Страница 12 из 21
Эх-х, батя, батя… Ведь если по большому счёту – мура всё это, мура-а… Точно тебе говорю… Карабкаться – противно, бать, с души воротит. Я ведь это – я себя утешаю только. Дескать, с барами за одним столом сижу. Какие баре, бать? Они ж тоже все хребтом работают. Перед своими барами. Только не тем, на каком мешки таскают – не-е-т, здесь другой хребет – внутренний. А, я ж говорил – позвоночник… Беседовал, бать, я с ними – скучно, бать, скучно. Они ж не о деле думают, даже когда о деле говорят. Мы же с ними такими, с этакими, знаешь, в каком этом самом уже сидим? Советское – значит, лучшее. Тьфу! А! Чего уж там…
Бать, так может, чем так-то вот подличать – по отношению к себе к самому ведь подличать приходится, бать, понимаешь? Как ни называй это иначе, а по сути-то… А ну как потом это и на других перекинется? Жизнь-то, если так-то вот жить – она ж заставит, зараза, и дальше… Так не лучше ли… Вместо мелкой, размазанной по всей жизни подлости… Взять, и один раз… Р-раз! – и сразу в дамки! Нет… Какие дамки… Мужик я или кто… В ферзи! Нет… Опять дамское… Так куда… это самое… Мужик попадает… После этого, когда – р-раз!.. Не пойму чего-то… Эх-х, полным полна моя коробочка!.. Донести бы, не упав!..
Глава 38
Век XXI, десятые
Разоблачение любви
– Не подерутся?
– Он её любит, она его любит.
– Значит, подерутся…
(Вампилов. «Утиная охота»)
Начиная с этого места счётчик Небесного Таксиста-гондольера начал работать с перебоями – в нём что-то вдруг скрипнуло-пискнуло, и через пару секунд защёлкало как-то не так, как прежде; рубли с копейками в электронном окошечке згинули, и вместо них появилось нормальное: «Глава 38». И далее – просто цифирки побежали, без рублей-копеек. Ну ладно, сказал я себе, так значит и надо. Посмотрим, насколько Небесного Таксиста, этого гондольера штопаного, хватит – возить нас без привязки ко всеобщему эквиваленту.
38. 01. Сошлись лягушка с ванькой-встанькой…
О, Небо! Умоляю мне простить
Упорное к мужчинам отвращенье!
(Карло Гоцци. «Турандот», перевод М.Лозинского)
После ночных посиделок с Ладимиром проснулся я поздно. Настолько поздно, что приспел как раз к обеду. Одна из хозяек меня покормила, опохмелила домашним пивом, какого я и не пивал-то никогда, и всё это она проделала так легко и дружелюбно, с шутками-прибаутками, что я растаял, рассиропился, что твой грушевый сироп. В моём доме со мной уж давно так не обходились. Так давно, что и не припомню, было ли подобное вообще когда-то.
Ну и, как часто это бывает, напряжение, державшее меня в своих тисках уже не первый месяц, вдруг резко отпустило – и я поплыл. Мне стало тепло, уютно и лениво. И как-то так само собой вышло, что забрался я опять в свою постель да и уснул. Мгновенно.
Проспал я до вечера, почти до самого ужина – разбудил меня вернувшийся с работы Вернигора. Он выглядел уставшим, но довольным. Поев в кругу семьи, мы снова удалились с ним в «кают-компанию», и снова потёк разговор.
– …Ладимир, ты прости меня… Уверяю тебя, не в моих привычках лезть в чужую жизнь… Тем более семейную… Хотя, что это я… Твоя жизнь – не чужая мне… Несмотря на разлуку… Даже такую, в пол-жизни разлуку… Веришь, нет? Ну а если веришь… скажи… Мне правда это очень важно… Не из праздного любопытства, вовсе нет. Ты меня понимаешь?
– Гойда, у тебя язык за зубы запинается. Успокойся, друг мой! Я прекрасно понимаю, что две лады в моём доме – это не вопрос частной, семейной жизни, в которую «Не сметь совать свой нос!» Это называется – смена жизненной концепции. И на твоём месте я бы тоже… как бы это сказать… впал в озадаченность, что ли.
– Да какая озадаченность – в прострацию я впал! Ты же не знаешь, откуда я к тебе прилетел! Я из полной катастрофы своей семейной жизни к тебе прилетел! Я там с женой в одном-единственном экземпляре запутался, приезжаю к тебе – а у тебя тут целый гарем. Две жены – это как? Как тебе это удалось? А главное, как тебе продолжает это удаваться?! Я же вижу – ладно живёте. И меж собой они обе-две ладят. Это как? Невероятно, но факт: две хозяйки в доме. Две жены – и не восточные, а самые что ни на есть русские! – одновременно. За одним мужем. Колись, старый распутник! Как ты докатился до таких потрясения общественных устоев?
– Ага, это ещё разобраться надо, кто – распутник. Я, или все вы, которые при единственной законной жене с противозаконными любовницами кровати расшатывают. Ну а насчёт общественных устоев… А тебе не кажется, что это – давно уж не устои? А – застои? Застоялась вода в вашем общественном пруду. Загнила. Да и не пруд это уже – болото…
Вернигора махнул огромной своей ручищей, и лёгкий порыв воздуха, вызванный этим кратким мощным движением, овеял мне лицо. Вдруг захотелось всё-всё ему рассказать – поведать то, чего я никогда и никому. Никогда и никому! Что ж, теперь – или никогда…
И я начал рассказывать:
– Моя первая жена однажды на мой отчаянный вопрошающий крик души и распалённой плоти – дело было в постели – «Да любишь ли ты меня, в конце-то концов?!» – честно ответила: «Нет, наверное». – «А что же тогда держит тебя со мной?» – помнится, изумился я. И получил незамысловатый ответ: – «Не знаю. Привычка, наверное… Просто привыкла, понимаешь?»
– Глупая, – поморщился Ладимир. – Разве можно такое мужу говорить?
– Год после этого мы искренне пытались, что называется, склеить разлетевшееся черепки. Точнее, больше пытался я. А ей было как-то… Ну, вроде того, что получится сохранить – хорошо, а не получится – да и плевать. У меня вообще было ощущение, что она отвращение ко мне питает. И даже больше – не ко мне только, а вообще – ко всем мужикам. Ну… В конце концов развелись. А через полтора года встречаемся случайно, и она мне вдруг признаётся, что после меня у неё ни с кем не получается. «Я им всем говорю: да куда тебе, у меня знаешь, какой муж был!»
– Ещё раз глупая…
– Конечно, глупая. Хотя… Знаешь, там без магии, мне кажется… да что кажется, уверен! – без чёрной магии точно не обошлось. Я и сам так сразу подумал, и она мне потом, в ту нашу случайную встречу, рассказала, что к бабке одной ходила, так та сразу ей о порче… или сглазе (сейчас уж не помню) сказала и тётку ей описала в точности! Даже про бородавку сказала!
– Какую тётку? – не понял Вернигора.
– А! – спохватился я. – Это я вперёд забежал. Сейчас, всё по-порядку… Случилось всё, как сейчас помню, после возвращения жены с Кубани, где она гостила у своей одинокой тётки, старой девы, которая была старше племянницы всего-то на пять лет. Мадемуазель ещё та – страшная, с выдающейся бородавкой на каком-то таком… шишковатом носу и прилепившимися к нему булавочными, такими… м-р-р! глазёнками. Ну, словом, из тех прямо-таки образцовых дурнух, на которых у мужиков, даже самых неразборчивых, подъёмным краном не поднимешь… Ну совершенно невставаемый случай! И вот представь: возвращается моя из отпуска, да не одна, а с этой несчастной кикиморой, которой – под сорок уж, а ни мужа, ни детей. И вот сразу я почувствовал: вернулась моя любимая совсем другой. Чужой! Равнодушной, как!.. Даже какой-то брезгливой ко мне! Я вначале ничего не понял – почему, за что. Я-то в её отсутствие веранду отремонтировал, новый забор поставил, всё своими руками, в предвкушении, как порадую свою любимую, свою ненаглядную… И в карьере у меня тогда рывок наверх случился. Прямо перед её приездом, дня за два. И вот – приехала. С этой чудой-юдой…
Я передёрнул плечами, словно затвором карабина.
– Отлично помню своё первое ощущение от встречи с гостьей – точно огроменной волной чёрной зависти меня окатило. И потом, сколько раз бывало: ни с того ни с сего вдруг почувствую, будто змея холодная вползает в меня и кольцами, кольцами скользкими по душе – шшшир, шшшир ! Оглянусь вокруг – а это старая дева на меня целится своими буркалами. А жена… Ходит по дому, а я… Ну будто умер уже для неё я, нет меня. Мимо проходит, как проходят мимо шкафа. Я в какой-то момент даже ощупывать себя принялся – здесь ли я? Может, нет меня уже – во плоти-то? Американский фильм «Призрак» с Патриком Суэйзи и Деми Мур помнишь? Так вот я тоже вдруг ощутил себя призраком! Что-то говорю – не слышат меня. За руку трогаю – не чувствуют меня. Окликаю – да, посмотрят, но как будто сквозь. Бр-р! До сих пор, как вспомню, так дрожь и подмышки в липком поту…