Страница 12 из 17
Красивыми мужчинами, на которых могли любоваться смолянки, были лишь Романовы – члены императорской семьи, посещавшие директрису, иногда присутствовавшие на экзаменах иль приводившие в Смольный, как на экскурсию, иностранных гостей. Но кто Романовы для благоговейно взирающих на них институток? Небожители! На них все в Смольном смотрели с обожанием и трепетом. Может ли воспитанница иль молодая преподавательница вести беседу с ними? Она смела лишь отвечать на вопросы, если те удостаивали её чести спросить что-нибудь. И если к ней обращался с самым пустяковым вопросом кто-то из великих князей, их кузенов, иль – о, чудо! – сам император! – барышня считала это величайшим счастьем, на всю жизнь запоминала. И потом долго перебирала в памяти каждое слово высокого гостя, его взгляд, выспрашивала у подруг, как это со стороны выглядело: достаточно ли низко она присела в реверансе, изящно ли кланялась, учтивыми ли были её слова. После визита высочайших гостей в Смольный и преподавательницы, и воспитанницы с восхищением, почти замирая от вздохов, обсуждали, сколь хорош император, ни в какое сравнение с другими принцами крови не идёт. Например, его кузен, принц Виртембергский, похож на нашего императора, все это признают, однако Николай Павлович и выше, и стройнее, и обаятельней. Повторяли, что наш император напоминает античные статуи самых красивых римских патрициев, хотя и римским патрициям далеко до него. Те только что древние.
И вот Екатерина Дмитриевна оказалась в обществе молодого красивого офицера, который смотрел на неё тепло и внимательно, а она робела перед ним больше, чем перед строгой начальницей института.
– Хотите, сплаваем к тому берегу, там на лугу можно собрать прекрасный букет, – предложил он.
– Не надо. Куда я дену его? Пусть цветы останутся на лугу, там им хорошо, а в моих руках они быстро завянут.
– Вы поставите их в вазу, и если будете менять воду, они простоят несколько дней.
– Но всё равно погибнут, их придётся выбросить. Мне будет жаль.
– Но на луг всё равно придут косари, и цветы падут под косой, превратятся в сено. Хорошо ещё, если их съест какая-нибудь прекрасная лошадь, а если они достанутся глупой корове иль туполобому барану? По-моему, если они несколько дней будут украшать Вашу комнату, они сами будут более счастливы. Лучше жить всего два-три дня для того, чтобы доставлять удовольствие Вам, чем пожить чуть дольше никем незамеченными, неоценёнными и стать пищей для скота. Если уж умирать, то ради Ваших прекрасных глаз, а не коровьего желудка!
– Как странно Вы говорите… Нет, нет, не нужно цветов, – от чарующих речей капитана она совсем раскраснелась, слова его были приятны, волнующи, но столь неожиданны! Екатерина Дмитриевна не знала, что отвечать, уже боялась глаза поднять и попросила. – Пожалуй, лучше отвезите меня на берег, присоединимся к обществу, а то мне неловко.
Бегичеву понравилась милая мадемуазель, не похожая на всех дам, с которыми сводила его судьба. Хотелось побыть с нею наедине подольше, но видел, как сильно она конфузится, робеет – а ведь сама уже преподавательница! – и не стал возражать. Однако, растягивая минуты, он слишком неторопливо отвязывал верёвку, разворачивал лодку по большому радиусу, заплыв чуть не к противоположному берегу, грёб помедленнее. И не отрываясь, смотрел на неё, любовался.
Екатерина Дмитриевна боялась продолжать разговор с капитаном, подошла к жене полковника – Юлия Валерьевна тоже закончила Смольный и, хотя была замужем и на три года моложе, она была своей, понятной, им было о чём поговорить. И весь оставшийся день старалась не отходить от неё. А перед отъездом капитан всё же преподнёс красивый букет и попросил разрешения проводить её. Мадемуазель Кати смутилась, но взяла букет, согласилась и с тем, чтобы он сопровождал её до Смольного. Покраснела, но кивнула согласно. Цветы на прощанье получили все дамы – Бегичев уговорил товарищей специально для этого съездить на другой берег. В конце мая цветов ещё мало, но они нашли сирень и составили великолепные букеты. Увидев, что офицеры одаривают дам, а его жене преподнесли самые роскошные цветы, граф Сухнен был доволен.
– Молодцы! Хорошо придумали. Надеюсь, что, собирая цветы, вы не весь луг вытоптали?
Глава 12
На следующий день утром Лужницкий был поражён, когда к нему подошёл Лапин и сказал, что Татьяна хочет с капитаном наедине поговорить. Хорошо бы, если б он сумел заехать днём. Для чего его собственная невеста приглашает в гости холостого капитана, Лапин не объяснил, лишь улыбнулся загадочно. Сказать, что Лужницкий был заинтригован – ничего не сказать! По какому такому делу его могла приглашать юная барышня? Ну и ну! Да, случалось в жизни Лужницкого всякое, иногда молоденькие девушки осмеливались намекать известному донжуану, что не прочь были бы пообщаться tet-a-tet, но чтобы приглашение через жениха передавалось, ещё ни разу не случалось! Как ни прикидывал, ничего в голову не приходило. Отпросился у полковника, сказав, что дельце неотложное есть, заехал к Телятьевой около полудня. Его сразу провели в гостиную, Татьяна появилась из внутренних покоев, поприветствовала его, ничуть не смущаясь, улыбнулась и объяснилась.
– Знаю, Вас удивило мое приглашение, потому не буду ходить вокруг да около, любопытство Ваше раззадоривать, – помолчала, посмотрела внимательно на него огромными глазами, от её взгляда показалось капитану, что голова закружилась. – Я заметила, что Вы вчера от боли мучились, да и сейчас у Вас рука сильно болит. Хочу вылечить Вас.
– Вы? Как Вам удалось заметить? Кажется, я стараюсь ничем не выдавать…
Плечо и левая рука у Лужницкого в самом деле часто болели, иногда боли бывали просто нестерпимы. Врачи сказали, что от этого уже не избавиться, надо терпеть. И он стоически сносил мучения, никому не жаловался. А юная особа каким-то образом узнала – невероятно! Ну да, на пикнике, когда на гитаре играл, не раз опускал руку от боли, тряс её, но разве это бросалось в глаза?
– Я просто увидела, ничего удивительного. Думаю, в моих силах Вам помочь. Если Вы не откажетесь, конечно…
– Как?
– Во-первых, надобно, чтобы Вы позволили себя осмотреть, а потом мы с Николя попытаемся что-нибудь сделать.
– Татьяна Андреевна, Вы меня просто огорошили. Я Вам премного признателен за желание помочь, но… не знаю, что сказать.
– А Вы и не говорите, просто доверьтесь, – улыбнулась девушка. – Столько женщин доверялось вам по каким-то причинам, пусть один раз наоборот будет!
– Вы не перестаёте меня удивлять! – только и нашёл, что вымолвить, капитан.
Появился Николай, он был одет просто, по-крестьянски: в брюки и красную рубашку навыпуск, подпоясанную кушаком. Поздоровался, оценил, сколь велико изумление Лужницкого, ухмыльнулся и сказал:
– Сестрица моя Вас лечить решила, так не отказывайтесь – у неё руки лёгкие.
Лужницкий поудивлялся, подумал и решил: «А, была – не была! Где наша не пропадала?» Любопытно же проверить, что сия девица на самом деле может. Ну не избавит от болей, так хоть память о занятном эпизоде останется.
– Хорошо! Доверяюсь Вам, Татьяна Андреевна! Ваши глаза столь обворожительны, а слова столь приятны, что не могу отказаться.
Татьяна повела его в другую комнату. Открыли дверь, и насыщенный аптечно-луговой запах ударил капитану в ноздри, напоминая разом и знойные сенокосы, бойких задорных крестьяночек из его имений, и нудных докторов, что возникали возле постели, когда он болел, приводя в уныние своим умничаньем и многозначительными латинскими изречениями. В сей комнате на столах, на подоконниках, на полках шкафов были разложены для просушки разные травы и коренья, ароматные пучки трав были развешаны по стенам на бессчётных гвоздях. Похоже, девочка знахарством всерьёз увлечена, хмыкнул про себя Лужницкий. А она указала на стул:
– Снимайте сюртук и рубашку, садитесь сюда, лицом к спинке стула, руки на стол.
Сюртук Лужницкий снял и замешкался: обнажаться при девушке вроде бы неприлично. А она уже подторапливала: