Страница 13 из 17
– Быстрей, пожалуйста. Ни за что не поверю, что Вы стеснительны, что ни разу свой торс перед женщинами не обнажали.
Николай изрёк назидательно:
– Танюха, пора тебе знать, что настоящий мужчина обнажается, когда и дама уже без платья.
– Помолчи, а? – отмахнулась она.
Лужницкий зажал смешок и рубашку снял: что ж, не одна из милых обожательниц говорила, что у него тело Геракла, пусть и девочка полюбуется. Уселся на стул, как указала Татьяна. И всё ж почувствовал вдруг записной ловелас, что краснеет. Хорошо, что она за спиной встала. Барышня начала ощупывать плечо, её тоненькие пальчики водили по сломанной ключице, по рубцу от раны, затем пробежались по руке до кисти. Проверила другое плечо, здоровое, снова к больному вернулась…
– Скажите, боли у Вас как идут? От плеча через всю руку и к указательному пальцу, так?
– Так и есть…
– Ага… Ключица срослась нормально, болит не из-за неё. Похоже, у Вас от удара кости сдвинулись. Сейчас попробуем сустав на место поставить. Расслабьте руку, не напрягайтесь. Николя, бери!
Цыган взял больную руку капитана, отвёл в сторону, натянул на себя, стал поворачивать ладонью вверх, вниз, как приказывала девушка, её пальцы на что-то надавливали в суставе. И вот она сжала плечо, приказала: «Давай!», юноша резко дёрнул руку, отпустил, развернул, снова дёрнул. По руке проскочила резкая боль, потом отпустила. Таня ещё раз прощупала весь сустав, сказала: «Кажется, получилось»
– Рука у Вас, может, еще поболит пару дней. Если дольше, значит, не удалось вправить. Но, кажется мне, всё в порядке… – сообщила Таня и стала давать наставления. – В любом случае пока надо беречься от ударов и резких толчков, от тряски: кости привыкли к неправильному положению, так по привычке могут на старое место вернуться…
– Да, Всеволод Аркадьевич, Вы теперь и с дамами осторожней – не позволяйте им на эту руку ложиться, – дал свой совет Николай и сестре стал втолковывать. – И ты, Танюха, запомни: после свадьбы у Серёжки на руке не спи, подушки есть. А то у него вывих будет, а я лечи потом.
Лужницкий не мог видеть, что за выражение лица было у девушки, но голос её стал очень ядовитым:
– А у тебя мозги уже сейчас вывихнуты, и лечению это не поддаётся, как я погляжу.
– А чё, я не прав? Запоминай, пока я рядом. В Смольном обучили одни реверансы делать. А я тебе говорю о том, что в жизни важно. С мужем в спальне другие реверансы делать придется. Правда, господин капитан? Небось, Вас не реверансы в дамах привлекают, а кой что другое…
– Ладно, вы тут о своём, о кобелином, без меня болтайте. Я в гостиной подожду, – надменным тоном сказала Татьяна и вышла.
– А наше, кобелиное, тебе тоже знать полезно! – крикнул ей вслед Николай, а капитану сказал самодовольно. – Хорошая у меня сестричка, правда? Одна беда: упрямая донельзя, как ни воспитываю, а всё по-своему…
Лужницкий, слушая перепалку брата с сестрой, похохатывал про себя. Поправил рубашку, застегнул мундир, вместе с Николаем они вернулись в гостиную. На столике перед Татьяной уже стоял кофейник, чашечки, в вазочках лежало печенье, булочки.
– У меня к Вам только одна просьба, Всеволод Аркадьевич, – сказала Татьяна. – Пожалуйста, никому об этом не рассказывайте, даже не намекайте… Хорошо?
– Боитесь огласки?
– Знаете, когда я хочу что-то сделать, первым делом думаю, а как мои воспитательницы из Смольного это бы восприняли. Поняла, что Вас лечить надо, а представила, что сказала бы Амалия Львовна… О, нет! Если б не Серж, я сама бы не решилась… И прошу не выдавать меня, – объяснила Татьяна и улыбнулась смущённо.
– Пожалуй, Вы правы, – покивал головой капитан, соглашаясь с нею. Он хмыкнул, представив, как почтенные дамы могут в ужасе глаза закатывать, рот беззвучно открывать, красноречиво показывая, что у них не находится слов для передачи своего возмущения, если вдруг узнают, что юная барышня позволяла себе любоваться на мужчину не то что без мундира, а даже без рубашки, да ещё и прикасалась к голому мужскому торсу! – Обещаю, что никому ничего не скажу. Но ради чего Вы занимаетесь таким «неприличным» делом?
Татьяна лишь вздохнула грустно, за неё ответил Николай:
– Куда ей деться? Судьба такова! А с судьбой не поспоришь.
Глава 13
Серж приехал через день вечером, застал Таню в той же комнате, где капитана лечили: она, как истинная знахарка, перебирала пучки трав. Серж остановился на пороге, любуясь невестой:
– Какая ты!.. Стрекозка милая, ты обворожительна до умопомрачения… Моя во-ро-же-я!
Она улыбнулась, ожидая следующего комплимента от жениха.
– Могу поздравить, ты произвела большое впечатление на Лужницкого… И что странно: я отчего-то ни чуточки тревоги не испытываю, ни капельки ревности… Иль ты меня обворожила, глаза затуманила?
– Как же: обворожишь тебя!? Не выдумывай! – Таня обиженно надула губки, но Серж, конечно, чувствовал, что она ворчит лишь для вида, и вопросительно брови поднял. – Мужчины из нашего рода неподдающиеся. Забыл? Сколько раз в детстве я пыталась заставить вас с Кало под мою дудку плясать, а вы лишь дурачились, да ещё пуще насмехались надо мной…
– Отнюдь, мы не насмехались, а защищались! – возразил Серж. – Хотя признаю, было потешно наблюдать, как ты вся напыжишься, глаза прищуришь, уставишься на меня иль Кало, а у тебя ничего не выходит, не можешь в лужу уронить ни меня, ни его… Тебя сильно обижало, что мы смеялись?.. – спросил он и подошёл поближе, склонил перед ней голову. – Если так, прости… Да, слушай, а на Юрике и Сене ты испытывала свою силу иль нет?
– Не помню… Кажется, у меня никогда не возникало желания подшучивать над ними. Да и за что? Они не вредничали, не устраивали никаких каверз, в отличие от вас… И вообще: Сеня и Юрик в сравнении с вами – ангелы во плоти, одни сплошные достоинства.
– Что?! А вот сейчас я ревную! – строго напустился он на невесту. – И кого ж ты любишь? Признавайся!
– И правда, Серж, сама себе удивляюсь, – Таня распахнула глаза, показывая, сколь сильно поражена этим открытием. – Порой мне кажется, что и Сеню, и Юрика я люблю больше. Юрик куда как безупречнее, чем ты…
– Что за дерзости я от своей невесты слышу! Желаешь, чтобы я Георгия на дуэль вызвал?.. – возмутился жених и мстительно добавил. – И зря считаешь его безупречным! Знала б ты, как гардемарины себя ведут. Похлеще гусар! В каждом рыбацком себе, где их суда причаливают, месяцев через девять столько детишек рождается! Не удивлюсь, если наш ангел во плоти, Юрик безупречный, какой-нибудь чухонке такой подарок оставил. Может, и не одной!
Таня засмеялась примирительно: что-то Серж злится, подразнила его, да и хватит.
– Ну, ладно тебе. Считай, что все сии дерзости: мой последний рубеж обороны. Увы, готова пасть тебе на грудь, ищу последние силы, чтоб удержаться, цепляюсь за всё, что под руку подвернётся, как утопающий за любую соломинку…
– Соломинку? А в это позволь не поверить! – прижимая невесту к себе, вдыхая запах её волос, с сомнением и одержимостью счастливейшего влюблённого, готового броситься в бездну вниз головой, произнёс Серж. – Что-то мне кажется: никакая ты не утопающая, а словно коварная русалка, заманиваешь, чтобы меня утопить вернее. Сколько впереди будет таких вот «последних рубежей твоей обороны», которые мне придётся штурмовать?
– А сколько нужно, чтоб ты счёл, что тебе не скучно рядом со мной?
– Что? – спросил Серж, приподнял её подбородок и строго пожурил. – Это всё говорилось, чтобы я не скучал? А если б я поверил?.. – но твёрдости жениху хватило ненадолго, не мог он сохранять суровый вид возле Тани. – Впрочем, ты права: я уже доволен. И весь в предвкушении блаженства, что ждёт меня после свадьбы…
Невеста блеснула радостно глазами и переменила тему:
– Так что с Лужницким, что он сказал?
– Ничего особенного, просто пожал мне руку и поблагодарил за доверие, сказал: «Ценю, не забуду!» Но главное не то, что сказал, а как выглядел: был задумчив, важен; наши острословы уже упражняться на его счёт начали. Спрашивали, каким ядром его контузило, по какому месту, иль это стрела Амура его насквозь пронзила? А он даже не отвечал на шутки, лишь отмахивался.