Страница 161 из 341
Повздыхал я, вспоминая пусть и неточные, но маленькие и легкие туристические компасы в пластмассовых корпусах, что продавались во всех магазинах спорттоваров, да и купил то, что предложил торговец. Сделан компас был добротно, на циферблате нанесены румбы, корпус серьезный, стекло прикрыто откидной крышкой. Компас напоминал карманные часы, только был значительно больше.
А еще я купил бумагу и чернила. Бумага стоила дорого — ведь грамотных было мало. Кто победнее — писал на бересте, люди побогаче писали на выделанной коже, и только уж вовсе богатые писали на бумаге. Пергамент для письма использовался монахами в монастырях или государевыми дьяками.
Продавец бумаги сильно отличался от других продавцов. Если торговцы тканями, украшениями, обувью кричали, зазывая покупателей, расхваливали свой товар, то этот стоял молча, с почти безучастным видом. Кому нужна бумага или пергамент — сами его найдут, ну а кто писать не умеет — пройдут мимо, даже не поняв, для чего нужна бумага.
Когда я подошел, пощупал листы — они были разного размера и толщины, — купец немного оживился, бросил скучно:
— Из-за Стены, рисовая.
По этому времени, почитай, знак высшего качества. Стоила бумага и впрямь недешево, но я купил десять листов наибольшего размера. Перья брать не стал: у самого гуси дома есть, а заточить перо — наука немудреная. Но чернила, тоже китайские, в бамбуковой трубочке, взял, и, довольный покупками, направился домой.
Подобрав во дворе несколько гусиных перьев, срезал ножом кончики, на разных перьях — по-разному. Надо было опробовать чернила и бумагу, приспособиться к перу.
Взяв лист бумаги, я по памяти набросал очертания Волги с изгибами, пунктиром нанес приблизительно линию земель, которые удалось осмотреть. Просто я привык подходить к любому делу основательно, чтобы не переделывать дважды одну и ту же работу.
Через неделю, перед Троицей, я снова совершил вылазку на чужие земли. Ничего подозрительного. Снова отметил осмотренные земли на своей самодельной карте. А еще через неделю, уже на других землях, я заметил костры: не один и не два — десятки. Для большого войска маловато, но для малой орды, сабель в триста-четыреста — самое то. Для нападения на Нижний явно мало, но ведь и Волга начинается с ручейка. Вернувшись домой, я отметил подозрительное место.
За прошедшие три недели, в течение которых я составлял карту, она обросла многими подробностями. Я расспрашивал кормчих, рыбаков, охотников и наносил на схему реки, речушки, ручьи, деревни и городки, пристани, броды, удобные места для ночевок.
Увидев меня с пером над бумагой в первый раз, Елена очень удивилась:
— Так ты грамоте учен? Вот уж не думала. А книжицы почто не читаешь? Псалтырь или «Жития святых»?
— Нет у меня, недосуг как-то было.
— А сейчас чего рисуешь?
Как мог я объяснил, что такое карта и для чего она нужна. Внимательно выслушав, Лена фыркнула:
— Мы и без карты твоей не заблудимся. Я всю жизнь в Нижнем прожила и не заплутала, а ежели не знаю чего, так у прохожих спросить можно.
Называется, я рассказал, а она поняла. Как объяснить, что в лесу прохожих нет, а если и встретишь кого — так не всегда это человек доброжелательный, можно получить стрелу в грудь быстрее, чем совет, куда идти?
— Сама-то грамотная? Читать умеешь?
— Начинал учить когда-то батенька, да не успел, но буковки разбираю.
Так, мое упущение. Я собрался и отправился на торг. Надо купить ей простую книгу и учить грамоте. Ладно, я не покупал книг, поскольку в продаже только книги на религиозные темы, с ними не полежать на диване — не детективы или приключения.
В книжной лавке выбор был не очень велик, да и ограничивался тем, что часть книг была на глаголице, а часть на кириллице. И все они были чисто православными — Молитвослов, Библия, «Жития святых». Все рукописные и недешевые. Я выбрал чего попроще, с крупными буквами. Почти как букварь для детей. И, не откладывая в долгий ящик, начал занятия с Леной. Жена она мне, стыдно, коли читать не умеет. Сам владея грамотой, я как-то и не усомнился в том, что супруга моя тоже грамотная.
Для начала я попросил ее показать знакомые буквы и пришел в тихий ужас. Ну как можно читать, если буква к — «како», буква е — «есть», часть гласных не пишется, и слово выглядит как набор согласных? Или книгу писал переписчик по церковным канонам? Надо будет при случае поискать чего попроще. А сейчас я принялся объяснять, как читается каждая буква, как складываются слова. Ничего, лиха беда начало, пойдет помаленьку, Лена — женщина неглупая. Потом еще и писать выучу.
А кстати — считать-то она умеет? Я задал ей несколько вопросов, оказалось — только до десяти. Хоть что-то. Надо и здесь ее подтянуть. В быту ей хватало и такого счета. Ну сколько рубашек ей надо — одну, две, три? Сколько ложек купить? Тоже не больше десятка. Да и в скромном кошеле тоже больше десяти монет не бывало.
Поскольку я еще и упрямый, то теперь каждый день по вечерам, при свете масляного светильника, мы занимались чтением, писали и считали угольком на отскобленной доске. Сначала получалось коряво, буквы были большие и неровные, но что можно спросить с человека, который только учится? Стиснув зубы, я повторял одно и то же, заставляя писать ровно, а из букв составлять короткие слова.
Чтение и писание шли лучше, чем арифметика, но через полгода упорных совместных занятий мне удалось добиться успехов — читала и писала она сама, считала в уме, складывая и вычитая до сотни. Конечно, про корень квадратный и число «пи» я молчу, по ей в этой жизни таких познаний и не надо. Елена вошла во вкус учебы, и по вечерам я, лежа в постели, рассказывал ей о явлениях природы, о человеческом теле, о болезнях, о других странах. Конечно, в доступной форме, на понятном ей языке.
Для жены вечерние беседы стали как для малышей сказка на ночь. Бывали дни, когда наваливалось много дел и, едва добравшись до постели, я мгновенно засыпал. Тогда утром Ленка ходила, надув губки — не укоряла, нет. Она понимала, что мужчина должен работать и обеспечивать семью: заработок — это святое, но… Посиделки стали сродни наркотику. И впрямь — телевизора нет, газет нет, компьютера с Интернетом нет, все развлечения — послушать на торгу городские новости да попеть-поплясать на церковных праздниках, вроде Масленицы да Пасхи. Это я потихоньку ввел дома празднование Дня рождения, Нового года. Хотелось как-то вспомнить дом, Друзей. Жизнь здесь была гораздо насыщенней и опаснее, чем в двадцать первом веке, но с друзьями — увы… То есть какие-то знакомые были, но кругозор их был узок, и поговорить за рюмкой чая было не о чем. К тому же приходилось себя постоянно контролировать, чтобы не сболтнуть лишнее.
Неделя прошла в работе и учебе — не моей, Ленкиной.
Надо проверить, как там мои заклятые друзья? Не выросла ли банда? Надев маскировочный костюм, я опоясался саблей и ножом, сунул компас в специальный большой карман, пришитый супругой. Постоял, подумал, перекинул через плечо мушкетон, отсыпал в мешочки пороха и картечи на пяток выстрелов и отправился на очередной осмотр местности.
Было уже темно, но маршрут знаком. По Волге — часа полтора, потом вправо по берегу еще полчаса пешком. Вот они, костерки; прибавилось их немного, навскидку — на сотню. Если учесть, что в воинском стане костер разводят и на нем варят похлебку на десять человек, то в итоге получаем полторы-две тысячи сабель. Нет, на Нижний они точно не пойдут, но по малым городам пройдутся.
Хорошо бы узнать, куда направятся, да людей упредить, хотя бы посадников. Тогда совесть моя чиста будет.
Я остановился на опушке леса, осмотрелся. До стана татарского полверсты, но место открытое. А чего долго думать? Надо дерево найти повыше, залезть, посветлу в трубу подзорную посмотреть — есть ли пушки, что за отряд. Если пушки есть — собираются город штурмовать, нет тяжелого вооружения — стало быть, налегке, быстрым рейдом пройтись хотят. Пограбят, пожгут, пленных захватят — и назад, в свою берлогу, пока русичи хвост не прищемили.