Страница 39 из 57
Будь моя воля, проводили бы так каждый день, тем более, никого из местной прислуги Ульвиэль с собой не брала, и я могла обойтись без противной личины. И хорошо, что не брала — если бы кто-нибудь донес базилевсу, в каких одеяниях мы осмеливаемся плавать, разразился бы скандал. Дэйни доходчиво объяснила мне это, и Г ралент подтвердил ее слова. А между тем — мы все одевались очень пристойно даже по меркам Рендалы. Насколько мне известно, у эльфов и в Реотане над нашими купальниками смеялись бы, как над старомодными, а нас обозвали бы глупыми ханжами.
Больше всего я боялась, что базилевса в итоге разгневают наши частые прогулки, и он запретит единственную радость. Для меня — почти единственную. Хотя, если честно — не для меня одной. В царских палатах царила удушающая, смертная скука, куда там нашим северным обычаям! А я-то сдуру еще злилась на матушку, навязавшую мне постылую свиту. Все познается в сравнении! Оказывается, у меня была развеселая жизнь! Боже ж мой, как я жалела кузена и тетю. Ульвиэль на днях рассказала мне про детство и юность ее младшей дочери, что прошли в Эндоссе да в Митторне — столице Реотаны. Два чудесных города, где властвуют музы, утонченное веселье и чародейские науки. Я поразилась — как только угораздило Ланбэру выйти замуж за базилевса — деспотичного, тяжелого человека. Правда, случилось это давно — больше тридцати лет назад. В то время Ветраний был молод, хорош собой, к тому же несчастен — потерял жену, родившую первенца. В общем, все как в романах — красавец, нуждавшийся в утешении! Имперские регалии, опять же, вскружили голову юной полуэльфийке. А спустя годы все изменилось и самым ужасным образом. Глядя на лицо монарха с рыхлой пористой кожей, глубокими носогубными складками и брезгливо изогнутым ртом, не верилось в то, что когда-то этот человек мог понравиться девушке из рода фэйри. Я уж не говорю про обрюзгшую фигуру, толстые, как сосиски, пальцы и тяжелую походку. Опущенные углы рта придавали его лицу угрюмое, злое выражение, но при этом колючие глаза под кустистыми бровями тут же начинали маслянисто поблескивать, едва на горизонте появлялась привлекательная женская особь. Это казалось мне особенно отвратительным. Самое гадкое, что таким взглядом он осмеливался смотреть на Ульвиэль, мать собственной жены. К моему удивлению, дэйни делала вид, что ничего не замечает, продолжая мило улыбаться, уважительно беседовать с базилевсом. Мне казалось, своим поведением Уля преследует какую-то цель. Но какую? Этого я не могла понять.
Ланбэру, однако, император почти не замечал. Внешне ей оказывались все знаки почтения, как деспоине, но жизнь супруги царя протекала в тесных рамках строгого надзора и постоянных ограничений, впрочем, как и Гралента.
На свою племянницу с дикого севера базилевс не обращал особого внимания, а им, бедным, лишний шаг не удавалось сделать. Поездки за город для пленников золотой клетки стали настоящим глотком свободы. Ульвиэль постаралась — Ветраний уважил просьбу своей тещи. Но мне не верилось, что ради пикников Уля так стелилась перед противным эрсуннцем, не могла эта причина, на мой взгляд — незначительная, быть настоящей.
Удивительно, как же быстро надоела палатинская роскошная жизнь, с каждой айной мне все сильнее хотелось домой.
Впрочем, недавно появилась еще одна возможность разнообразить свое унылое существование в Хрисантии. В один из скучнейших дней гуляли мы с Вереной и Линии в садах священного Палатия и вдруг услыхали:
— Ваше высочество, умоляю, не гневайтесь! Простите за вопиющее нарушение приличий.
Повернув голову, я с удивлением увидела черноусого красавчика, что улыбался мне на пиру в Триклиниуме.
Он спешил к нам по боковой дорожке и, не дойдя нескольких шагов, опустился на одно колено, прижав руку к сердцу и лукаво улыбаясь.
— Вся надежда, что вспомните гостя, коего удостоили танцем на вашем дне рождения!
Вспомнить-то я вспомнила. В смысле — да, хорошо танцует, и веселый, и собеседник приятный. А вот имя, хоть убей, вылетело из головы.
Впрочем, парень не стал меня напрягать и представился.
— Герцог Марио ди Велэско! К вашим услугам.
И до того быстро мы разговорились, что я опомниться не успела, как дала согласие встретиться завтра на утренней прогулке. Я удивилась — откуда у него пропуск в имперские сады. Оказалось все просто — его мать, родственница Ветрания, выданная в свое время замуж за сартанского вельможу. А теперь она выпросила для сына теплое местечко в столичном посольстве.
Все это Марио рассказывал нам с очаровательной непринужденностью, шутя и над собой, и над маменькой, пытавшейся заинтересовать отпрыска карьерой дипломата.
— Я всеми силами пытался отвертеться от нудных забот, — смеялся брюнет, играя бровями, — кто же тогда вместо меня станет ездить на охоту, посещать балы и скачки? Нечего портить глаза чтением бумаг и подсчетом цифр! Жизнь слишком хороша, чтобы тратить ее на скучнейшие труды и службу!
Он с придыханием вымолвил, томно и значительно глядя мне в глаза.
— Я признаю лишь службу Фиорете (богиня удачи) и Лалли (богиня любви). Время летит быстро, и чтобы не жалеть в старости об упущенных возможностях, юность нужно проводить весело, в кругу друзей и красавиц!
Мысленно фыркнула: «угу, это для тебя оно летит, а мне торопиться некуда. Кровь сидов и Дар позволяют продлить юность во много раз». Но вслух говорить ничего не стала. Мило улыбнулась болтуну. Если честно, не очень люблю таких легкомысленных парней, но в цитадели базилевсов до того скучно, что хочется на стенку лезть. Не так я представляла себе поездку в гости. Ха, ветер странствий! В Священном Палатии дышать от благовоний нечем, в длинных коридорах воздух душный и затхлый, о каких-то вольных ветрах и мечтать не приходится. Хотя, это я образно говорю: на самом деле с моря веет легкий бриз, из садов доносятся чудесные ароматы цветов. И все равно сама атмосфера царского дворца напоминает тюрьму. А этот сартанец хоть и шалопай, но обаятельный. Шутит, рассказывает уморительные истории про столичных жителей и местных храмовников. Своей болтовней он поднял нам настроение, время бежало незаметно, и мы с Вереной даже не заметили, как наступил вечер. Как мужчину, я его, признаться, вообще не воспринимаю, в нем нет стержня, чего-то сильного, надежного! Но я же и не собираюсь завязывать с ним какие-то тесные отношения, так что — пусть будет…
Впервые за эти дни я легла спать с улыбкой. Жаль только, опять придется цеплять с утра личину. Я понимаю — это всего лишь тончайшая эфирная пленка, она не имеет отношения к грубой материи и не способна вызывать неприятные телесные ощущения. Но последнее время казалось — будто на мне маска из резины. Да понятно, все это субъективно, но мне-то от этого не легче!
Бабушка выспрашивала подробности о прогулках с Марио, я не видела смысла что-то скрывать, и Ульвиэль была в курсе его ухаживаний. Она насмешливо улыбалась, но, кажется, не была против, только велела сидам сопровождать нас при выходе за пределы цитадели.
Вот уже несколько дней, как по городу расклеили афиши о гонках на колесницах. Нам рассказал об этом Марио и, разумеется, пригласил милых барышень на Г ипподром. Выяснилось — он обожает скачки, и сегодня ближе к вечеру начнутся соревнования лучших квадриг. Я в лошадях тоже разбиралась, с удовольствием обсудила породы участников и самих жокеев. Марио просветил нас с Вереной насчет фракций болельщиков, а услышав, что перед началом гонок ожидается дрессаж — показательные выступления, я даже захлопала от радости.
Воодушевившись, герцог принялся рассказывать нам о том, что происходило на Гипподроме пару сотен лет назад. Тогда он назывался Эрсуннский Амфитеатр и творились там побоища между людьми или между животными, показательные охотничьи забавы и просто казни. Нам с подругой все это было известно, но Марио, похоже, мнил себя первооткрывателем исторических страшилок для двух наивных девиц. Когда он, едва не пуская слюни от возбуждения, принялся описывать в красках кровавые схватки бойцов и массовую резню в амфитеатре и на других многочисленных аренах древнего Хрисантия, мне стало тяжело и противно. Обменявшись с Вереной понимающими взглядами, я попыталась перевести неприятный разговор в другое русло.