Страница 34 из 105
Деланно царственным жестом Чернышов поднес к глазам Марианны свою руку, украшенную массивной золотой печаткой.
— Какой же вы подлец… — прошептала женщина, зажмуриваясь.
— Разве? Минуло уже около девяти лет после нашего тогдашнего свидания, — однако вы сберегли мое тавро на своем крупе. А ведь свести такое клеймо сравнительно несложно — остался бы лишь маленький аккуратный шрамик… Но вы, как благодарная кобылка, пронесли знак нашей близости сквозь годы… И неужели мужчины, которые состояли с вами в интимной близости, никогда не интересовались происхождением этой памятной метки?
— Замолчите! Замолчите! — выкрикнула Марианна. — Я так жалею о том, что рана, нанесенная вам Язоном Бофором, оказалась несмертельной!
Чернышов равнодушно пожал плечами:
— Что ж, тот американец и впрямь оказался бойким малым. Но я, к вашему глубокому сожалению, живуч как кошка. Таково уж свойство нас, русских… Есть у нас и другая особенность: глубокая симпатия к иностранкам, — разумеется, в том случае, если они обладают миленькой мордашкой и не очень кривыми ножками. Вы, Аннушка, как раз подпадаете под такую категорию…
Марианна собрала в кулак всю свою волю, чтобы не разрыдаться на глазах у белокурого наглеца, и процедила сквозь зубы:
— До встречи с вами я и не подозревала, что среди русских дворян могут попадаться подобные хамы. Вы позорите свой графский титул — и саму свою национальность! Я предпочла бы умереть тогда, на берегу, — лишь бы не встречаться вновь с вами!
Зеленые глаза Чернышова потемнели от гнева. Он скрипнул зубами и проговорил с расстановкой:
— Мне не хочется препираться с вами, индейская княгиня. Ваше счастье, что вы родились женщиной, — в противном случае я поговорил бы с вами иначе… Неужели вы не цените того, что я спас вас от краснокожих пропойц, с которыми вы по какой-то прихоти водили компанию? И вообще: какого черта занесло вас сюда, на побережье Тихого океана? Вас погнала в дорогу неудовлетворенная страсть к приключениям? Или вы мечетесь по белу свету, пытаясь заглушить неудовлетворенную страсть к толстячку Буонапарте?
— Не смейте говорить в таком тоне о человеке, мизинца которого вы не стоите! — вспылила Марианна. — Вы всего лишь подлый шпион, развязный повеса и жалкий пшют! Вы способны только на издевательства над беззащитными женщинами — в этом заключается ваше истинное призвание!
Чернышов спесиво вздернул голову:
— Вы забываете, княгиня, что именно русская армия гнала вашего императора через всю Европу, как жалкую собачонку! Наши казаки омыли сапоги в грязном ручейке под названием Сена! И теперь самоуверенный самозванец гниет на острове Святой Елены, прозябая в полном ничтожестве! Он хотел быть властелином мира — и оказался в полном афронте! Вы были свидетельницей его панического бегства из Москвы златоглавой, в очередной раз доказавшей свое право называться третьим Римом!
В запальчивой речи русского Марианна уловила странную щемящую нотку: что-то детское, мальчишеское… И женское чутье подсказало ей, что неспроста так горячится записной ловелас.
— Послушайте, Чернышов… Не кажется ли вам, что вы попросту ревнуете меня ко всему свету — к Наполеону, к индейцам и даже к самому Господу Богу? Ваша гнусная выходка с раскаленным перстнем обернулась против вас: клеймо выжжено не на моем теле, а на вашем сердце, граф!
Русский не ожидал столь точно нанесенного удара. В смятенье вскочив, Чернышов дернул воротник мундира, как будто ему не хватало воздуха.
— Вы… Вы… Вы не смеете так говорить! У парижских шлюх нет права оскорблять русских офицеров!
Он вылетел из комнаты, оглушительно хлопнув дверью. А Марианна тихо рассмеялась, празднуя свою маленькую победу над этим грубияном русским.
Спустя час раздался осторожный стук в дверь. Марианна, уверенная в том, что это не кто иной, как Чернышов, решивший доругаться, не без игривости крикнула:
— Входите, граф! Мне очень нравится ваша воспитанность: вы не позволяете себе вламываться без стука к беззащитной женщине!
И каково же было ее смущение, когда в дверях показался отнюдь не белокурый повеса, а сморщенный человечек в потертом сюртуке и с маленьким саквояжем в руках.
— Простите, мадам, — произнес он робко, — но я отнюдь не тот, кого вы, видимо, ожидали… Меня зовут Афанасий Христофорович Лещинский, я здешний доктор.
— У вас очень приличное французское произношение, — растерянно ответила Марианна.
Врач присел на стоящий у кровати табурет и принялся озабоченно рыться в своем саквояже. При этом он то и дело пристально поглядывал на пациентку, словно бы пытаясь установить по ее внешнему виду правильный диагноз. Большие уши Лещинского делали его похожим на летучую мышь, и Марианна с трудом удерживалась от смеха, разглядывая этого причудливого человечка.
— Ну-с, — задумчиво произнес доктор, — я полагаю, что эта микстура быстро поставит вас на ноги. В ее состав входит опий — и вам будет обеспечен глубокий оздоровляющий сон. Это главное, что необходимо вам в нынешнем состоянии, мадам.
Отлив лекарство из пузырька в маленькую мензурку, врач протянул ее Марианне:
— Это снадобье несколько горьковато на вкус, но действует чрезвычайно благотворно.
— Возможно, это покажется вам довольно странным, месье Лещинский, но лучшим лекарством для меня сейчас является нормальная европейская речь… — с улыбкой произнесла Марианна.
Доктор покосился на женщину с некоторой опаской и пробормотал:
— Но тем не менее, мадам, я бы посоветовал вам не отказываться от микстуры.
Марианна послушно опорожнила мензурку.
— Теперь вы заснете ангельским сном, мадам, и к вам начнут возвращаться силы.
— Мне кажется, что я готова проспать целую вечность, — проговорила княгиня слабеющим языком. — Вы не представляете, что за блаженство — оказаться в нормальной постели…
— Спите, спите, спите… — мягко прошуршал голос лекаря.
Сладкая дремота окутала тело Марианны: ей показалось, будто легкая лодка уносит ее по зыбким волнам навстречу огромному горячему солнцу…
Проснувшись глухой полночью, она долго не могла понять, где находится. Льющийся в окно лунный свет ложился на пол сверкающей дорожкой. Марианна с удивлением ощупала мягкую подушку, атласное одеяло…
«Боже мой, как же немного нужно человеку для счастья: уютная постель и прочная, надежная крыша над головой…»
Встав с кровати, она подошла к окну и осторожно провела пальцами по гладкому стеклу.
«Какое наслаждение — находиться в настоящем доме, а не в палатке из бизоньих шкур…»
В ее памяти всплыл бурный разговор с Чернышовым — и его оскорбительные претензии показались Марианне такими пустячными и забавными.
«Этот забияка русский так хотел обидеть меня, — а между тем его злобное ерничество лишь напомнило мне о том, что я — женщина, красивая женщина, белая женщина, а не индейская скво, по прозвищу Утренняя Стрела. Я — Марианна, Марианна, а вовсе никакая не Вулиадживеши. Как же давно никто не называл меня настоящим именем…»
Вернувшись в постель, она с наслаждением вытянулась на простыне.
«А какой все-таки смешной этот доктор…» — успела подумать Марианна, вновь окунаясь в сон.
Ее разбудили лучи неяркого октябрьского солнца. Щурясь спросонья, она увидела висящее на спинке кровати бордовое платье. Много замечательных нарядов бывало у княгини Сант-Анна, — но, пожалуй, ни один из них не вызывал у нее подобного восхищения. Вскочив с постели, она торопливо облачилась в обновку.
«Как жаль, что здесь нет зеркала: так хочется посмотреть на себя в нормальной одежде…»
Тихое поскрипывание двери заставило ее обернуться. Перед нею стоял русский доктор.
— О, здравствуйте, месье! — радостно воскликнула Марианна. — Ваше лекарство сделало чудо: я будто бы заново родилась!
Лещинский сдержанно улыбнулся:
— Немудрено, мадам: вы проспали почти трое суток…
— Неужели?! — опешила Марианна. — Никогда бы не подумала, что способна на такое…
— Но я все же пока что не рекомендовал бы вам вставать с постели, — наставительно сказал доктор. — Ваш организм еще недостаточно окреп после болезни.