Страница 47 из 80
Брейгиль опять перевел взгляд на нее. В нем неожиданно тоже сверкнула ласка, понимание.
— Это были не лучшие ощущения в моей жизни. Но я не в обиде. В этом просто не было необходимости, Эдиан, — произнес он. — Большая часть Академии и так ходит с постоянным… — он осекся под строгим взглядом ректора. — М-м…. Половина Академии и так мечтает о тебе. Я не исключение.
Герберт взял себя одной рукой за локоть другой, словно хотел удержаться от каких-то действий и пристально посмотрел на Брейгиля.
— Это нарушение мы простим Эдиан, — медленно и твердо произнес он, глядя Дорену в глаза. — И теперь, когда вы выяснили отношения, вы, магистр, немедленно уйдете. И сохраните полную конфиденциальность. Поговорим потом. Возможно, я даже принесу извинения.
Несколько мгновений они с Брейгилем смотрели друг другу в глаза. Воздух стал густым, напряженным, как будто между ректором и молодым магистром шел сложный, натянутый мысленный диалог. Как будто они боролись.
Потом Брейгилль опустил глаза, почтительно кивнул Эдиан — без всякого осуждения — и быстро пошел к выходу.
Эдиан услышала, как хлопнула дверь. Сердце громко забилось, когда они остались вдвоем с ректором. Теперь он смотрел на нее горящим взором. А Эдиан не знала, чего ждать…
— Не бойся меня, прошу тебя снова, — вдруг сказал он и протянул в ее сторону руку ладонью вверх. — Иди сюда, Эдиан. Просто подойди ко мне. Сама.
…И Эдиан вдруг застыла, глядя в его черные глаза. Эта горячая бездна ласкала, грела, обжигала, несмотря на плещущуюся в ней боль и сомнение.
Словно во сне, она расцепила руки, обнимавшие колени, опустила стопы на пол и поднялась. Сделала лишь один шаг, пошатнулась, словно и верно двигалась во сне.
А в следующий миг Герберт оказался рядом. Он обнимал ее — жадно, горячо, сильно. Прижимал к себе ее голову и отпускал, исступленно гладил руками ее спину. А она совсем ослабла, одним махом потеряв все силы. Слезы текли — и исчезали, смешиваясь со странной, прежде неведомой радостью и облегчением.
Потом он запрокинул ее голову, закопался пальцами в ее распущенные волосы — с жаждой изнывающего в пустыне — склонился и начал ее целовать.
И в тот момент, когда сильные губы с невероятной страстью коснулись ее губ, разряд пробежал по душе и телу Эдиан. Теперь все было правильно, это был правильный, тот самый разряд. То самое прикосновение, та близость, которой она ждала всю жизнь, о которой мечтала.
И ей было все равно, если у ректора просто снесло голову от «приворотного зелья».
Он одним махом подхватил ее на руки, она оказалась в воздухе, где единственной опорой был он.
— Мой маленький эльф… — услышала она, когда он оторвался от ее губ на мгновение. — Скажи это… Скажи, что тебе нужен я. Подтверди это! Я… не могу без тебя, Эдиан, я люблю тебя… Мы как тьма и свет, как счастье и боль… Скажи это, Эдиан. Давай!
— Ах… Да! — вырвалось у Эдиан сквозь изгибающие душу и тело ощущения. Он опять склонился к ее лицу, закрывая собой все. Остались лишь черные глаза, бездна, в которой была ее боль и радость. Всегда — боль и радость, и поэтому — любовь.
А потом он целовал ее и нес туда, где она прежде никогда не была, хоть жила прямо за стеной — в свою спальню. Но Эдиан не видела ничего. Чувства, прежде неведомые, сильные, от этого чуть-чуть пугающие, захватили ее целиком.
И это были правильные, те самые чувства.
Глава 28
Свет, подобный солнечному, мягко сочился в щель приоткрытой занавески, когда Эдиан проснулась. Должно быть, было уже далеко не ранее утро. И на занятиях ее не было. Она была в постели Герберта.
Еще не открыла глаза. Ощущала в теле приятную негу и усталость, одновременно — тяжесть. И тяжесть тоже была приятная. Медленно она осознавала, что лежит в крепком, тяжелом кольце рук Герберта. Чувствовала его теплое дыхание где-то возле своего уха.
Какой-то крошечное части Эдиан, которую он когда-то напугал, и она так и не смогла справиться со страхом перед жестким и властным ректором, на мгновение стало не по себе. Захотелось высвободиться из его рук, отползти и убежать к себе.
Но Эдиан выдохнула. Это была лишь крошечная часть, а сама Эдиан больше его не боялась. Другое. Теперь было совсем другое…
Просто мягкое осознание, что она принадлежит теперь этому чудовищу.
Эдиан открыла глаза. Мужчина рядом еще спал, она не хотела будить его. За прошедшие дни, и особенно за эту ночь, изменившую ее, она убедилась в очень бережном и нежном отношении к ней Герберта.
И сейчас ей тоже хотелось вести себя с ним бережно, не тревожить его сон, хоть молодое гибкое тело мечтало потянуться, размять ноги и руки. Она лишь тихонько вытащила из-под его локтя и из-под одеяла одну ладонь и мягко погладила его щеку, покрывшуюся за ночь легкой темной щетиной.
Он не проснулся, лишь на обычно твердо-сложенных губах промелькнула бессознательная улыбка. Эдиан стало сладко-приятно. Странное ощущение. Много раз за эту ночь он называл ее своим маленьким эльфом. Так она себя и чувствовала сейчас — маленьким светлым существом, которое может растопить сердце черного и жесткого чудовища.
Эдиан вздохнула. Осознавать себя в его объятиях, чувствовать себя женщиной, познавшей мужчину, все же было непросто. Между ног немного саднило, это напоминало о том, что она изменилась. Не только телом. Она ощущала, что ночь, проведенная в объятиях ее чудовища, изменила и ее душу.
Прежней она не будет. То, что было между ними, было очень искренне и глубоко. Настолько глубоко и искренне, что она даже не могла смущаться и краснеть, вспоминая происходившее.
…Герберт брал ее и страстно, и нежно, ласкал, как величайшее в мире чудо. И она с самого начала изгибалась ему навстречу, не помнила, что стонала и кричала, как училась принимать и дарить ласки. И тогда — в самый первый раз — ей было почти не больно. Знала, что магией можно заблокировать боль, но ей казалось, что просто острое сладкое стремление принадлежать ему перекрыло все другие ощущения.
А еще он говорил ей о своей любви. И она отвечала — что-то, сама не помнила, что, потому что, растерянная и упоенная, просто отдавала себя ему.
Любит, подумалось ей. Может ли чудовище любить? Она ведь понимала, что от произошедшего он не перестал быть чудовищем. Он так и оставался одним из тех, кто сломал ее жизнь, распланированную на десятилетия вперед. И где-то она не простила это до конца, как не простила дядю. Приказать себе простить из соображений религиозного милосердия — не то же самое, что простить по-настоящему.
Но теперь могла ответить себе на этот вопрос утвердительно. Он все еще оставался чудовищем, но любить он мог. Так же, как мог искренне хотеть помочь своей сестре, бесчисленным людям, нуждающимся в исцелении, и всему миру. В нем было и то, и другое. И благородный, самоотверженный человек, талантливый и сильный — и жесткое чудовище, в которое этот человек превращался от боли и одиночества.
Эдиан видела это все и понимала. Несмотря на юный возраст, в ней было чутье на людей. Как, например, она безошибочно распознала в Кае и Брейгиле хороших людей, а в Кранге — негодяя, как только он сделал первый намек.
А она…? Эдиан невесомо вздохнула и посмотрела на суровое лицо рядом. Он сейчас беззащитен, подумалось ей. Будь она другой, могла бы даже убить его сейчас. Наверное. Ведь в точности она не знала его истинных возможностей.
Но той ненависти, что могла бы толкнуть ее руку, больше не было тоже… И у нее хватало мужества признаться себе, что тоже испытывает к ректору что-то вроде любви.
Любви противоречивой, сильной, полной: и радости, и боли одновременно. И влюбилась она в него не вчера. Уже достаточно давно. Наверное, начала влюбляться, когда он прискакал за ней на границу, когда она плакала в его руках, а он впервые назвал ее своим маленьким эльфом. Все это время она ненавидела его и влюблялась все больше и больше.
А может быть, это началось и раньше.
Оказывается, так бывает.
Эдиан вздохнула. Она все понимала. Понимала и то, что произошедшее не было единоразовой операцией для обретения ею огня. Ректор больше ее не отпустит. А она не слишком будет пытаться избавиться от него.