Две столицы

— Отправь — я покивал, взялся за следующий документ

— Тут вот какое дело, Петр Федорович — помялся Емельян — Долгобородые опять притащились. Сидят в канцелярии, псалмы свои поют

Рыжий парень перекрестился. Я же тяжело вздохнул. Что делать со старообрядцами я так и не представлял. Открывать их храмы я не разрешал и не запрещал — пока все шло «самотеком». Но и рвать взаимоотношения с раскольниками не хотел — именно благодаря им худо — бедно функционировала фискальная служба.

Хуже всего, что в ставку в Павлово приехал не только поп Сильвестр, но хорошо знакомый Пугачеву игумен Филарет из старообрядческого скита Введения Богородицы. Именно там прятался Емельян до того как податься на Яик. Филарет хорошо знал Пугачева, встречаться с ним было крайне опасно.

— Ты сказал им, что мол царь при смерти, нельзя к нему?

— Сказал — покивал тезка — Но попы то упертые. Говорят будем молиться у его постели, а ежели надо, то успеем соборовать. Дескать, ты, царь — батюшка — раскольнической веры, принял истинное Белокриницкое согласие год тому назад.

— Лжа! — я замотал головой — Разговоры таковые в скиту были, но крест на мне православный — я вытащил из — за пазухи медный крестик, осенил себя троеперстно.

Лицо Емельяна просветлело.

— Но об сем — молчок! — я покачал пальцем — Попам скажи, что нельзя к царю, пущай вертаются обратно в Нижний. Отправь их вместе с курьером. Ежели надо — силком.

Мне это ничем не грозило. «Очнусь» от болезни — отопрусь, скажу, что ничего не знал. А там, глядишь, Филарет и обратно к себе уедет. С Сильвестором я же всегда договорюсь.

— Сделаю, все царь — батюшка! — Емельян поклонился и с довольным лицом вышел из кабинета.

Никогда ещё Ока не видела такого зрелища. Тысячи огней заполнили реку на протяжении десятков верст. Плеск весел, ритмичные хеканья гребцов и выкрики команд сопровождали это зрелище. По берегам реки, на всем протяжении пути, горели сигнальные костры. Плывущие войска имели четкие указания порядка следования и каждый полк имел свою большую «флагманскую» барку со световой символикой. Движение сотен лодок, кораблей и плотов не превращалось в хаос благодаря беспримерной организационной работе проведенной командирами Измайловского лейб — гвардии полка полковником Михельсоном и Ингерманландского полка полковником Отто фон Боком.

Сам Орлов в организационные вопросы не вмешивался, только укрепляя своим авторитетом деятельность немцев. Ему же лично было не до штабных забот. Все время стоянки в Муроме лазутчики самозванца не прекращали своих пакостей. В ночной темноте регулярно звучали голоса крикунов вооруженных берестяными раструбами для усиления голоса. Пару таких удалось захватить во время ночных стычек. Но удачные атаки на лазутчиков были исключением. Как правило враг или исчезал или устраивал ловушку.

Кроме крикунов постоянной бедой были прелестные письма ребеленов. Солдат сначала пороли за их чтение, но листки все — равно ходили по рукам. И, в конце концов, Орлов начал карать. Троих солдат Псковского пехотного полка по его приказу повесили перед строем за хранение похабных бумаг с лубками, на которых были нарисованы царица и её фавориты.

Орлова просто трясло от ярости при одном воспоминании об этих пакостях. Лубок полностью состоял из картинок с рифмованными подписями — пояснениями. Рисунки рассказывали об извилистом пути нищей немецкой принцессы Софии Августы Федерики Ангальт — Цербстской до титула императрицы и самодержицы Екатерины второй. Пути обмана, предательства и безудержного блуда по мнению безымянных авторов сего возмутительного пасквиля.

Апофеозом этой листовки был крупный портрет Екатерины при всех императорских регалиях восседающий отнюдь не на троне. Руки её покоились на волосатых яйцах а спина упиралась в огромный эрегированный член. Заключительная подпись гласила:

«На имперскую корону обменяла честь свою

И Россией теперь правлю у Орлова на ху…»

После этой карикатуры Орлов бушевал несколько дней, до крови избил любовницу, запытал до смерти одного купца из числа заподозренных в сношениях с Пугачевым. Так что голоса тех, кто обычно перечил фавориту и ратовал за более осторожные планы дальнейшей кампании, замолкли из чувства самосохранения. Все принялись усердно готовиться к предстоящей десантной операции.

Её возможность подтверждал поток сведений, что начал поступать от поисковых партий Олсуфьева. Для скорости передачи депеш, по левобережью Оки была налажена сеть конных эстафет. Записки с донесениями от егерей максимум через день были на столе у Орлова.

Самые ценные сведения, разумеется, поступали от самого капитана из ставки самозванца. Хоть самого Пугачева ни разу не удалось увидеть, но зато казачков, отравившихся вместе с ним, капитан посетил лично. Они были очень слабы и двоих из них разбил паралич. Этот факт внушал изрядный оптимизм, при принятии решении на нынешнюю, рискованную операцию.

Прочие донесения рисовали такую картину: девять относительно старых и вполне боеспособных полков самозванца со всей кавалерией и легкой артиллерией ушли маршем на Муром и в данный момент должны были находиться в районе Поздняково — Коробково в десяти верстах от предмостных укреплений муромской переправы и на удалении трех дневных переходов от ставки Пугачева. В самом Павлово оставался полк, сбежавший из Мурома и порядка четырех — пяти тысяч совершенно необученных крестьян стянувшихся к самозванцу за последний месяц.

К раздражению Орлова Олсуфьев доносил, что этими крестьянами с неподдельным усердием командуют бывшие солдаты и унтера Семеновского и Преображенского полков из числа попавших в плен и повышенные в званиях приказом Пугачева.

Так или иначе, но боеспособность этой массы крестьян была близка к нулю. Так что план операции Орлова строился на внезапности десанта в тыл основной армии ребеленов, захвате самозванца, полном истреблении новобранцев вместе с отщепенцами и последующем разгроме основной армии лишенной снабжения, верховного авторитета и перспектив.

Именно поэтому речная армада не просто дрейфовала по реке, но и активно работала веслами. Важно было выиграть как можно больше времени для операций в Павлово, до того как пешие полки Пугачева вернутся обратно по Владимирскому тракту. По расчетам Михельсона и фон Бока на это ребеленам понадобится минимум трое суток.

Орлов считал, что трое суток вполне достаточно для его десятитысячной армии, чтобы по частям разгромить противника. Варианта при котором армия ребеленов пользуясь отсутствием основных сил форсирует Оку у Мурома, он не опасался. Переправу стеречь остался потрепанный Преображенский полк с тяжелой артиллерией. А для усиления его позиции, за время вынужденного стояния, пехота всех полков успела нарыть основательные оборонительные позиции бастионами с равелинами и эскарпами. Так что преображенцы на такой позиции могли отбиться от всей армии самозванца. По крайней мере длительное время, достаточное для подхода помощи.

Высадка началась на рассвете. Идеально было бы десантироваться сразу в Павлово или по обе стороны от него, но Олсуфьев доносил об организации на берегу батарей с тяжелой артиллерией, контролирующей излучину Оки. Попытка высадиться в зоне действия этих батарей привела бы лишь к избиению армии. Поэтому место было выбрано на ближайшем же подходящем участке берега, как раз у деревень Меленки и Лоханки.

Утренний туман изрядно мешал ориентироваться, но на берегу горели все необходимые огни и лодка за лодкой и барка за баркой стали притираться к месту высадки. Тут же закипела работа по наведению моста. Его секции буксируемые в виде плотов от самого Мурома, соединялись в нужном порядке и якорями баташовской выделки фиксировались поперек реки.

По мере присоединения секций к правому берегу, с них скатывали артиллерию и телеги обоза. Не слишком великого из за особенностей операции.

Возня с мостом заняла два часа. Чуть больше времени пришлось потратить организуя удобные сходы с моста на топкий левый берег. Тут в ход пошли заготовленные щиты и бревна. Когда все было готово по мосту потянулась длинная вереницы кавалерии с левого берега.