Фехтовальные сюжеты

В последующие двенадцать лет информация о зарубежном фехтовании была разноречивой. Но вот на Олимпийские игры 1948 года в Лондон выезжает делегация спортивных работников. В ее составе был заведующий кафедрой плавания ГЦОЛИФКа. Он, как все сотрудники института, неплохо разбирался в фехтовании. Его сравнения были не в нашу пользу. Особенно ему понравился Аладар Геревич, который был очень быстр, умел завязывать сложные и смелые схватки со множеством защит и ответов и в результате наносил исключительно эффектные удары. Сильнейшие зарубежные мастера показались ему более мобильными, обладающими более высокой техникой, которая к тому же трансформировалась в зависимости от расстояния, скорости.

Вывод был однозначен: зарубежные фехтовальщики сильны, а технико-тактический рисунок боев у них существенно отличается от принятого у нас. Как всегда, при дефиците и, главное, разноречивости данных не обходилось без ошибок и крайностей, иногда принимавших даже комический оборот.

Кто-то из спортивных организаторов, читая бюллетень о международных соревнованиях фехтовальщиков, обнаружил, что бои велись на девять ударов. Почему? Пытались уточнить французский текст — написано: на девять. Что же, ближайшее первенство СССР проводится при соответствующих изменениях в положении. И вот разыгрывается финал. А сильнейшие тогда фехтовали на всех видах оружия, по пять-шесть дней подряд. Остается представить себе, какова была нагрузка. Весь вечер на двух дорожках сражались двенадцать финалистов. Конечно, уставали чрезмерно. Потом обсудили это положение, решили: нет, что-то не так, мастерство ведь снижается от таких «страданий». В следующем первенстве бои шли уже на семь уколов. А потом выяснилось, что в том переводном бюллетене, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор, хоть и было написано, что финальные бои должны вестись на девять уколов, имелось в виду общее их количество. Максимально действительно получается девять уколов: одному четыре, а другому пять. И смех и грех, как говорится.

Не избежали «испытаний» и святая святых фехтования — правила судейства. При визуальной оценке схватки руководитель боя имеет условно полтора голоса в случае расхождения его мнения с одним из помогающих ему угловых судей. И вдруг — решение федерации, что полтора голоса для руководителей боя — много. Пусть будет тоже один. А в случаях, когда мнения судей разошлись, удар не присуждать никому. Это правило оказалось абсурдным, и его отменили, потому что начались сплошные спорные ситуации.

Конечно, сегодня многие из тех «нововведений» могут показаться нелепыми и смешными. Сегодня все оценки даются легче. Пресса работает мощно. «Советский спорт» нередко посвящает фехтованию целый разворот. Не остаются в стороне и журналы, радио и телевидение… Сегодня и уровень у наших специалистов наивысший! А тогда, в 50-е годы, многое рождалось просто в непосредственном общении, спорах, объединявших опыт многих.

ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Увидеть лучших мастеров мирового фехтования, даже скрестить оружие с некоторыми из них, конечно, важно, чтобы оценить, каков твой класс, чтобы ощутить, чего тебе не хватает. Намного труднее понять, как соперники добились своих результатов, за счет какой системы тренировки. Да и вообще, архисложно все увиденное и даже понятое быстро повторить — без определенного теоретического и методического уровня это просто невозможно. Тем более что прочитать в 50-е годы о методике подготовки фехтовальщиков высокого класса было негде.

Помочь тренерам освоить всю современную технологическую цепочку, составляющую подготовку мастера фехтования, мог лишь педагогический эксперимент. И вот в 1952 году Виталий Андреевич Аркадьев решился на такой эксперимент. Он стал усиленно заниматься с новой ученицей. Все удивлялись, зачем он тратит на нее время: способностей вроде никаких. Вид — неспортивный, не быстрая. Да и вообще, впечатление производила не самое благоприятное: диковатая, с мрачно горящими из-под низкой челки карими глазами, она никого близко к себе не подпускала и резко отвечала даже на шутки. Звали ее Эмма Ефимова. Фехтовала она тогда не выше третьего разряда, да и узнала-то фехтование только в Московском институте физкультуры при прохождении общей программы. Понравилось — и начала ходить на тренировки.

Было заметно, что Виталий Андреевич почему-то не спешит учить ее общепринятым приемам нападения, что он не много времени уделяет и постановке техники. Он тренировал с ней сразу мастерские «номера», и в частности «венгерский крючок». На все это смотрели как на чудачество.

Через полгода попасть в Эмму Ефимову можно было с большим трудом. Она выходила на дорожку и, казалось, орудовала рапирой, как кочергой. Рука ходила грубо, и уколы она наносила болезненные — фехтовальщицы чуть не плакали после боя с ней. Каждый поединок был долгим, мучительным, а выигрыш давался с великим трудом. А то нет-нет и проиграет ей какая-нибудь «прима». Очень скоро в Москве Эмма вошла в первую десятку. Ее повезли на более крупные соревнования, она и там не потерялась. Тренеры посовещались и решили взять ее на сбор, чтобы на «крючке» потренировались наши лучшие спортсменки — ведь им предстояло встречаться с иностранками. И там, на прикидке, она оказалась далеко не последней.

В общем, в 1954 году, когда всего-то фехтовального стажа у нее было около трех лет, Эмма Ефимова вошла в сборную СССР! Правда, внутри страны ей никак не удавалось занять призовое место, но зато уж за рубежом… Все с иностранками мучаются, а она обязательно две-три победы команде принесет. И тем не менее до того первенства мира 1956 года в Лондоне, где наши рапиристки впервые стали чемпионками, а Эмма в решающих встречах одержала по три победы, считалось, что ее пребывание в сборной — ошибка и курьез.

И все-таки «курьезом» она не была. Просто эта фехтовальщица была «сделана» за очень короткий срок и на «ограниченном материале». С успехом используя свои «трюки», она при этом сохраняла человеческую индивидуальность — манеры этакого ершистого паренька. Постоянно присутствуя на сборах, Эмма брала длительные уроки у своего тренера, который шлифовал ей технику владения оружием, а технику передвижений приспосабливал к ее конституциональным особенностям. Например, она делала много флешей, то есть атаковала прыжком, переходящим в бег, а делать это часто под силу лишь мужчинам. Эмму многие боялись еще и потому, что она могла рискнуть в самый неожиданный момент. И хотя ее подготавливающие движения по-прежнему казались малотехничными, это уже никого обмануть не могло, тем более что, когда она колола, рапира в ее руке двигалась безупречно.

Есть такие ситуации, когда имеет смысл делать ложные атаки совсем как настоящие, но… на тридцать сантиметров короче. Противник не должен догадываться, что это подготовка. Он возьмет защиту, нанесет ответный удар — и не достанет. «Ну что поделаешь — не получилось. При случае попробуем снова», — подумает он. Но тебе уже ясно, куда будет атака или какую именно противник берет защиту, насколько он готов, насколько бдителен, как он чередует защиты с контратаками. Следующую попытку надо начинать медленно, словно нехотя, а когда станет видно начало движения противника, атака превращается в действительную и завершается уколом или ударом.

Многие из венгров, особенно Илона Элек и Пал Ковач, подчеркнуто небрежно исполняли все, что относилось к подготавливающим действиям, чтобы обмануть противника, сбить с толку, запугать, пригласить его: коли меня, я открыт. Эта нетехничность была у них умышленной. Зато, когда нужно защищаться и атаковать, их оружие летело стремительно и по кратчайшему пути.

Боевая манера Эммы Ефимовой сложилась на основе использования стержневого приема. Для этой цели послужил «крючок», сделавший ее неудобным противником. Затем Виталий Андреевич сознательно обучал ее делать подготовки небрежно, а попытки колоть — в настоящей, хорошей технике, чтобы маскировать уровень мастерства и истинные тактические намерения.