Стрелок

Тогда я и представить не могла, как судьба посмеётся надо мной, два года спустя приведя в мой офис майора Лазарева со странным предложением сотрудничества, от которого я не смогу отказаться.

Но в то дождливое утро ни о чём подобном я даже не помышляла.

Я просто ушла, надолго стерев из памяти удивительный год своей жизни.

Мила.

Весна полгода спустя.

Мила проснулась рано. Потянулась. Улыбнулась. По потолку ее спальни плясали игривые солнечные зайчики. Из открытого окна пахло сиренью. Мила распахнула шторы, подставляя лицо весеннему солнцу.

Выпорхнула из спальни, напевая под нос.

— Клим! — позвала брата, а в ответ — тишина. — Клим! — заглянула в кухню, пусто. В спальне брата тоже не оказалось. Мила глянула на часы над кухонным столом — без четверти семь. Слишком рано, чтобы уходить. А может, он и дома не ночевал? Мила взяла со стола бутерброд, оставленный братом, откусила. А что было вчера? Она ничего не помнила. Последнее, что отложилось в памяти — поход в клуб с подругой. А потом…что случилось потом?

Под подушкой в спальне достала мобильник — календарь нагло врал. Не могла же она выпасть из жизни на три недели? Странно. Она задумчиво поскребла затылок. Отложила бутерброд. Включила телевизор. И решила, что сошла с ума. Либо новостной канал тоже врал. Первое было вероятнее. Но как такое возможно? Картинка на экране сменилась и Мила застыла, забыв как дышать. С экрана на нее смотрел человек, приснившийся ей этой ночью. Длинные волосы, шрам через все лицо, грубые черты и серые, почти белые глаза. Мила добавила звук. Мужчину обвиняли в серии убийств молодых девушек. Говорили, что за прошедший месяц от его рук погибло восемь женщин. И все в одной местности, в районе знаменитого Австрийского курорта Бад Ишль. А фото якобы убийцы осталось в телефоне его последней жертвы.

— Чушь какая-то… — пробубнила Мила, вырубив телевизор.

Как он мог ей сниться, если она ни разу в жизни его не видела? Мила намеренно долго всматривалась в снимок маньяка и не могла вспомнить, где еще видела его. забралась на кровать, подогнув под себя ноги. думала. По деталям перебирала ночной сон.

Она помнила лес. Черный, пустынный, тихий. Словно вымерший. Колючие ветки елей, царапающие лицо. Потом яма, волки и он. Тот человек из новостей. Он спас ее. Во сне. Спина зачесалась, Мила поскребла ногтями. Кожу тут же обожгло. Она зашипела от боли. Или не сон? Под ногтями остались следы крови.

Мила кинулась к зеркалу. Стянула пижамную футболку, повернулась спиной. От плеч до поясницы протянулись тонкие багровые полосы. Словно следы когтей. Мила закричала, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Она упала на колени, схватившись за шею. Рубец походил на ошейник. И он наливался кровью, пульсировал, душил. Мила царапал горло, рукой шарила по полу, искала телефон. А в голове лишь одно слово: Беги! Она попыталась подняться на ноги, но судороги скрутили мышцы. Носом пошла кровь. Спину заломило, хрустнули ключицы. И дикий смех сотряс стены.

Зеркало пошло трещинами, отражение смазалось. Но Мила отчетливо видела черноволосую незнакомку. Она тянула руки к Миле. Холодные пальцы касались лица, изучали. А Милу словно парализовало. И только отчаянный крик в голове: Беги!

Нащупав телефон, Мила из последних сил швырнула его в меняющееся отражение. Женщина в нем взвыла.

Сдавила пальцы на шее Милы.

— Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto, — раздалось громкое за спиной. Вокруг призрачной руки легла цепь с распятием. А между Милой и зеркалом встал высокий светловолосый мужчина. Клим. — Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum,[1] — повторял он. Пронзительный визг оглушил. Рука вспыхнула огнем, отпрянула от Милы. Та зажала уши. Боль острыми шипами разлетелась по телу. Кровь проступила крупными каплями по коже. Мила закричала. А когда ее волос коснулась чья-то рука и тихий голос прошептал: — Amen, — она потеряла сознание.

[1] Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. Как это было в начале, теперь, и всегда будет, вовеки веков. (лат.)

Макс.

Путы прошлого.

Это было невыносимо. Воспоминания становились всё острее.

В памяти Макса возникали реки, окрашенные кровью вардан и людей, крики ужаса сгорающих заживо, слёзы потерь над безымянными могилами. Тогда он ещё боялся всего этого, но не теперь. Постоянная борьба за выживание сделала его хладнокровным и бесстрастным. Он мог рассмеяться в лицо самой смерти, мог убить без колебаний и смело двигаться дальше с неоспоримой уверенностью, что ему всё по плечу. Не пугали даже уродливые существа во сто крат сильнее. Путешествуя по многочисленным мирам, Макс сносил монстрам головы, пронзал их ядовитые сердца, не встречая должного сопротивления.

Но всё менялось, когда он забывался сном. В необъятных владениях Унтамо он оставался одиноким мальчишкой, преследуемый одним и тем же видением — он стоит один на краю, а из манящей бездны на него смотрят полные отчаяния и страха глаза женщины, ставшей ему матерью. Эти сновидения не оставляли Макса ни на мгновение, живо напоминая о том, кто он на самом деле. Не человек. Не вардан. Урод. Выродок.

Воспоминания…

Теперь он понимал, что забытье куда лучше. Закрыв глаза, Макс откинулся на спинку водительского сидения джипа. И каково было его удивление, когда из темноты на него смотрели смеющиеся изумрудные глаза, пылающие огнём страсти.

Раскосые глаза Киры…

Они встретились в дивном городке озёрного края Зальцкаммергут. Марк Йенсен, владелец международной сети гостиниц, собирался купить местный термальный центр и прибыл в Бад Ишль с целью прощупать почву.

Стоял жаркий вечер начала июня. В воздухе витал раздражающий еловый запах, и Марк спешил поскорее добраться до отеля. Жара утомляла Йенсена. Светлая футболка неприятно липла к влажному телу, ноги казались ватными, и голова отказывалась работать в нужном русле. Мысли одна бредовей другой взрывали мозг. странные образы не давали покоя. Тонкие пальцы расстегивают блузку, отшвыривают одежду, зарываются в его волосах. На губах — медовый вкус поцелуя. И кожа пылает от ее прикосновений. И он с ней, в ней, наслаждается, выпивает до дна, чтобы вновь и вновь сходить с ума.

И он не понимал, что за ерунда творится с ним.

До встречи с ней…

Наконец, Марк притормозил у бассейна. Он прикинул, располагает ли временем, чтобы окунуться, но покачал головой. На вечер были запланированы дела, не требующие отлагательства. Напоследок окинув воду взглядом, Марк поплёлся в отель.

Однако прохлада роскошного холла не принесла облегчения, суета персонала раздражала. Марк покосился

в сторону администратора, у стойки которого скопились новоприбывшие. Некоторых из уставших туристов Йенсен знал и не горел желанием встречаться. А пройти мимо незамеченным вряд ли удастся.

В отеле Марк проживал под чужим именем, как того требовали дела. Поэтому встреча со знакомыми, партнёрами, а особенно конкурентами могла сорвать долгожданную сделку.

Марк досадливо выругался и свернул к бару, стараясь затеряться в толпе отдыхающих и персонала. В дверях он остановился, вслушиваясь в звуки живой фортепианной музыки. Но элегантное звучание Моцарта волновало Марка Йенсена гораздо меньше той, чьи идеальные пальчики скользили по чёрно-белым клавишам. Что-то подозрительно опасное заныло в груди. Марк вздохнул, понимая, что ему никак не отделаться от назойливого желания, и, привалившись плечом к стене у входа, принялся разглядывать пианистку.

Шёлковое — Марк не сомневался — платье чуть ниже колена открывало стройные ноги в голубых босоножках на шпильке. Глубокое декольте подчеркивало высокую грудь, а золотая нить на спине переплеталась, словно паутина. Заплетённые в косу пшеничные волосы перетягивала бирюзовая лента, закрывающая уши.

— Ну здравствуй, принцесса… — прошептал Марк, когда музыка умолкла.

Сдержанные аплодисменты разнеслись по залу. Пианистка благодарно кивнула и, неожиданно посмотрев в сторону Марка, улыбнулась. Видеть его она не могла — полумрак скрывал Марка от посторонних глаз — но одно он знал точно. Давняя знакомая улыбнулась ему. Тоже ждала встречи?