Страница 158 из 341
— Чего же не съездить?
— Вот и договорились. Оденься завтра с утречка потеплее, мы за тобой заедем. Рогатину для тебя возьмем; знаю — не охотник ты, своей нету. Коли сладилось у нас, так до завтра.
Купец уехал. Странно, после того случая с дочкой не виделись ни разу, а тут вдруг на охоту приглашает. Не таков Перминов, чтобы время свое праздно проводить, не иначе, разговор есть такой, чтобы без лишних ушей.
Кто на охоту зимой не выбирается? Самое развлечение для мужчин. Едва утром успел поесть да одеться, как у ворот остановился санный поезд. Семь саней — изрядно. Во вторых санях, укрытый медвежьей шкурой, сидел Перминов, одетый в добротный овчинный тулуп. Он призывно махнул рукой, и я уселся рядом.
За неспешным разговором путь пролетел быстро. Сытые лошади бодро тянули сани. К ночи въехали в село: Перминов и я — на постой к знакомцу купца, остальные — на постоялый двор.
Поев, мы улеглись спать. Вино не пили, медвежья охота — занятие серьезное, не для похмельной головы и дрожащих рук.
Разбудили нас с первыми петухами. Собрались быстро, к дому уже подтягивались с постоялого двора остальные охотники. Мы разобрали рогатины и от села прошли пешком. Знакомец дорогу знал, но все равно идти было тяжело, снегу чуть ли не по колено.
Вот и берлога. Если бы знакомец не сказал, что она передо мной — я прошел бы мимо. Поваленное дерево, рядом с комлем — сугроб, каких в лесу множество. Лишь приглядевшись, можно было заметить, как из маленькой дырочки вверху вырывается легкий парок.
Охотники окружили сугроб, выставив вперед рогатины. Тяжелая штука, куда там копью до него. Толстое полированное ратовище, на конце — рогатина в виде короткого, в локоть, меча. Обоюдоострое широкое лезвие — рожон (отсюда и выражение «Чего на рожон прешь?») — в месте соединения с деревянным ратовищем имело широкую перекладину. О ее назначении я догадался сам — разъяренный медведь мог насадиться на рогатину и дотянуться лапами до охотника, перекладина же обеспечивала относительную безопасность. Но тяжела, — втрое против копья, не меньше, да и то не супротив человека: в матером медведе килограммов триста будет, — а ну как ратовище не выдержит?
Конечно, на поясе у каждого — нож, но это больше для успокоения совести. Когти у косолапого едва ли не меньше ножа, и удар лапы — будь здоров, раздирает тулуп, одежду, кожу — на раз. И уж коли до ножа противоборство дойдет — будьте уверены, охотнику самому сильно достанется.
— Готовы?
— Да, — ответили вразнобой.
— Начинай!
Знакомец суковатой палкой ткнул в сугроб, поворошил его. Сначала ничего не происходило, потом раздался грозный рев и сугроб как будто взорвался изнутри. Нас осыпало снегом, и в облаке снежинок встал во весь свой огромный рост бурый, почти черный медведь. С ходу он бросился на знакомца и ударил его лапой, тот отлетел в сторону. Другой лапой медведь отбил в сторону рогатину Перминова и щелкнул зубастой пастью. Глаза зверя яростно горели злобой и ненавистью к людям, потревожившим его покой.
Раздумывать было некогда, и я воткнул свою рогатину медведю в бок, по самую перекладину. Зверь взревел и развернулся ко мне — я едва удержал оружие, настолько рывок был неожиданно силен. Скользящим ударом я резанул медведя по шее, не причинив, впрочем, особого вреда — на нем шкура как кольчуга. Надо наносить только колющие удары. Я отступил на пару шагов — иначе бы не смог развернуть рогатину, — все-таки четыре метра ратовища для леса многовато. В это время купец изо всей силы вогнал медведю рогатину в правый бок. Зверь ударил лапой, перебив пополам ратовище, и попер на купца, открыв мне спину. Ухватив ратовище обеими руками, я изо всей силы воткнул рогатину ему под лопатку.
Рядом вонзил свою еще один охотник. Зверь зарычал так, что по спине пробежал холодок, свалил купца ударом лапы и рухнул на упавшего. Неужели закончилось? Я перевел дыхание.
Охотники бросились к зверю, воткнули ему в шею длинные охотничьи ножи, перерезали глотку.
— Купец! Тащите Гаврилу!
Перминов лежал под медведем, подмятый его весом. Мы с трудом столкнули зверя.
Шапки на купце не было, однако голова была цела, а спереди из тулупа был вырван огромный кусок, виднелась кровь. Купец был без сознания, но дышал.
— Быстро за санями. Одни — для купца, другие — под медведя. Несколько охотников побросали рогатины и побежали по проторенному следу в село.
Я встал перед купцом на колени, расстегнул тулуп, ножом вспорол ферязь и рубашку. На коже лишь порезы, четыре неглубокие раны — правда, кровят. Ощупал ребра: под пальцами ощущалась крепитация — это когда ребра сломаны и концы обломков трутся друг о друга, издавая подобие хруста. Прошелся руками по грудной клетке, ощупал руки и ноги. Осмотр успокоил. Просто удар был очень силен, но пришелся вскользь, а к потере сознания привел болевой шок от переломов.
— Полотенце подлиннее есть?
— Откуда?
Скинув с себя тулуп, я снял жилет, рубашку. Рубашку распорол на длинные полосы и с помощью мужиков туго перетянул грудную клетку купца. Застегнул на купце тулуп и оделся сам — чай, не лето, прохладновато.
Прибыли сани. Охотники перенесли в них купца, укрыли медвежьей шкурой. Я сам уселся в сани, один из слуг купца взгромоздился на облучок.
— Гони в город.
Охотники принялись снимать шкуру с медведя, а мы помчались в город.
Лошадку возница не щадил, охлестывая вожжами, и когда солнце начало садиться, мы проехали городские ворота.
Как только сани с купцом въехали во двор, из дома высыпала вся челядь. Они бережно перенесли купца на медвежьей шкуре в дом. Жене Гаврилы я наказал не снимать с него тугую повязку.
Самое главное для купца сейчас — это полный покой, тепло и уход. Я попрощался, пообещав вернуться завтра, и отправился к себе. Интересно, о чем хотел поговорить со мной Перминов? Ведь разговор так и не состоялся. Что называется, «сходил в магазин за хлебушком».
Встретив меня, Елена всплеснула руками, едва я снял тулуп:
— А рубашка где же?
Пришлось рассказать ей о ранении купца на охоте.
— Жить-то хоть будет?
— Милостью Божьей должен. Я прослежу, когда-то давно лекарем был.
Я вовремя прикусил язык, чуть не брякнув — «в другой жизни». Иногда бывает сложно не выдать себя воспоминаниями о будущем. Ни к чему грузить эту прелестную головку, язык женский как помело.
Следующим днем после заутрени я уже был в доме Перминова. Купец пришел в сознание, но был слаб, дышал едва-едва, боясь резкой боли при глубоком вдохе. Так пока и должно быть. Я осмотрел раны; попросив у челяди длинную плотную холстину, туго перепеленал грудную клетку.
— И долго мне так лежать?
— Седьмицу, не меньше. Потом можно будет вставать, а об охоте забудь до Масленицы.
— Какая охота? Охотники мои вернулись, шкуру привезли, сейчас обрабатывают. Рассказали, что ты меня без памяти увез. Ладно хоть живой остался. Знакомца жалко — убил его медведь; хороший мужик был, пусть земля ему пухом будет.
Мы попрощались.
Я захаживал к нему каждый день, с удовольствием наблюдая, как идет на поправку купец. Бог здоровьичком Гаврилу не обделил. Не многие из моих современников могли остаться в живых после такого. Тулуп помог — смягчил удар и не позволил когтям снять кожу.
Через неделю купец уже начал вставать и потихоньку ходить, придерживаясь за бок; иногда постанывал сквозь зубы, но, в общем, быстро шел на поправку. Я посоветовал ему найти у восточных купцов на торгу мумие, и, к моему удивлению, на следующий день увидел у него на столе это, напоминающее смолу, лекарство. Отщипнув кусочек, я положил его в рот. Да, это оно — этот вкус не спутаешь ни с каким с другим.
С кресла за мной с интересом наблюдал купец.
— Оно?
— Оно самое.
— Слава Богу, а то сумасшедшие деньги за него отдали — а ну как обманули?
Я объяснил ему, как принимать лекарство.
— В баню хоть можно? А то запаршивею скоро. А хочешь — вдвоем сходим. Сейчас распоряжусь, быстро затопят.