападение, на помощь спешить надо; сложенные дрова для костра были всегда наготове, заботливо прикрытые лапником.
От скуки ратники запросились на охоту.
— Хорошо, ступайте вдвоём, но — далеко не уходить.
Вернулись ратники к вечеру, довольные удачной охотой. Принесли двух битых зайцев — неплохой приварок к однообразной казённой еде. Свежей убоины мы не ели с того дня, как заступили в дозор. С этих пор я иногда отпускал двух любителей охоты за дичью. Им — развлечение, всем — сытная добавка к обеду.
А однажды примчался Тимьян, в одиночестве и запыхавшийся.
— Боярин, мы там кабана завалили — здоровенный! Самим не донести. Разреши лошадь взять.
— Бери, только чтоб ноги не сломала, а то домой пешком пойдёшь.
— Мы осторожно.
Сияющие от радости охотники заявились часа через два. Лошадь еле дотащила к дозорной избе кабана. Мы его вчетвером с трудом подняли.
Ужин получился знатный. Мясо жарили, варили и наелись от пуза. А большая часть туши висела на суку на верёвке. В избе не положишь — тепло, на снегу не бросишь — росомаха или волк полакомятся дармовщинкой. Так что мы просто воспользовались старым дедовским способом.
Мясом объедались неделю, из копыт и головы сварили холодец. На выброшенные потроха и обрезки слетелось воронье, оглушительно каркая и устраивая драки. Ратники с интересом наблюдали за ними — делать было всё равно нечего.
Иногда, чтобы самому не заплесневеть, я проводил с ними занятия — на саблях, ножах, рассказывал о воинских хитростях, о маскировке, взаимодействии с товарищами. Было бы неплохо пострелять, освежить навыки, да я побаивался, что соседние дозоры всполошатся — на морозе звуки далеко разносятся.
Где-то через неделю после удачной охоты дозорный с вышки закричал:
— Вижу всадника на реке, в нашу сторону скачет.
Что-то интересное: за всё время сидения нашего на засечной черте это — в первый раз.
Я схватил мушкет, взял с собой Фёдора, и мы поспешили к реке. Действительно, справа по льду реки в нашу сторону во весь опор мчался всадник. Пока он ещё был далеко, и нельзя различить — чей он? Татарин или наш? Если наш, чего по пограничной реке скачет — или случилось что?
Всадник приблизился, и я разглядел лохматую лошадёнку, татарина в тулупе и лисьем малахае. За спиной виднелся саадак с луком.
Делать тебе здесь нечего — чужие тут появляться не должны.
Я улёгся в снег, прижал мушкет к дереву для устойчивости. Фёдор, глядя на меня, проделал то же самое. Чёрт, далековато до всадника — метров сто пятьдесят, практически — запредельно. Прицельная стрельба из мушкета пулей возможна метров на пятьдесят — семьдесят. А тут — двойная дистанция, да ещё и цель быстро движется.
Я вынёс упреждение, повёл стволом перед всадником, нажал спуск. Громыхнуло сильно, приклад привычно ударил в плечо. Всадник продолжал скачку, лишь погрозил нам кулаком.
Но всё-таки я куда-то попал. Конь начал замедлять бег, и метров через пятьдесят сначала остановился, потом упал на бок. Татарин успел соскочить.
— Стреляй, Федя, пока он стоит!
Федька выстрелил. Мимо! Было хорошо видно, как пуля угодила в лёд реки, выбив сноп ледяной крошки.
Татарин сплюнул в нашу сторону и побежал дальше.
Наши лошади — в конюшне, пока за ними сбегаешь, пока оседлаешь — не догнать татарина, спрячется где-нибудь. Бегом догонять — у него слишком большое преимущество в дистанции. А стрелять уже невозможно — оба мушкета разряжены. Так и ушёл татарин.
Федька сбегал к убитой лошади, осмотрел, вернулся назад.
— Пуля в лёгкое угодила, потому она не сразу пала, — заявил он. — Даже седла на лошади нет, — сплюнул холоп. — Вообще-то я в татарина целил, а не в лошадь. Далеко уж очень было, потому и промахнулся.
— Где же промахнулся! И так выстрел удачный — на таком-то расстоянии. Я и близко не попал.
История эта имела своё продолжение. Через два дня мои любители охоты пошли за дичью, но вскоре вернулись назад.
— Боярин, следы от сапог на снегу. Идут от Суры, в тыл — нас обходят стороной.
— Двое остаются здесь, один, как всегда, на вышке. Вы двое — со мной, показывайте, где след видели. С собою взять мушкеты.
Мы быстрым шагом, почти бегом направились в лес. Мы бы и побежали, да снег глубокий не давал, и так через пару сотен метров пот по лицу градом катился.
— Вот! — остановились ратники и указали на след.
Я присел, внимательно оглядел следы. Шёл один человек — след не утоптан, как это бывает, когда по следу одного идут несколько человек. Явно татарин — следы сапог без каблуков, скорее всего — зимние ичиги.
— За ним! — Меня охватил охотничий азарт.
Чего татарину в наших тылах делать? И как он сюда без лошади забрался? Не тот ли это татарин, лошадь которого я подстрелил несколько дней назад?
Следы шли широким полукругом вокруг нашего зимовья и выходили прямо к нему.
У избы послышался шум. Мы кинулись туда. На снегу перед избой лежал молодой татарин, на нём сидел мой холоп и вязал ему руки.
— Стервец, с ножом на меня кинулся, вот — тулуп пропорол, такую хорошую вещь испортил.
— Ты кто таков, что здесь делаешь? Татарин молчал, только зло смотрел исподлобья.
— Ну молчи. Поднимайте его, пошли — отведём к воеводе, пусть он сам с ним разбирается.
Мы с ратниками привели его к воеводе, сдали с рук на руки. Поговорили с воеводой о службе, а в обратную дорогу холопы прихватили полмешка крупы и сухари.
— На других участках спокойно, только вот у тебя лазутчик объявился. Ничего, у нас мастера есть — заговорит. За службу — спасибо.
И снова потянулись унылые однообразные дни.
Снега прибавлялось, и я с тревогой ожидал уже скорой смены. Как-то мы на лошадях отсюда выберемся?
Наконец, через две недели прибыла смена, причём пришла она не с тыла, а прискакала по льду Суры.
Сначала о войске известил дозорный. Мы уже всполошились было, да разглядели русских. В сторону нашей заставы отвернули всадники, и вскоре мы уже обнимались с новыми дозорными.
— Ты глянь, Иване, вышка появилась. Удобно.
— Вы откуда будете?
— Тиверцы мы. Как служба?
— Скукота.
— Оно и хорошо. Нам срок плохой выпал. Как раз по весне менять будут, грязищи — по брюхо коня. Вы-то сейчас по льду, полдня — и Волга уже, там поспокойнее, да и дороги санями накатаны.
Холопы быстро собрали вещи в изрядно похудевшие перемётные сумы, взнуздали застоявшихся коней, а от Суры уже кричал Никита:
— Эй, Георгий, где вы там?
Мы выбрались через сугробы на лёд реки и пустили коней в галоп. Скакать было удобно — лёд ровный, со старым снегом поверх, следы прошедших тиверцев видны хорошо — можно скакать, не боясь угодить в полынью.
К исходу второго дня мы вышли к Нижнему Новгороду и вздохнули спокойно. Всё-таки Сура— река пограничная, можно ожидать любой злопакости со стороны татар. А здесь — исконно наша земля.
На ночь остановились на постоялом дворе и пробыли там ещё и следующий день. Очень уж по бане соскучились. Умываться-то на засечной черте умывались, но вот целиком помыться не удавалось — бани там не было.