Страница 4 из 9
Иван Александрович почему-то не изумился, не загневался, не запротестовал, будто все, что происходило, так и должно происходить, и, сопровождаемый комиссаром Эльдаром, которому Бекбулатов что-то приказал многозначительным узким взглядом, пошел из зала, краем глазаловя, как комсомольская девушкавместе с начлагом и несколькими из ниоткудавозникшими парнями разбивают интерлагерников нагруппы, расставляют около стен: к расстрелу, что ли, готовят?
Эльдар проводил ИванаАлександровичамимо милицейских, военных и по внешности штатских, только в антеннах, машин до самого домикаи, отворяя дверь, сказал: мы попросили бы вас, Иван Александрович, не выходить до завтрашнего утра. В ваших же интересах. Ситуация, понимаете ли, опасная. Тут у нас, кивнул в сторону Камы, натом берегу -- лагеря. Бегают иногда. Мало ли чего. Вот наэтом самом месте (Эльдар жестом римлянина, посылающего гладиаторанасмерть, показал вниз), наэтом самом месте (повторил-подчеркнул) неделю назад произошло убийство, и последняя фразапоказалась Ивану Александровичу не просто зловещей, но имеющей и некий предупреждающий смысл. Это, конечно, былаглупость, мнительность, результат неспокойного, ненормального состояния последних дней, однако, едвадверь закомиссаром лагеря захлопнулась, Ивану Александровичу стало надуше так нехорошо, так тревожно и безвыходно, что он, совершенно не готовый к мысли о самоубийстве (аоно одно, при теперешнем распаде всех связей мира, пришлось бы, наверное, как раз), стал мечтать об эдаких фантастических таблетках, которые, дескать, могли б погрузить в некий летаргический сон лет, скажем, ную ну, словом, до тех пор, покане кончатся безобразия и все как-нибудь так, само собою, не уладится и не устроится. Сладкая мечтапогрузилаИванаАлександровичав состояние благодушное, почти счастливое, сквозь которое уже не прорывались в сознание ни сирены, ни немецкие и восточноязычные выкрики, ни шум беготни, ни прочие тревожные звуки и из которого ИванаАлександровичавывело легкое поскребывание чьего-то ноготкав дверь. Альмирастояланапороге, улыбалась, звалас собою: пошли. Все кончилось. А что все? впервые после бекбулатовского выкрикарискнул проявить Иван Александрович любопытство. Что, собственно, все?
И Альмирарассказала, что, покашел вечер, кто-то спер с бельевой веревки пару джинсов, причем, не просто джинсов, аджинсов, принадлежащих немочке, -из-заэтого и разгорелся сыр-бор, понаехало всяких, обыскивали, допрашивали, вынюхивали следы, но, кажется, ничего не нашли и осадное положение сняли. Сейчас, хоть и рыскают неизвестные мальчики тенями меж домиков, все сноваотносительно тихо, горят костры, студенты поют песни, так что идемте, Иван Александровичю (Иван, поправил Иван Александрович татарочку) юидемте, Иваню Александрович, идемте, вам же должно быть интересно, вам же нужно собирать материал.
Страшно было Ивану Александровичу преступать запрет Эльдара, но соблазн, исходящий от Альмиры, оказался все-таки сильнее, и, когдаясно стало, что уговорить татарочку остаться в домике не получится, Иван Александрович решился и пошел, держаее заруку, в темноту: туда, где горели, бросая отсветы нанижние ветви сосен, комсомольские костры.
У костраАльмира, хоть и селарядом с Иваном Александровичем, мгновенно отдалилась от него, отдалилась недосягаемо, слилась, соединилась с ровесниками, поющими под гитару какие-то ерундовые песенки: то детские, про крокодилаГену, то что-то чисто студенческое, еще более глупое, и Иван Александрович подумал, что, только овладев инициативой, только став центром внимания, героем этого костра, сумеет вернуть татарочку -- и требовательно протянул руку в сторону гитары. Инструмент ему отдали нехотя, из одной вежливости, не ожидая, вероятно, ничего хорошего, но Иван Александрович проглотил это, предвкушая, как разгорятся сейчас глазаребят, как вспыхнет их интерес, едвапропоет он им несколько песен, каких они и слыхом не слыхивали: песен Галича. Нет, разумеется, петь в незнакомой компании, особенно, ощущая заспиною мелькание инкогнитных теней, ЫКоролеву материкаы или ЫПоэму о бегунах надлинные дистанцииы не следовало ни в коем случае, но кое-что попроще, поневиннее -- отчего ж не исполнить? И Иван Александрович решил, что лучше всего начать с ЫЛеночки и эфиопского принцаы, вещицы, в общем, шуточной. Пел он, разумеется, так себе, аккомпанировал, обходясь тремя неполными аккордами: весь расчет был намагическое воздействие текста! -- однако, ни первый, ни третий, ни пятый куплеты не произвели наслушателей никакого иного впечатления, кроме вежливо скрываемой скуки, и Иван Александрович в азарте, наплевав натеневых инкогнито, запел ЫОблакаы, апотом и ЫРепетицию ностальгииы. В глазах, нанего глядящих, вместо скуки стало появляться раздражение, похожее наларискино, потом один боец, другой, третий потихонечку встали и растворились в темноте, в какое-то мгновенье Иван Александрович не обнаружил рядом и Альмиры. Он вернул гитару, не допев до конца, и, сгорая со стыдаот нелепого, от полнейшего своего провала, побрел прочь. Не успел Иван Александрович удалиться от костранадесяток шагов, как в полуразогнанной им компании вспыхнул некий мульт-мотив, сразу подхваченный несколькими голосами, и, совсем было замороженная, сновазаигралажизнь.
Рядом с домиком били человека. Иван Александрович отпрянул в кусты, замерю СлаваБогу (потому что в таких делах свидетелем быть страшно), славаБогу, вроде не заметили!.. Кто-то поднял в вытянутой руке темную продолговатую тряпку: вот! Если бы шлане реальность, авсе-таки сценаиз патриотического фильма, по жесту, по интонации пришлось бы подумать, что тряпка -- знамя. Но Ивану Александровичу хватило мутного лунного светапонять: тряпка -- штаны. Поймали-таки вора, поймали и предварительно наказывают. Хыватыты, узнал Иван Александрович голос Бекбулатова. Давай ыво вы мышыну. Тело ворапотащили к воронку-УАЗику, и намгновенье Ивану Александровичу увиделось полумертвое, вспухшее от кровоподтеков, однако, сразу узнанное лицо: лицо утреннего алкаша-эквилибриста, левого из тех двоих, что двигались спиною. Чужак, в мыслях покаялся Иван Александрович. А я-то грешным делом подумал, что джинсы спер свой, из интерлагерников. Недооценил нравственную чистоту коммунистической молодежию
Машинахлопнуладверцами, клацнулапередачей, буркнуламотором и скрылась. Иван Александрович постоял еще с минуту -- все вокруг, кажется, было тихо -- и пошел спать. Вот и второе наэтой неделе убийство возле моего домика. Почти убийство. 6 Проснулся Иван Александрович не раньше полудня и долго лежал в узкой пионерской коечке, машинально рассматривая настенах кровавые запятые от раздавленных насосавшихся комарих. Да, поездкав Башкирию явно не заладилась, и самым благоразумным было бы лететь отсюдакак можно скорее, тем более, что материаладля грешневской статьи набралось уже вполне достаточно. Правда, Ивану Александровичу, развращенному журнальчиками, страсть как хотелось выяснить у немцев кое-что и для себя: как, например, они, не столь давно испытавшие (пусть не насвоей шкуре: через дедов, отцов, старших братьев) прелести одной людоедской идеологии, воспринимают другую: не выработалось ли иммунитета? что, например, думает адвентист седьмого дня о христианстве: не оно ли одно, с его приматом личности, с пренебрежением к земным благам, может всерьез противостать дьявольской эпидемии, все шире охватывающей нашу маленькую планету? -- но такие выяснения представлялись, разумеется, слишком опасными, и Иван Александрович долго боролся сам с собою, пока, наконец, все же не взбунтовался: дачерт их всех побери! джинсов я, славаБогу, не крал и не в гости напросился по бедности, априехал из столицы с редакционным заданием ЦК ВЛКСМ и имею полное право разговаривать с кем угодно и о чем сочту нужным, и плевать мне налюбые рыкымыныдацыы любых бекбулатовых, может, у меня какие-нибудь особые цели, про которые ему и знать-то не положеною
Настроив себя столь решительно, Иван Александрович вышел наулицу. Вовсю лупило солнце. Чуть ленивая атмосферавыходного быланапитанарадостной силою отдыхающих студентов. Они играли в волейбол и бадминтон, загорали нарасстеленных одеялах, фотографировались, хохотали, собравшись в кружки; пели песни, и к кому бы из них Иван Александрович ни подошел со своим фирменным блокнотиком, всюду получал любезные, доброжелательные ответы. Да, говорили немцы, коммунизм, действительно -- светлое будущее человечества; имеют, конечно, место отдельные недостатки, с пивом вот, например, перебои -- но что ж вы хотите? -- болезни роста; первопроходцам всегдатрудно; нет, отвечали: русские не побеждали нас: прогрессивный интернационал-социализм закономерно взял верх над реакционным национал-социализмом. (В этом последнем, заметил для себя Иван Александрович, не так уж они и неправы: недоставало герру Шикльгруберу и его коллегам должной последовательности: тут тебе, понимаешь, и значительная свободарелигии, тут тебе и частная собственность, тут тебе и в концлагерях сидят, не считая многострадальных иудеев, одни действительные враги, ане просто треть -- любая навыбор -- населения; с такими полумерами в победители выйти непросто) -- но это заметил он сам и про себя, анемцы т, что ему хотелось услышать, не говорили ни в какую. Опасаются, решил Иван Александрович, просто опасаются меня. Не могут же они насамом деле быть столь непроходимо глупыми, сколь пытаются выглядеть!