Страница 48 из 80
Хотя бы потому, что сама без него не сможет.
И потому что у нее есть власть над ним — неощутимая власть, которую нежные и слабые имеют над твердыми и сильными. И то, что дальше будет делать Герберт, зависит в том числе от нее.
Ощущение, что внутри укрепляется какой-то стержень, становится более жестким и даже темным, неожиданно охватило ее. Она все сделает, как надо. И… Эдиан неожиданно ощутила, как рука сжалась в кулак.
Это была не злость, просто решимость.
Раз все сложилось, как сложилось — не по ее воле — она извлечет всю пользу из ситуации. У нее хватит на это сил. А значит, в том числе отомстит дяде. И Герберту тоже. Не от ненависти и обиды, а потому что совершенное им прежде заслуживает наказания.
Плохие люди могут безобразничать, а потом жестоко погибнуть нераскаявшимися. А хороших людей можно и нужно наказывать, чтобы они становились лучше. Эдиан знала, что в Герберте есть много хорошего…
Когда Герберт проснулся, она уже точно знала, что и как будет делать в ближайшие годы. Она будет с ним до момента, пока они не активируют артефакт. Да. Деваться все равно некуда. А дальше…
То, что дальше, Эдиан запрятала в самом укромном уголке души. Ведь это может еще и не получиться.
— Я не придавил тебя? — услышала она, как только черные глаза открылись, и ректор обнаружил, что крепко прижимал ее к себе всю ночь, слегка навалившись. Он выпустил ее, откинулся на спину и заложил руки за голову, глядя на Эдиан с лаской и… легким сомнением.
Боится, что я начну рыдать о связи с ним и потерянной невинности, подумалось ей. Нет, мессер ректор, такого больше никогда не будет.
— Наверное, ваши объятия могут душить, но… — беззлобно усмехнулась она в ответ и осеклась, все же не осмеливаясь добавить «мне понравилось». Одно дело не смущаться, пока он спит. А другое — смотреть в глаза мужчине, который всю ночь овладевал ею, слышал ее неудержимые стоны, проникал в ее душу и тело.
Перед которым она была открыта и беззащитна.
Герберт привычно усмехнулся в ответ на ее «осечку».
— Называй меня на «ты», Эдиан. Ночью у тебя это неплохо получалось, — сказал он вдруг. — Кроме случаев, когда мы на людях. А сейчас… иди ко мне. Все равно я никуда тебя сегодня не выпущу. У нас выходной.
Он потянул и положил ее прямо на себя, на крепкие мышцы своей груди, лицом к лицу.
— А завтра, завтра мне можно будет пойти на занятия? — почему-то шепотом спросила она.
Мысль, что теперь он может опять захотеть запереть ее, вызвала прилив растерянности, сердце ударило громче от волнения. Она здорово тут все распланировала, но на самом-то деле решает он…
— Конечно. И послезавтра тоже, если пожелаешь, конечно… Хоть, в сущности, я могу учить тебя сам всему, — так же шепотом ответил он, пощекотав дыханием ее ухо. Эдиан ощутила, как игольчатые мурашки побежали по коже, а его тело снова напряглось, словно и не было страстной ночи.
— Нет, я буду учиться со всеми! — дернулась она.
— Хорошо, — неожиданно просто согласился Герберт. — Но больше я тебя не отпущу — ни сейчас, ни потом. И забудь обо всех этих мальчиках. Поняла меня? — крепче прижимая ее к себе, хрипло произнес Герберт. И Эдиан поняла, о чем он.
— Что?! — вот теперь ей стало по-настоящему тревожно. Она уперлась ему в грудь руками, чтобы высвободиться. Это удалось — Герберт пристально посмотрел на нее и неохотно отпустил. Эдиан схватила одеяло, накинула на себя и вскочила с кровати, в возмущении глядя на него. — Ты же обещал! Я пойду с тобой к артефакту — и буду свободна! Ты обещал, помнишь?! Помнишь?!
— Правда? — насмешливо поднял глаза Герберт, словно и не было их ночной нежности. Вся ласка ушла из его глаз и лица. Оно стало похоже на неподвижную маску. Тот самый ректор, которого она встретила в самом начале.
— Да! Что, скажешь, теперь это не считается?! Это нечестно, Герберт! Так нельзя!
Эдиан захотелось то ли рыдать, то ли побить его.
— Можно, — кинул он без всякого выражения, и Эдиан задохнулась от ужаса.
Вот так?! В их первое же утро он убьет все ее новые планы и надежды?
Одним движением поднялся с кровати. Одеяло забрала Эдиан, и он, обнаженный, подошел к подносу с графином воды, стоявшему на небольшом столике. В отличие от нее он чувствовал себя совершенно свободно, красуясь перед ней мощным смуглым телом. Налил воды в два стакана, один быстро осушил, а второй принес Эдиан, встал возле нее голый и смотрел на нее сверху вниз.
— Выпей воды, успокойся. Сейчас будем завтракать. От голода у тебя явно мутится сознание. И послушай меня. Да, так можно было бы сделать. Разные ситуации требуют разных решений. А договоры, утратившие актуальность, следует пересматривать. Но я и верно имею привычку отвечать за свои слова. Ты можешь уйти — потом, когда мы сделаем дело. Если захочешь. Я сказал так тогда, и повторю это сейчас, — Эдиан растерянно взяла стакан из его рук, при этом отпустила край одеяла, и оно упало к ее ногам. Герберт чуть улыбнулся уголком губ.
Неожиданно для себя она тоже жадно выпила воду.
— Ты обещаешь?! — глядя ему в глаза, спросила она.
Выражение у него снова было странное. Эдиан показалось, что ему снова больно.
— Да, — словно бы небрежно бросил он. — Но до этого момента ты — со мной. Во всех смыслах.
Эдиан выдохнула и отвернулась. Смотреть на него голого было невыносимо, это и смущало, и возбуждало одновременно. Особенно невыносимо было видеть его собственное возбуждение, вновь проснувшееся утром. И… ей нужно было решиться, чтобы сказать то, что собиралась. Подспудно где-то внутри саднило, словно она собирается сделать что-то неправильное.
Она снова выдохнула и обернулась к нему.
— Да. Я знаю, что ты меня не отпустишь сейчас. Но у меня есть условия.
— Условия? У нас не сделка, Эдиан.
— И тем не менее… Я хочу, чтобы ты помог мне отомстить моему дяде.
Герберт пару секунд удивленно смотрел на нее. Потом расхохотался.
— Какая кровожадность! Что-то новое от тебя, мой милый эльф!
— Я перешла на темную сторону, — с усмешкой ответила Эдиан.
— Как вы, — добавила она.
Герберт неожиданно внимательно поглядел на нее, сделал стремительный шаг, уже привычно подхватил ее на руки и сел с ней в кресло. Эдиан вновь ощутила его горячую кожу, приятную пьянящую близость, и все непростые мысли вылетели из головы.
— Не нужно этого, — сказал он, щекоча дыханием ее шею. — Не нужно этого цинизма и ехидства. У тебя все равно не получится. Ты можешь играть в это, но все равно останешься маленьким идеалистичным эльфом. Даже если рядом с тобой такой человек, как я. А вот приструнить твоего дядю — сама по себе мысль правильная. Я в любом случае собирался это сделать. Ну так что? — прошептал он ей на ухо, и у Эдиан по телу разбежались искристые пушистые мурашки. — Чего ты хочешь? Зловещей смерти дяди и всей его семьи? Просто тюремного заключения…? Пустить его по миру вместе со всеми его отпрысками?
— Тюрьмы достаточно! Мне не нравятся мои кузены и тетя Ло, но я не желаю им настоящего зла! — сказала она. — Это возможно?
— Да, — пожал плечами Герберт. — Если мои подозрения верны. Скажи, твоя мама действительно сошла с ума после смерти твоего отца?
Эдиан задумалась. Ей было и горько, и сложно вспоминать тот период. Тогда мать почти забыла о ней, заперлась в своем горе. Эдиан чувствовала себя покинутой, казалось, что они с мамой подвешены в воздухе — каждая по отдельности, и каждая мучится в своем одиноком горе. Достучаться до матери у нее не получалось. Лишь иногда Лэрис словно вдруг вспоминала, что у нее есть дочь, кидалась к ней, оглаживала руками, плакала и почему-то просила простить ее.
— Я не знаю, — вздохнула Эдиан. Сейчас Герберт был так близко, она могла беспрепятственно сделать то, чего ей так часто хотелось в минуты сомнения и боли — положить голову на его плечо. — Она не бредила и не производила впечатление настоящей сумасшедшей. Но сначала была, как не живая, а потом у нее были… истерики, она много исступленно рыдала, уходила одна бродить в лес и возвращалась с листьями в волосах, как безумная лесная отшельница. Но никто не считал ее сумасшедшей, пока к нам не приехал дядя — якобы, чтобы поддержать нас. Он и предположил, что она сошла с ума, сообщил об этом властям. Вроде бы кто-то выступал свидетелем… И врач подтвердил ее безумие.