Стрелок

— Зачем тогда защищаешься? — не унималась я, поднимаясь все выше.

— Сия преграда, — он обвел себя рукой, продолжая отступать от меня, — соткана не мною. Лишь Акмирэ решать дано, кого впускать сквозь стену чар ее.

— Акмирэ? — я остановилась, как громом пораженная. Не ожидала услышать из его уст незнакомое женское имя, да еще произнесенное с теплом и нежностью. Сердце глухо стучало в груди, больно ударяясь о ребра.

— Кто она? — холодный тон, чтобы скрыть дрожь в голосе.

— Та, без кого исчезну я.

— Любишь ее?.. — слова давались с трудом, словно не желали слетать с языка. Просто я дико боялась услышать ответ, каким бы он не был.

— Люблю?! — седые глаза Кирша неожиданно вспыхнули гневом. — Люблю ли я?! — и дикий смех оглушил меня. Что-то зловещее было во всем этом. Что-то ненастоящее. — Тебя любил я, — прохрипел он, словно смех украл силу его голоса, — а ее…

Он осекся, повернувшись ко мне спиной, и ступая по мягкому ковру моей спальни. И только когда я потеряла его из виду, осмелилась подняться следом. Просторную комнату, оформленную в черно-белых тонах, освещал блеклый свет ночника над широкой разобранной кроватью. В его разноцветных бликах, хаотично разлетевшихся по гладким стенам, высокому потолку с вычурной лепниной, сбитому шелковому покрывалу кровати, темному полу и теряющихся в необъятной пустоте огромного окна, Кирш казался пришельцем с другой, невиданной планеты. Он сидел на широком подоконнике, вглядываясь во тьму, поглотившую небо. Сильные руки закинуты за голову, брови нахмурены, глаза настороженные. Похоже, не только меня беспокоило столь стремительное развитие событий. Но в отличие от меня Кирш знал гораздо больше. Тогда зачем он пришел?

— Зачем ты здесь? — осторожно спросила я, присев на край мягкой кровати, еще не забывшей запах

страсти, вспыхнувшей между мной и Максом. Он ушел несколько часов назад, а в комнате до сих пор пахло ним. Кирш не ответил, опустив руки и присмотревшись ко мне. Что-то знакомое мелькнуло в его взгляде. Давно забытое, но возвращающее меня в далекое прошлое, когда нас многое связывало.

Слишком многое, чтобы в раз отмахнуться от прошлой жизни. Я так и не смогла, как не пыталась. Странно, но я до сих пор помнила каждое слово, произнесенное его мягким бархатным голосом. Каждый жест, взгляд. Я помнила все его прикосновения от нежных, сводящих с ума, до хлестких и обидных до слез. Я помнила каждую его морщинку, каждый шрам, каждую родинку. Особенно то причудливое родимое пятно

в форме четырехлистника под левой рукой. Такое же, как у Макса. Я все помнила. Ведь именно благодаря мужчине, что сидел передо мной, изучающе смотря в мое лицо, я обязана тем, кто я.

Ведь именно Кирш был моим учителем и первым мужчиной, кого я по-настоящему любила.

Отвернувшись, я задумалась…

…Киршриадин, князь варданский, Архимаг Академии искусств Варды, Старейшина Совета Мудрецов, родитель касты магов и волшебников; Джим Салливан, пилигрим из Ирландии…

Как много титулов и судеб таится в душе мага и колдуна, изгнанного Богами за непослушание и запретную любовь. И все из-за меня…

Если бы тогда хоть кто-нибудь умнее меня четырнадцати весен от роду сказал, какой трагедией обернется мое знакомство с Киршем, я бы сама лично приковала себя к решетке в самой высокой башне, заколотила все входы и выходы и еще дракона оставила у ворот. Хотя мне кажется, Норны всё равно позаботились бы, чтобы нити моей судьбы неразрывно связали меня с печальным колдуном, живущим затворником в загадочном поместье далеко на севере Варденхейма.

Увы, провидца не нашлось, что заметно облегчило задачу Чтицам судьбы, и в первый день года я удрученно рассматривала свое отражение в зеркале, готовясь к аудиенции с собственной матерью и королевой в одном лице.

С тех пор как мы вернулись из Восточных Лесов, в вечнозеленых владениях которых притаилась Омильна — Высшая школа благородных манер, прошло больше месяца, а я до сих пор не видела мать. Она была зла на меня, за то что я с треском провалила первое же испытание, но свой гнев срывала на подданных, наказывая за малейшую провинность. Меня же заперли в покоях под домашний арест. Впрочем, уж лучше тут, чем в Омильне. Это место со столь мелодичным наименованием скорее походило на тюрьму, откуда имелся только один выход — на эшафот. А как иначе назвать пещерный город, покидать который запрещалось абсолютно всем и каждому вплоть до окончания учебы? А это, ни много, ни мало целых двенадцать зим. Мало того, все ученицы носили одинаковую строгую одежду, пошитую из тонкой шерстяной ткани, и не имели права заниматься волшебством. И это законы для варданок, где каждая вторая рождалась чародейкой!

Что-то было не то с этой школой, но что — я так толком и не выяснила. А все потому, что успешно провалила первое же испытание. Мало того, что не совладала с единорогом, будучи прекрасной наездницей, так еще покалечила младших учениц и едва не убила парочку преподавателей. Дикий страх, неведомый мне ранее был тому причиной.

Все случилось на третий день пребывания в стенах школы. Будучи любопытной от природы, я тайком отправилась изучить территорию пещерного царства, в застенках которого мне предстояло провести три года…

Омильна не простая школа, какие были разбросаны по всему Варденхейму. Это было дитя совместного творчества вардан и эрулов в знак примирения двух королевств.

Лабиринты темных коридоров соединяли между собой большие и малые пещеры, узкими тоннелями ускользали наружу, паутиной мостиков и отвесных троп пронизывая поляны и обвивая изящные каменные корпуса школы. Высокие и низкие потолки усеивали тонкие ледяные палочки, растущие в хаотичном порядке. Причудливо изгибающиеся они сплетались в хрустальные гроздья, что играли солнечными бликами янтаритов.

Сама школа представляла собой скопление замков со стенами, исчерченными искусной резьбой и мерцающими дивным магическим светом.

Я долго бродила по этим тоннелям, прислушиваясь к звукам падающих капель, так схожих с биением сердца; наблюдая за срывающимися с обрывов шумными потоками подземных источников.

Проход становился всё уже, пока не преобразился в узкую крутую лестницу, ведущую в нижние ярусы подземелья.

Оттуда, из кромешной тьмы, веяло могильным холодом и доносились жалобные стоны, скрежет цепей, предсмертные хрипы, заглушаемые неясными песнопениями. Руки похолодели, а позвоночник свело от накатывающей волны страха. Нужно было бежать оттуда, подальше от давящей тьмы, поближе к спасительному свету. Но что-то необъяснимое тянуло меня вниз. Слабо соображая, что я делаю, ступила на лестницу. Руки дрожали, а ноги то и дело соскальзывали с узких ступеней. Ещё шаг, прыжок, и ступни коснулись мягкой почвы, так не схожей с твёрдыми скалами наверху.

Я пригляделась — под ногами оказалась серая пыль, в которой валялись то сломанные кости, то осколки черепа, то челюсти, ещё украшенные белыми, крепкими зубами — верный признак молодости и силы вардан, кто навеки остался похоронен под этими каменными сводами.

Но что же произошло?

Осторожно ступая по подземному кладбищу, стараясь не задеть прислонённые к стенам скелеты, сохранившиеся почти целиком, я едва сдерживала подступающее к горлу отвращение. Неожиданно коридор расширился, переходя в круглую пещеру шагов в десять в диаметре. В центре стоял алтарь в виде огромного паука, на теле которого лежала обнажённая дева. Это была одна из учениц школы — я видела её в первый день. Я хотела было подойти к ней, но едва только занесла ногу, чтобы шагнуть в освещенную свечами пещеру, как тени отделились от стен и приблизились к алтарю. Существа, одетые в белоснежные одежды, слепящие чувствительные в темноте глаза, извлекли из-под своих одеяний мечи. Серебряная сталь зловеще сверкнула в тусклом свете. Под странное бормотание, произносимое на незнакомом наречии, острием клинков они коснулись сердца жертвы. На бледной девичьей коже проступили алые капли крови. Она вскрикнула от боли, но мольбы её утонули в мелодичном многоголосье жриц. Одна из жриц выступила вперёд с занесённым над головой кинжалом. Её красивое, искажённое экстазом близости к божеству, жертву которому приносили, на миг показалось мне знакомым. Но лишь на миг, потому что в следующие секунды её рука быстро опустилась, пронзая беззащитное горло девушки. Песни стали громче, а на меня смотрели потемневшие от крови и смерти широко распахнутые глаза ребёнка. Холодный пот увлажнил волосы, сердце едва билось в груди от первобытного ужаса, сковавшего меня по рукам и ногам. Я больше ничего не помнила. Все было как в тумане: и длинные коридоры, впитывающие мой страх и гул шагов; и встречные люди, варданы, эрулы, шарахающиеся в стороны; и слепящие солнечные лучи; и белоснежные животные, мирно пасущиеся на поляне.