Водный мир

Спутники оказываются догадливее меня и подбегают к креплениям, держащим судно в подвешенном состоянии. И не успевают. Левые тросы отцепляются сами, корабль летит в противоположную сторону, заваливаясь на бок. Поднятая волна ударяется в стену отсека, рассыпаясь целым ворохом пены, заливает окна в рубке. Я визжу от страха, пытаясь удержаться в вертикальном положении, Ник с Тимериусом хватаются за борта, чтобы не вывалиться наружу.

— Варисса, мать твою! — орет Никель, — перестань!

Едва корабль выравнивается, оставшиеся тросы тоже опадают, но уровень воды, поднявшийся до ватерлинии, уже держит его на плаву.

Море продолжает заливать док, пока не выравнивается по высоте со штормящей пучиной снаружи, и тогда ворота поднимаются полностью, раскрываясь мрачным, неприветливым зевом.

Под натужный рев мотора и развеселое пение капитана, судно смело устремляется в открытое море, навстречу ночи, темным, ходящим ходуном водяным холмам и бьющим наотмашь брызгам.

3. Под крылом у флибустьера

Спустя полчаса, пропитанные тьмой, страхом и волнующим кровь адреналином, мы попадаем в спокойные воды, словно преодолев невидимую границу между штормом и штилем. Схватка с воинствующей стихией заканчивается ничьей. Потрепанный, но вполне живой кораблик покачивается на еле заметных волнах, зализывая нанесенные бурей раны.

Все это время на борту кипела бурная деятельность. Каждый член экипажа вносил посильный вклад в общее дело, направленное на спасение судна.

Капитан управлял кораблем, сыпал отборной заморской бранью, взбираясь на пенные гребни водных исполинов, и дьявольски хохотал, рушась с них в бездонные пропасти. Потом вовсе передал руль Тимериусу и выбежал из рубки, под свистящие снаряды хлещущих струй дождя и бритвенно острые росчерки брызг. Тот, не выдержав вида носящегося туда-сюда по залитой водой палубе старика, вскоре передал руль Никелю и кинулся вслед за ним. Это был рискованный ход: умение последнего вести судно вызывало у меня большие сомнения.

Я старалась не путаться у них под ногами и, преодолевая брезгливость, обыскивала помещение рубки и нижнюю палубу на предмет спасательных жилетов или хотя бы кругов. Бестолку рылась в подгнивших шкафчиках, наощупь шарила под просиженными креслами — капитан уверял, что его «крейсер» оснащен по полной программе. Когда-то, во времена их общей с судном молодости, средства спасения, возможно, и правда присутствовали, но в данный момент я не находила ничего, кроме пустых бутылок и гор другого, менее знакомого, мусора.

Оба атланта метались снаружи, от борта к борту, выполняя сложные акробатические номера, уклоняясь от волн, переставляя тяжелые ящики с неизвестным грузом, подтягивая тросы. Не уверена, что они таким образом помогали судну справляться с бурей: скорее, это напоминало полубезумную пляску во славу морского бога. Опасаясь, как бы Никель не захотел последовать их примеру, я заявила, что утоплю корабль, стоит мне только взяться за руль.

Неужели теперь все позади?

Я решаюсь выйти на палубу. Из бушующего, страшного в приступе ярости, монстра, море превратилось в остывающего, одолеваемого чувством стыда исполина: отца, укачивающего на руках испуганное гневом дитя. Небо светлеет, превращаясь из черного в насыщенно серое; становятся видны переплетения облаков над головой: некоторые протягиваются длинными щупальцами через весь небосвод, другие нависают набухшими сумрачными коконами.

— Никогда не видела такого…

— В Атлантисе есть много того, чего не увидишь больше нигде, — рядом возникает Никель. — Рядом с «дырой» штормит почти всегда — сказывается природная аномалия. Смотри.

Он показывает сначала назад, откуда мы приплыли: там тучи громоздятся сплошной стеной, между ними и беспокойным морем тянется серые полосы дождя; затем вперед — куда направляемся. Там облачная пелена рвется, в беспросветном небесном саване зияют дыры, через которое яркими лучами прорывался свет разгорающегося рассвета.

— То есть, чтобы попасть к проходу в Набил, всегда приходится преодолевать этот кошмар? Бедные атлантийцы!

Ник усмехается, снимает с себя куртку и вытирает пот со лба. Он, как и я, выглядит уставшим. Темные вьющиеся волосы растрепались, падая на лоб в беспорядке, на лбу поблескивает влага.

— Нашла, кого жалеть. Для наших узкоглазых друзей любая непогода на море — всего лишь развлечение. Вздумай ржавая посудина потонуть, они бы добрались до станции вплавь.

А что, вполне вероятно. В результате разрушительного катаклизма, случившегося более двух тысяч лет назад, львиная часть суши на планете погрузилась под воду. С тех пор мир атлантов представляет из себя бескрайние морские просторы. Хочешь, не хочешь — приходится приспосабливаться.

Я ищу взглядом Тимериуса и нахожу его у носа корабля. Из его облика окончательно пропали следы тревоги, появившиеся в некогда легкомысленном юноше после прыжка. Он стоит у самого борта, скинув капюшон, подставляя лицо соленым брызгам и ветру. Глаза полузакрыты, на губах играет улыбка — он явно счастлив вернуться в родную стихию.

— К тому же, здесь не всегда так. Ночью шторма зверствуют с большей силой, чем днем, а пассажирским пароходам качка не страшна.

Словно в подтверждение его слов, издали доносится длинный утробный гудок. В километре от нас вальяжно проплывает огромный лайнер, держа курс в центр бури — к станции направляется первый рейсовый корабль. Тот, на который мы так и не попадем. Я с грустью представляю, как его пассажиры будут попивать коктейли, развалившись в уютных креслах, и любоваться через панорамные окна на зарево рассвета, с каждой минутой набирающее силу и краски. Картина не добавляет мне любви к нашему баркасу.

Кстати, о любви.

Впервые за неизвестно сколько времени мы разговариваем с Никелем — так просто, естественно. Как друзья или хорошие знакомые. Словно не было разрыва, вражды, обиды и стремления побольнее уколоть бывшего партнера. Даже упоительной страсти в начале отношений и то не было. Не было ничего. Прыжок в другое измерение обнулил наши счетчики, перезагрузил запущенную в прошлом программу взаимного разрушения, запустил форматирование жестокого диска с хранящимися на нем воспоминаниями. Теперь наша с ним история — чистый лист, на котором можно написать что угодно.

Но для начала нужно прояснить ряд очень важных вопросов.

— Почему ты рассказал начальнику безопасности о н… — в ушах противно жужжит, не давая продолжить мысль, — срабатывает блокатор, предупреждая о запрете разглашения истинной цели путешествия. Ничего не подразумевающая причина жужжания как раз мелькнула за окном в рубке: пока рядом околачивается капитан корабля, я не смогу упоминать проход в новый мир без риска получить болевой удар в голову в качестве наказания за болтливость. — И почему тогда я не могу говорить об этом?!

— Запрет снят для меня и Тимериуса. Ты — пока под вопросом.

Вот значит как?! Недавняя идиллия взрывается ослепительным фейерверком эмоций: обиды, злости, раздражения.

— Не нужно так злиться. Мы только-только вышли из бури. Не хватало еще одной, — произносит Тимериус. Словно пес, вместо запахов выдрессированный улавливать оттенки моего настроения, рядом возникает почуявший гнев Тимериус.

— Варисса, хватит! Запрет не помешает тебе разрушать мои планы и дальше. Даже не имея возможности говорить о новом мире, ты все равно умудрилась вывести Магарони на наш след.

Гнев сменяется чувством вины. Никель прав: сама того не желая, я сделала наше отбытие из Набила незабываемым, чуть не отправила предприятие коту под хвост, а нас с Ником — на тот свет. Проклятый ловец!

— Ладно, — беру себя в руки и твердо решаю оставить истерики в прошлом. — Но почему ты рассказал о нем первому встречному атлантийцу? Мне казалось, это огромная, как Великое море, и страшная, словно его глубины, тайна?

Тим украдкой смотрит на меня и улыбается: гордится — я в Атлантисе всего ничего, а уже говорю, как местная.

— Я немного пересмотрел сценарий экспедиции. И, думая, кого взять в союзники — набилианцев или атлантийцев, выбрал вторых.