Страница 178 из 341
К вечеру разбойники приходить перестали. Я запер входную дверь и прошел в комнату. Один, два, три… десять вместе с Филькой, женщину я не считал. Приплюсуем сюда башкира Равиля. Где-то еще живут четверо, дышат пока, не зная, что смерть рядом, по пятам идет. Только вот незадача — кто из них кто? Как говорится — «ху из ху»? От Равиля я узнал имена и адреса, но не спросишь же у убитых имя. Немного поторопился. Кто живой, к кому направиться? Или подождать еще? Глядишь, и припрется еще кто-нибудь ночью, в потемках. Так и сделаю — до утра время есть, потом казну поищу.
Я поставил табуретку рядом с дверью, сел и стал ждать. Терпения мне было не занимать, но и я притомился.
Ближе к утру, перед первыми петухами ухо уловило неясный стук. Калитка? Я мгновенно встал, отодвинул табуретку, насторожился. Раздался условный стук в дверь: три раза — пауза, потом — еще два раза.
Я немного подождал, слегка потопал ногами по коридору, имитируя идущего к двери хозяина, отодвинул запор. В коридор ужом просочился мужичок, телосложением — даже подросток. Не дав ему обернуться, я двумя руками, сложенными в замок, ударил его по темечку. Ночной гость свалился на пол.
Я задвинул запор, приготовленной веревкой связал посетителю руки. Пусть немного отдохнет, мне нужен пленный. Кто-то же должен мне объяснить — поименно причем, — кто остался в живых, кого искать.
Через какое-то время мужик застонал, зашевелился.
— Филя, ты чего по голове бьешь? Я же все сделал, как ты просил.
Я зажег масляный светильник — все-таки в полной темноте как-то несподручно разговаривать с человеком, пусть это даже и разбойник.
От света ночной гость зажмурил глаза. Что-то он не очень похож на разбойника. Аккуратно подстриженные бородка и усы, опрятная одежда, причем — не простолюдина и не купца, скорее — слуги.
Незнакомец осторожно разлепил глаза, уди— А Филя где?
— А где ему быть? На небесах!
— Как это? — не понял гость.
— Без головы твой Филя, понял? — рявкнул я.
Схватил его за шиворот, пинком открыл дверь в комнату, где лежали трупы. От увиденного глаза мужика округлились.
— Кто же их?
— Я.
— За что?
— Сам не догадываешься? Попробуй угадать с одного раза. Мужик отошел от первоначального шока после увиденного.
— Звать как?
— Кирюша, Кирюша Тесемка.
— Где служишь? Мужик отвел глаза.
— Будешь молчать — так же жизнь кончишь. Я деловито достал нож из ножен.
— Нет, я жить хочу, не надо меня убивать.
— Вопрос мой слышал?
— Писарем, в городской управе.
— Зачем к Филе пришел?
Мужик замолчал. Я схватил его руку и срезал с пальца ноготь. Боль в таких случаях сильная, но все органы целы.
— Поручение Филя давал.
— Из тебя слова тянуть надо? Эдак ты вскоре без пальцев останешься, Кирюша.
И слова из Кирюши полились, как соловьиная трель весной. Я слушал и удивлялся наглости главаря. Оказывается, Филька, пользуясь тем, что охраны почти нет, замышлял напасть на городскую управу и завладеть городскою казной. Причем тогда, когда соберут налоги и в казне зазвенят денежки. Ну и наглец!
— Этих знаешь?
— Темно тут.
— Я подсвечу.
Кирюша пошел по комнате, назвал имена и фамилии, а может, и клички — поди, разберись — убитых.
— Постой-постой, как — все? Тут девять.
— Сам же сказал, что Филька без головы. Тогда десять.
— А остальные?
— Не хватает только башкира, Равилем звать.
— Его уже нет.
— Тогда все.
— Как все? Еще четверо остаются!
— Нет их, в схватке со стрельцами полегли, их по деревням развезли да схоронили.
Черт, лопухнулся я! Нападали-то полтора десятка, только я не подумал, что и стрельцы сопротивление оказали. Хоть счет и не в их пользу, но все же не задаром жизни отдали. Я вздохнул с облегчением. Кажется — банде полный конец, последний соучастник разбоя передо мной.
Мужик, видимо, прочитал в моих глазах свой приговор, упал на колени, запричитал по-бабьи. Нет, нельзя оставлять гниду — он к Фильке шел товарищей своих продавать и предавать. Нет уж Фильки — так другой потом может появиться. Кончать его надо.
Решив так, я выхватил из пожен саблю и заколол предателя.
Комната полна трупов, как в кровавой драме. Ладно — попозже решу, что с ними делать. Теперь надо спокойно искать казну.
Я открыл лаз в подвал. Внизу, у лестницы валялось тело Фильки Ослопа. Масляный светильник свет давал скудноватый, и дальняя стена терялась в темноте. На полках — горшки с соленьями и другими припасами.
Я обошел весь подвал. Сундучка нигде не было. Неужели закопал? Я исследовал пол — везде утрамбованная годами земля, твердая, как бетон. Нет, никто ее не рыл, нигде не пружинит под ногами. Придется осматривать более тщательно.
Я метр за метром внимательно осмотрел стены. Нет сундучка с казной. Неужели Филька обманул меня перед смертью, решив хоть так напакостить? Надо осмотреть дом и чердак — если и там не сыщется казна, доберусь до конюшни и сарая. Здесь где-то казна, не зря же именно сюда за долей от награбленного приходили его подельники.
Я взялся обшаривать комнаты на первом этаже. Ценности были, но небольшие, скорее всего, для выхода в город: украшения жены — цепочки, кольца, и помассивнее — мужские перстни; даже немного золотых монет. Все это я складывал на расстеленный на столе платок. Как говорили большевики — «экспроприация экспроприаторов», или предельно просто говаривали анархисты — «грабь награбленное».
Одну комнату осмотрел, вторую. Время шло, дело не продвигалось. Я зашел в кухню — попить воды и с досадой вспомнил, что всю воду из ведра вылил на горящего Фильку. Постой-ка, в каждом доме квас и пиво есть, хранят их в подвале, иногда — на леднике. А что-то я бочек или других емкостей для пива или кваса в подвале не видел. Должен быть еще один подвал — не иначе.
Я прошел по уже осмотренным комнатам — поднимал ковры и разглядывал пол. Мне повезло — откинув богатый ковер, я увидел бронзовое кольцо крышки подпола. В крышке было выдолблено углубление, в котором и лежало кольцо, совершенно не видное под ковром — потому я и не почувствовал его ногами. Я с нетерпением откинул крышку, стал спускаться по лестнице. Твою мать! Да здесь золота и драгоценностей столько, что все Вязники купить можно. А вот и сундучок скромно стоит на земле. Замок его уже был сбит, и я поднял крышку. Мешочек с серебряными монетами лежал сверху, под ним, насыпью — медные деньги. Сбоку — свиток. Я развернул его — перечислялась сумма в медяках и серебре на прокормление служивым людям и прочее… Надо приберечь — все-таки денежный документ.
Я подошел к полкам, посветил. Тускло блестело золото — монеты, кубки, цепочки, кольца. Чуть поодаль — изделия из серебра. Я не поленился развязать небольшой кожаный мешочек, высыпал содержимое на ладонь. Жуковинья, по-современному — драгоценные камни. Все обработанные, переливающиеся яркими гранями, искрящиеся под тусклым светом светильника всеми цветами радуги.
На полках у другой стены навалом лежало дорогое оружие — сабли, кинжалы, все в изукрашенных ножнах; рукояти и эфесы — серебряные и золотые, некоторые с монограммами. Сколько тайн жизни и смерти их хозяев хранило оно!
Еще на одной полке лежали тюки с тканями — шелком да сукном заморским. М-да! Чтобы все это вывезти, не лошадь нужна, а повозка.
Я решил — выгребу все, а дом сожгу. Куда-то же надо девать трупы? Если их вывозить — влипну сразу: стража у городских ворот взглянет ненароком под холстину на телеге, и пеньковый галстук мне обеспечен. А сожгу — скажут: не повезло хозяину, надо было лучше за печкой смотреть. Только вот ценности оставлять в горящей избе — верх расточительства. Поскольку на всем этом золоте и прочих бирюльках — кровь и слезы, себе их брать нельзя. Хоть у меня и самого руки даже не по локоть — по плечи в крови, но то ведь кровь врагов или преступников. Морально неприятна, просто претит мысль о том, что я буду носить перстень, снятый с ограбленного купца, или подарю любимой женщине цепочку с убитой татями жертвы. Не жил богато — нечего и начинать. Слава Богу — не в конуре живу, и на стол поставить что-то найдется — как еду, так и выпивку.