Айя и Лекс

Разбитое лобовое стекло… Окровавленный отец за рулём… Ещё живой… Скрип искорёженной двери… Чья-то рука в перчатке с «пустым пальцем»… Резкий, заполнивший салон машины запах, который преследовал Алекса всю жизнь. Чёрное дуло у головы отца… И хлопок, будто лопнул пакет кефира…

Алекс вытер выступивший на лбу пот и толкнул дверь. Та с размаху стукнулась о стену. Человек, сидящий в кресле, выронил сигару и резко обернулся. На Алекса смотрели серые глаза человека, убившего его родителей. Человека, которого Алекс искал долгие годы. В один миг лёд в непроницаемом взгляде растаял, уступая место дикому, первобытному ужасу. Старик схватился за горло.

— Ты? — прохрипел он. — Не может быть…

Алекс не ответил. Поднял пистолет.

— Ты что, сынок? — старик попытался встать, но не смог. — За что?..

Стиснув зубы и сдерживая горячую ненависть, подтачивающую изнутри, Алекс вынул из внутреннего кармана чёрно-белое фото родителей и положил на стол перед седовласым стариком.

— За них, — выдохнул он.

Взглянув на снимок, старик совсем сдал. Исчезли последние признаки человечности. Мерзкая гримаса перекосила морщинистое лицо.

— Ублюдок всё-таки выжил и явился сюда, чтобы отомстить? — и рассмеялся. Хрипло и жестоко. — Кишка тонка! Ты же, как твой папаша — трус и слюнтяй. Ну, давай стреляй. Ну… — старик поднялся, смял фото и посмотрел на Алекса. Что он там увидел, известно ему одному. Но он весь сжался, сразу стал никчёмным.

Алекс усмехнулся, опустив пистолет. Страха не осталось, потому что некого было бояться. Ненависть тоже отпустила Алекса из многолетних объятий. Ему больше не нужно было мстить. Жизнь давно рассчиталась за него, отняв у старого, одинокого академика самое дорогое — власть.

Алекс развернулся, чтобы уйти, как вдруг замер. Почувствовал, что ему смотрит в затылок дуло пистолета. Гнусное, параноидальное чувство, преследовавшее его с армии. Сердце гулко стучало в висках. Раз, два. Алекс обернулся. На него смотрело чёрное дуло револьвера. Три, четыре. Рука старика была твёрдой, а в глазах — сомнение. Пять, шесть. Рефлекторно вскинул руку с пистолетом. Следом прогремел выстрел. Алекс среагировал быстрее и старый академик рухнул в кресло с черной дыркой в голове…

― Лешка… ― тихий голос вытряхнул из воспоминаний. ― Все хорошо, слышишь? ― Выбралась из своего кокона, взяла в ладони его лицо, большим пальцем мягко погладила обожженную щеку. ― Мне все равно, что было. Все равно, слышишь?

Он слышал и понимал, о чем она говорит. И не верил, что она так легко принимала его таким, какой он есть. Со всеми грехами и демонами прошлого.

― И тем бумажкам я не поверила. Ни одному Алинкиному слову.

А зря, подумалось Алексу. Потому что в тех бумажках его персональный ад. И пусть он никого не убивал собственными руками, но до сих пор помнил вонь горящей плоти. До сих пор слышал рев жадного огня крематория и детский плач в застекленных палатах. Несуразные, загнанные, эти дети походили на подопытных крыс в стеклянных колбах: маленькие и точно знающие, что их ждет впереди. Большинство из них не помнило даже собственного имени, многие сдались, понимая тщетность попыток спастись. И лишь единицы боролись до последнего вздоха. Синеглазка же умудрилась еще и девчонку спасти. Ту, что перелопатила ее веру в него и у которой мог быть их сын.

― Ты мне веришь?

Алекс кивнул. Он верил. Синеглазке, ее широко распахнутым глазам, выворачивающими его наизнанку своей искренностью и чистотой. Верил, потому что не мог иначе. Если не доверять ей, то он свихнется точно.

― А ты мне? ― спросил хрипло. ― Ты мне веришь?

― Верю, ― ответила, не задумываясь.

― Тогда ты должна знать, что Алина не врала тебе. Я убил твоего отца, ― жестко, уверенный, что каждым словом убивает ту, что любил. Но он не мог иначе. Она должна знать правду, чтобы принять его или возненавидеть. И он заговорил, вспоминая, как узнал, что Димка собирает на него информацию. Как Леська пыталась с ним встретиться, отговорить от необдуманных шагов. А Поляк просто хотел вытащить Алекса из этого дерьма. На ту встречу Алекс приехал вместе с академиком. Тогда, в то серое туманное утро, Алекс убил своего друга, выбрав месть. Димку убили у него на глазах, тем самым показывая ему, Алексу, его место. Леська с Игнатом опоздали буквально на несколько минут. Тогда при Димке нашли тот самый компромат, который сгорел в печах крематория академика. А через два дня накрыли и саму лабораторию. Тогда они спасли многих, но Димку этим было не вернуть.

― Димка подстраховался, оставил копии документов Лехиной сестре. Кто же мог подумать, что спустя столько лет он попадет к Алине, а та принесет его тебе, ― криво усмехнулся. Никто даже и не предполагал, что академик доберется до Олеси, а та, перепуганная, прилетит к нему. Только встретит не Алекса, а Серегу. А потом погибнет. И Алекс был уверен ― академик приложил к этому руку. И смерть для него ― слишком легкое наказание, только время не отмотать назад. Алекс отомстил: за родителей, за Тумановых, за Поляка и искалеченную жизнь своей Синеглазки. Отомстил, только легче не стало. Вместе с дырой в голове академика Алекс продырявил и себя. И теперь ветер свистел внутри, выметая те крохи человечности, что еще оставались.

― Ты не виноват, ― всхлипнула, качая головой. Кого убеждала? ― Не виноват, ― повторила твердо, не позволяя ему ответить. Не оставляя и шанса демонам прошлого. Говорила и каждым словом латала его дыру. Больно и неуклюже, но эта боль отрезвляла. Напоминала, что он еще живой. И что нужен. Ей нужен. ― Папа знал, на что шел. И никто не смог ему помешать. Ты не виноват. Не виноват. Он сам, понимаешь? Он сам искал смерти. И он ее нашел. А ты…ты спас меня, слышишь?

Толкнула кулаком в плечо, отрезвляя.

― Меня и еще многих, кто мог бы пострадать от тех экспериментов. Слышишь? Спас! Ты не убийца! Ты самый лучший! Слышишь! И мне плевать, что было. Плевать, какое ты носишь имя. Ты это ты. Ты нужен мне настоящий, понимаешь?! ― Сорвалась на крик. ― И я люблю тебя, черт бы тебя побрал! И не смей…никогда больше не смей так говорить…не смей…

Алекс смотрел на свою девочку, раскрасневшуюся, с твердой решимостью в потемневших глазах, и чувствовал себя самым счастливым. Потому что она верит в него. Потому что чувствует его боль, как свою. Потому что любит, несмотря ни на что.

― Люблю, ― выдохнул ей в губы и тут же завладел ими, целуя.

Поцелуй был долгим. Их языки сплетались в мучительно медленном танце страсти, оглаживая и слизывая кровь с искусанных губ.

Алекс уложил Айю на спину, раскрыл одеяло, наслаждаясь видом ее обнаженного тела. Ласкал взглядом. Пальцами сжимал темные горошины сосков, не сводя с ее груди полубезумного взгляда. Он хотел ее. Войти до упора уже возбужденным членом. Ощутить огонь ее желания. Ловить ее всхлипы. И двигаться. Неистово. Доводя свою девочку до оргазма. Он хотел и не двигался, только перекатывал между пальцами ее соски.

Она потянулась к нему сама.

― Сними, ― дернула за водолазку. Алекс стянул ее через голову, отшвырнул за спину и тут же поймал блестящий слезами взгляд Айи. Замер, выжидая. Давая ей время привыкнуть к нему вот такому: изрезанному, изорванному и залатанному шрамами.

― Лешка… ― ладонями накрыла его грудь со шрамом после торакотомии[1]. ― Сердце мое…

Потянула его на себе, губами касаясь линии шрама. Выбивая дыхание каждым прикосновением. Ничего не видя сквозь странный туман.

Только когда поймал ее перепуганный взгляд, опомнился. А она провела подушечкой большого пальца по его щеке, стирая его…слезы?

― Тебе больно?

Он мотнул головой, потому что онемел. Рванулся к ней, сминая ее губы.

Они снова занимались любовью. Жадно, торопливо. А когда они смогли нормально дышать, еще долго просто лежали, слушая сердцебиение друг друга. Снова одно на двоих

__________________________

[1]Хирургическая операция, заключающаяся во вскрытии грудной клетки через грудную стенку для выполнения хирургических вмешательств на легких, сердце или других органах, расположенных в грудной клетке.