Страница 47 из 105
Она как раз собралась кивнуть, когда коммодор Джемс Кинг произнес:
— Мне жаль тебя, если это так. Но, по крайней мере, матросам будет о чем поговорить с этим ирландцем.
И он резко захохотал.
— Я вовсе не влюблена в него, — быстро проговорила Марианна. — Просто мы давно знакомы.
Еще не хватало, чтобы матросы, принося пленникам скудный ужин, издевались над бедным Крэгом!
— Не самое лучшее знакомство, девочка, — сообщил Марианне Кинг и отправился осматривать корабль и проверять, все ли готово к отплытию.
К отплытию «Элоизы» все было готово — по трапам бодро сновали матросы, накачанный экзотической любовью врач был доволен, в затхлом трюме в железных клетках томились несчастные пленники, а по палубе бродила Марианна, не зная, что ей делать и как быть.
«Элоиза» увозила ее с благостного Таити, лишала друга и возможности попасть в столь желанную Африку…
Глава VII
ОРЕЛ В НЕВОЛЕ
Коммодор Джемс Кинг чувствовал себя совсем плохо. Он метался в жару, бредил, выкрикивая бессвязные фразы, а когда на короткое время приходил в сознание, то жаловался на страшную головную боль.
Но несмотря на болезнь и слабость, с Марианной, менявшей холодные компрессы на его пылающем лбу, сэр Джемс обращался весьма холодно и сдержанно. Он вежливо благодарил ее и умолкал, глядя в потолок каюты.
— Он чрезвычайно обижен на вас, — сказал Марианне первый помощник капитана Дэвис, ведший сейчас «Элоизу» к берегам Европы. — У сэра Джемса, к сожалению, очень хорошая память, и в том числе на неприятные вещи. Поэтому я не советую вам так часто навещать его, поскольку после ваших визитов он чувствует себя хуже.
По окончании разговора с Дэвисом Марианна испытывала смешанное чувство — с одной стороны, на губах ее играла немного нервная усмешка — сэр Джемс обижен на нее из-за того, что она не дала себя арестовать и сбежала с «Язона»! Бесспорно, она тогда подвела его, однако если и впредь перед нею встанет вопрос — обидеть друга семьи или быть арестованной, она без раздумий выберет первое. С другой стороны, ей было жаль мучившегося Кинга, и она вовсе не собиралась прекращать свои визиты к нему, облегчавшие его страдания.
Без врача на судне было тяжело, но, по счастью, никто из матросов не заболел. Они беспрекословно повиновались Дэвису, удрученные болезнью капитана и смертью Мейсона, чье изъеденное таитянским сифилисом тело уже покоилось в глубинах воспринимающего моря.
Марианна вздрогнула, вспомнив страдальческие глаза врача, понимавшего, что он обречен, и его лицо с проваливающимся носом. Кинг заболел уже после похорон Мейсона, но его болезнь была иного рода — она, скорее, напоминала лихорадку: ни одной язвы не было на его теле, в то время как несчастный Мейсон был покрыт ими.
Матросы, напуганные гибелью врача, постоянно говорили о сифилисе, не стесняясь даже присутствия офицеров и Марианны, придирчиво осматривали себя и впадали в отчаяние от любой, даже самой микроскопической, царапины. Особенно волновались те, кто охранял пленников, как-никак проведших на Таити значительное время.
— Эти — здоровы? — каждое утро слышала молодая женщина голоса матросов.
— Вроде да, хотя я их не рассматривал, — отвечали охранники.
— Вроде или здоровы? А ты рассмотри! — возбужденно кричали остальные. — Еще нам не хватало пойти на завтрак рыбам, как Мейсон!
— Да рыбы его и есть небось не станут, заразиться побоятся! — вопил кто-то из самых отчаянных, и громовой хохот сотрясал снасти.
Смехом матросы спасались от страха и уныния — «Элоиза» только-только обогнула мыс Доброй Надежды, и до Европы было еще далеко.
Стоя на палубе, Марианна напряженно вглядывалась вдаль: где-то там была недосягаемая Африка, куда ей было так необходимо попасть и куда попасть она не могла, находясь на английском корабле почти в качестве пленницы.
После этой мысля Марианне стало стыдно — она все-таки находилась в комфортабельной каюте, а внизу, в трюме, в железных клетках находились настоящие пленники, которые были вынуждены питаться кое-как и спать на соломе, и среди них был Крэг О’Флаерти.
Попасть в трюм было нелегко — вход охраняли два рослых матроса с непроницаемыми лицами, которые в ответ на любую попытку увидеть пленников отвечали:
— Сэр Дэвис запретил проходить в трюм кому бы то ни было, кроме охранников.
Просить позволения навестить О’Флаерти у сэра Дэвиса Марианна не хотела — она знала заранее, что ей будет в этом отказано. Дэвис неплохо относился к молодой женщине, однако он был ревностный служака и от своих обязанностей капитана не отступал ни на йоту.
Поэтому Марианна решила использовать свое единственное оружие — красоту. Она часто появлялась у входа в трюм, заговаривала с охранниками и улыбалась им и через некоторое время почувствовала, что оба матроса почти влюбились в нее. После чего она осторожно принялась прощупывать почву:
— А скажите, действительно ли пленников содержат в невыносимых условиях и еды у них достаточно только для того, чтобы не умереть с голоду?
— Это неправда, госпожа, — ответил Брайан, один из охранников. — Пленники содержатся в чистоте и относительном уюте, и еды им хватает.
— Я не думаю, что железную клетку можно назвать уютным местом, — хмыкнула Марианна.
— Госпожа, но мы не можем разместить их в каютах, вы же знаете это, — сказал Хью, второй матрос. — Это пленники, а пленники должны находиться в клетках.
— Я просто хотела предупредить вас, что они должны прибыть в Европу здоровыми, иначе вы понесете наказание. А так как врача на судне нет, я могла бы осмотреть их, — произнесла Марианна.
Охранники задумались.
— По этому вопросу вам надо поговорить с сэром Дэвисом. Если он сочтет нужным осмотр их, тогда мы вас, госпожа, обязательно пропустим, — наконец сказал Брайан.
Марианна была вынуждена уйти, но при первой же возможности вернулась к этому разговору, сказав, что сэр Дэвис слишком занят, чтобы поговорить с ней. Это было, конечно, обманом, но Хью и Брайан не смогли отказать Марианне, боясь, что она будет обижена.
Марианна шла по темному трюму, слегка морщась от запаха, шедшего из клеток. О чистоте говорить, конечно же, не приходилось.
— Я здесь! — послышался хриплый голос.
Молодая женщина обернулась — перед ней, держась за решетку, стоял Крэг О’Флаерти. Его рыжие волосы отросли и спутались, борода была уже довольно длинной, но голубые глаза весело блестели.
— Как вы себя чувствуете, Крэг? — спросила Марианна. — Не больны ли вы?
— Я здоров! — улыбнулся Крэг. — А не хватает мне только одного — доброй порции ирландского виски, и боюсь, здесь вы мне ничем не поможете. Что же до остальных, они на здоровье тоже не жалуются. К чему иметь хорошее самочувствие, когда эти клетки — последний наш комфортабельный приют. В тюрьме будет хуже. А меня наверняка ждет адская сковородка после крепкой веревки, поэтому здешняя прохлада меня даже радует, Марианна.
И О’Флаерти залился горьким смехом.
Марианна слегка поежилась от этого смеха. Она хотела увидеть Крэга для того, чтобы помочь ему, ободрить, но он, кажется, окончательно смирился с тем, что ему предстояло, — суд и виселица.
Она посмотрела вокруг, но люди в основном спали, свернувшись на кучах соломы, или тянули заунывные песни.
— Я надеюсь, что остальных мне удастся спасти, — снова заговорил О’Флаерти. — Мне уже ничего не светит, и перекладина с петлей ждет не дождется старину Крэга. Но если мне удастся доказать, что вся вина — моя, может быть, остальные ребята и останутся в живых и, выйдя из заключения, вернутся домой. А мне уже никогда не отпраздновать день рождения святого Патрика. Ну что ж, он не пожелал выручить меня, а я не желаю встречать его праздник.
— Крэг, — дрожащим от слез голосом произнесла Марианна. — Может быть, вам еще удастся бежать, и…
— Нет, Марианна, — сказал О’Флаерти. — Я о многом передумал, сидя в этой клетке. Даже если мне удастся выбраться из нее и отплыть на шлюпке, я не доберусь до берега — не хватит сил. И вы никак не сможете помочь мне. Но приходите — я буду рад видеть вас и слышать ваш голос.