Фехтовальные сюжеты

Когда он приходит к Вере Власьевне в следующий раз, она тщательно производит все измерения и, улыбаясь, говорит:

— Так я и думала, в прошлый раз произошло какое-то недоразумение. Вот теперь ясно видно — все у тебя хорошо, здоровье в норме.

А потом он идет ко мне на тренировку — и берет урок блестяще!

— Ну, — говорю ему, — молодец! А что врач сказала? Все в порядке? Значит, тревога была напрасной. Продолжай и дальше в том же духе.

Ну а на турнире поведение тренера должно быть особенно гибким. Состояние спортсмена во время турнира неустойчиво, особенно в начале борьбы. Допустим, выиграл твой ученик бой. Но это еще ничего не значит. Его арсенал еще полностью не проверен, он еще немного скован, тороплив или, наоборот, чрезмерно осторожничает, ведет длительные поединки, потому что боится проиграть и выжидает моменты, когда можно действовать без риска.

Гораздо лучше, если тренерская оценка в таких ситуациях неоднозначна, но при этом и правдива. В ней должны быть и похвала, и упрек. Если общий фон самочувствия благополучный, дегтя можно и нужно вылить не скупясь. И никакого ущерба ученику это не нанесет. Если же фон неблагоприятный, то сгущать краски не следует, однако видимые ошибки отметить все же необходимо. В первом случае лучше сказать:

— Да, молодец! Выиграл бой. Это важно. Но смотри: тут, тут и тут противник был очень хорош, а ты ускользнул просто чудом. А вот та ситуация для тебя была и совсем неудачная, тебе повезло, что судья просмотрел или не понял эту деталь. Ну а вот в этом, в этом и том случае ты ж мог нанести удар, согласись сам. Но этого не сделал. Почему? Конечно, многое сделал хорошо, на своем уровне, но кое-где тебя спасло только то, что противник допустил тактическую ошибку, другой может и не ошибиться.

Если же примерно так же проходивший поединок закончился поражением ученика, то более уместными будут такие слова:

— Неважно сложился бой. Но вспомни: здесь, здесь и здесь возможности нанести удар все-таки были, ты их просто не успел использовать. А вот в тех-то и тех-то случаях тебе не повезло: судья не заметил удара, потому что ты был недостаточно убедителен или при движении перекрыл ему сектор обзора. Но ведь он мог заметить, и тогда удар был бы засчитан. Значит, была масса упущенных возможностей. Использовать ты их, конечно, мог, в следующем бою постарайся это сделать. Отдельные фрагменты боя у тебя были просто прекрасные! Но ты не смог овладеть полностью тактической инициативой и точно реализовать свои замыслы. Сейчас будет следующий бой. Помни: ты боеспособен и можешь драться значительно лучше.

Как правило, нужно стараться снять лишнюю тревожность, угнетающую человека, находящегося под угрозой проигрыша. Однако есть и такие спортсмены, которые именно в этом состоянии способны проявить все свое мастерство. Для них видимость опасности нужно сохранять постоянно, даже когда в действительности ее нет. Для максимального проявления своих способностей им необходимо все время быть начеку, опасаясь, что следующая ошибка станет роковой. Представьте себе, что такой спортсмен ведет борьбу с не очень сильным соперником или с тем, у кого привык выигрывать. Даже если ему все время твердить: «Надо, надо, надо!», это не вызовет у него состояния необходимого возбуждения и подъема. Он должен ощущать, «чуять» опасность, угрозу проигрыша. В ответ на нее он взорвется. Таков Марк Ракита, он по натуре слишком спокоен. А вот Сидяку, а раньше Марку Мидлеру было все равно, есть ли реальная угроза проигрыша, нет ли ее. Любой предстоящий бой, любая борьба моментально создавали у них необходимый накал.

Конечно, разбирая бой со спортсменом, нужно оперировать только действительными фактами. Если допустить хоть, небольшую натяжку, спортсмен сразу же это почувствует: сражался-то все-таки он. И тогда все тренерские увещевания пропадут впустую, или — еще хуже — вызовут снисходительную улыбку ученика.

Мексиканский кросс

Самым тяжелым для Ракиты был олимпийский, 1968 год, когда он выступал в ранге чемпиона мира, показывая очень высокие результаты, и, конечно, порядком истощил нервную систему. Тогда перед поездкой на Олимпиаду всех спортсменов собрали для акклиматизации на высокогорной базе в Цахкадзоре. И в первые же дни оказалось, что Марк не в форме: урок брал вяло, фехтовал плохо, просто на глазах превращался в «середняка». Ни беседы, ни внушения, ни приказания не помогали — он все делал без энтузиазма.

По давней привычке он поселился с Мавлихановым, с которым много лет дружил. Но к тому времени прошло года два, как Марк женился, изменились его бытовые привычки. И по складу они несколько различались. Умяр, например, ложился спать часов в десять, просыпался на заре, а Марк вечером долго заснуть не мог, и подъем на зарядку превращался для него в пытку. Да и интересы у них к тому времени во многом уже были разными.

Иду к руководству команды:

— Положение серьезное. Боюсь, что наш первый номер угас. На Олимпиаде выступать успешно не сможет.

— Как это не сможет? Срочно предпримите что-нибудь!

— Думаю, что помочь может только одно: нужно вызвать на сбор его жену.

На меня покосились, проверяя, в своем ли уме.

— Додумался! Здесь все готовятся к Олимпиаде и все без жен. Председатель Спорткомитета Павлов на сборе тоже без жены! Что за принц такой твой Ракита?

— Тогда я к Павлову и пойду! Он поймет. Нужно изменить психологическое состояние спортсмена, хоть и таким способом. Уверен, что если приедет Света, все будет в порядке.

У меня были основания надеяться на это. Их судьбы схожи: оба очень рано остались без родителей, он — с сестрой, она — с братом. Но во всем остальном они до смешного разные. Он — активный, «заводной», шутник и зубоскал. Она — на редкость спокойная и уравновешенная, принимающая все его «штучки» с милой улыбкой.

В общем, Света приехала. Стояла чудесная погода. Они гуляли в горах, казались умиротворенными и веселыми. Напряжение, владевшее Марком, к концу сбора ушло. По результатам четырех кругов отборочных соревнований он вышел на второе место, следовательно, был вполне боеспособен.

В Мехико мы прилетели за две недели до начала сабельных соревнований. Этого времени должно было хватить и на акклиматизацию, и на окончательную подготовку. Кое-что мы успели и посмотреть — ходили на некоторые олимпийские состязания, гуляли по городу, но большую часть времени все же проводили в зале.

Мы не стремились скрыться от любопытных наблюдателей. Фехтовальщики Западной Европы любят до поры до времени поморочить противников. Итальянцы, например, не раз арендовали помещение специально для своих тренировок; бывало, прятались от чужих глаз и спортсмены других стран.

Мы занимались в общем зале, давали уроки своим ученикам совершенно открыто — пожалуйста, смотрите! Сможете научиться чему-нибудь — будем только рады. Наши фехтовальщики не раз участвовали перед соревнованиями в товарищеских матчах с командами разных стран, со многими вместе тренировались. Тренеры только приветствовали такие начинания. Это снимало излишнюю напряженность в ожидании ответственных стартов, к тому же позволяло спортсменам расширить кругозор, познакомиться с будущими соперниками.

С иностранцами охотно вступали в тренировочные бои все наши ребята, в том числе и Ракита. И для него это было очень кстати. Ведь дома, где постоянно соревнуются друг с другом пять-шесть приблизительно равных по силе фехтовальщиков, борьба между ними протекает слишком уж напряженно. Каждый, даже тренировочный, поединок становится аргументом в их непрекращающемся споре. А это очень изматывает. Большинство же спортсменов из-за рубежа несколько ниже по классу, тренировки с ними проходят спокойнее. Марк чувствовал себя раскрепощенно и мог сколько угодно проверять на них свои тактические построения.

Все шло хорошо, и мне казалось, что Ракита вполне подготовлен к соревнованиям. Но сам он никак не мог избавиться от неуверенности и дурных предчувствий. Ему все помнилось, что на сборе в Цахкадзоре он только под конец начал входить в форму, а значит, считал он, сейчас никак не может быть на пике.