Я останусь

Солнце желтым  блином висит над аллеей, теплыми лучами обнимая старый костел, в котором звучит красивая музыка, а по проходу идет красивая пара: высокий мужчина в черном фраке и белокурая женщина в бирюзовом платье, оттеняющим цвет ее глаз. Мой папа ведет под руку тетю Алису. Словно любящий отец он передает невесту жениху, не уступающему папе ростом и силой. Дядя Марк. Папа бросает ему короткую фразу и с улыбкой шагает к ждущей его маме. Она сегодня необычайно красива: нежно-розовое платье,  забранные в замыслоатую косу черные локоны с каплями жемчуга и такая счастливая улыбка, что, пожалуй, затмит самое яркое светило. Она переплетает свои пальцы с отцовскими и внимательно следит за пастырем, венчающим Марка и Алису. А спустя несколько мгновений сама снова вручает папе свое сердце. С широкой улыбкой она смотрит на меня и я улыбаюсь ей в ответ, зная, что сейчас она скажет отцу. И она говорит, когда тот бросает короткий взгляд на сидящего за спиной Игоря. Я не вижу лица последнего в этот момент, а когда оборачиваюсь, он весело подмигивает мне. Я тихо смеюсь, уже позабыв о церемонии.

— Давай сбежим? — вдруг предлагаю я, перегнувшись к Игорю, не сводящего с меня теплого взгляда.

— Нет, красотулечка, — шепчет в самое ухо, лаская дыханием, рождая табун мурашек на коже. — У меня здесь неотложное дело.

Я хмурюсь, ничего не понимая. А он вдруг прихватывает губами мочку моего уха. Я тихо ойкаю от неожиданности, а Игорь расплывается в довольной улыбке. Вот же котяра мартовский. Сделав обиженное лицо, отворачиваюсь, чтобы наткнуться на стальной взгляд отца. Развожу руками, ощущая, как краска заливает лицо. Надо же, замужняя женщина, а краснею, как провинившаяся школьница, страшащаяся наказания родителей. Качаю головой, прикрыв глаза. Наказание еще обязательно будет, когда родители узнают, что я вышла замуж, не предупредив их. Папа будет зол. Главное, в это время не подпускать отца к Игорю, а то покалечит. А мне мой муж нужен здоровым и невредимым. Мой муж. От мысли, что этот мужчина принадлежит мне целиком и навсегда,  тепло растекается по венам. Хочется смеяться и танцевать. А еще рисовать. Рисовать хочется до зуда в пальцах. Творить. И идеи вихрем кружатся в голове. Достаю из сумки блокнот и карандаш,  делаю наброски: звенья цепочки, завиток кулона. И так увлекаюсь, что не замечаю, как зал костела пустеет.

— Идем, — родной голос заставляет поднять глаза. Игорь стоит рядом, протянув мне руку. Прячу блокнот и вкладываю свою ладошку в его. — Знаешь, — говорит он, ведя меня к алтарю, где ждет пастор, — я подумал, что мне мало штампа в паспорте. К тому же, я не делал предложения, а ты не давала согласия.

— Игорь, — пытаюсь перебить я, но мне не позволяют и слова сказать. Он подводит меня к алтарю, запрокидывает голову, выдыхая. А когда снова смотрит мне в глаза – в его взгляде расплавленное золото, а на губах – мальчишеская улыбка. Такая задорная и лихая, что я невольно заражаюсь его весельем.

— Мария Корф, перед лицом Господа, взяв в свидетели его служителя, я, Игорь Грозовский, прошу тебя позволить мне быть с тобой в горе и в радости, делить с тобой успехи и поражения и любить тебя до конца наших дней, — на выдохе, разделяя каждое слово. —  Будь моей женой, Маруся.

И на его широкую ладонь ложатся два венчальных браслета.

— Не может быть, — ахаю я, завороженная блеском золота и переливами камней. Моя работа. Мои браслеты, купленные неизвестным по моей сумасшедшей цене. Выставляя их на продажу, я намеренно назначила очень высокую цену, даже не надеясь, что их купят. Но их приобрели в тот же день, а покупателя вычислить так и не удалось. А теперь… теперь выходит, что браслеты купил Игорь. — Это был ты…

— Все для тебя, девочка моя, — говорит с улыбкой. — Весь мир, любимая. Весь я.

Я смотрю на него, такого красивого и счастливого, и мир расплывается перед глазами, а кожу щек обжигают слезы. Я тихо всхлипываю, не заботясь о том, что наверняка выгляжу теперь не лучшим образом.

— Ну что ты, родная, — он стирает слезу подушечкой большого пальца. — Что ты плачешь? Все же хорошо…

Киваю, не в силах сказать и слово. А он вдруг хмурится и улыбка блекнет в глазах. Я перехватываю его запястье, прижимаюсь щекой к горячей ладони.

— Я люблю тебя, Игорь Грозовский, — шепчу, потому что голос подводит. — И я только твоя. Сегодня и навсегда.

Нет большего счастья, чем видеть, как расцветает улыбка на любимых губах. Как в янтарных глазах отражается солнце, пробирающееся внутрь сквозь витражи. Как в унисон моим словам где-то звенит колокол, а в зале звучат тихие голоса. И в сердце, сливаясь с переливами скрипки и нежных голосов, тоже что-то звенит и поет от счастья.

А потом я слышу громкий, вибрирующий голос пастора. Я не разбираю, что он говорит. Не помню слов Игоря или своих собственных. Только его нежный взгляд. Только его прикосновение и тепло металла, стающего второй кожей. Такой уж хитрый там механизм – обнимает запястье широкими звеньями, гладкими и сверкающими нашей любовью. Помню, как надеваю браслет на руку Игоря, признавая его своим мужем, отдавая ему свое сердце безвозвратно и присваивая его, такое сильное и горячее, бьющееся с моим в унисон.