Усилитель жизни

Наверное, и Юля не могла с собой ничего поделать. Капля камень точит – он тоже стал ей нужен. «От тебя идет энергия», как-то сказала она, и Антон понял, что нечто такое действительно есть. Нечто, оправдывавшее в ее глазах всю эту нервотрепку. Но «сделался нужен» не означало «полюбила»…

После третьего ухода и третьего возвращения она стала иногда позволять ему немного больше. В первый раз увидев и потрогав Юлину грудь – словно два волшебных опаловых сосуда, мягко засветившихся в полумраке комнаты, где они укрылись от любопытных родственников – Антон испытал почти потрясение. И еще день после этого он был счастлив постоянно, каждое мгновение. Такого он не испытывал ни до, ни после… Но постепенно, и чем дальше, тем больше ему начало казаться, что Юля соглашается на ласки с ним через силу. Его исступленные объятия стали превращаться в мучение для обоих. Ему хотелось большего, а ей уже не хотелось и того, что было.

Потом он опять ушел. Надолго, чуть не на полгода, решив, что все, больше никогда не вернется. И тут даже умудрился завести знакомство с другой девушкой. Все-таки он не окончательно свихнулся на Юле. Ту, другую звали Света, она была довольно симпатичной, и Антон ей явно очень нравился. Или даже больше, чем нравился. Измученный и элементарно неудовлетворенный, он было соблазнился… и почти сразу обнаружил, что со Светой, такой милой и доброй, ему чего-то не хватает. То ли влечения, то ли того, что поважнее. Он понял, что, оказывается, когда нет настоящего, искреннего, идущего из глубины чувства, то все у него получается как-то либо вымученно, либо механически-неинтересно, и оставляет после себя странное муторное послевкусие. И – чего не было с Юлей – любой ее недостаток, особенно физический (моральные, наверное, полезли бы позже) слишком заметен, слишком раздражает. Ужасно, если Юля испытывала с ним нечто подобное. Но он-то, как только понял, что не идет и не пойдет, сразу же честно сказал Свете об этом. Вернее, постаравшись пощадить ее самолюбие, сказал, что на самом деле любит другую, но с той размолвка вышла, и он, вот… В общем, попросил прощения. Им обоим какое-то время после этого было плохо и тоскливо, но в итоге они разошлись мирно и навсегда. Антон потом не раз с тихой грустью вспоминал Свету и мысленно желал ей счастья, какого только возможно.

Он опять вернулся к Юле, и опять было все то же самое. Наконец, как-то в конце мая он уговорил ее съездить к нему на дачу. Довольно большой, частью даже покрытый лесом участок остался у них от дедушки-профессора, светлая ему память. А вот старый деревянный дом на фоне быстро возникавших рядом новорусских хоромов казался теперь скворечником. Но Антон любил его и не хотел бы другого.

Стояла теплая и пасмурная, как бы задумчивая погода, иногда накрапывал слабый дождик. Все вокруг было в изумрудной зелени, уже густой, летней, но еще совсем свежей, как бывает только в это время года. Под полупрозрачной крышей леса, подпертой тонкими белыми колоннами берез, в траве, словно мелкий жемчуг, рассыпались капельки воды. Во влажном воздухе плыл тонкий аромат цветущих ландышей, иногда пересвистывались птицы. Было уже сильно за полдень, когда они туда приехали.

Дача стояла пустой. Они молча и бесцельно побродили по участку, потом зашли в дом.

– Пойдем, что ли, наверх? – предложил Антон.

Юля молча кивнула.

Они поднялись в мансарду – небольшую комнату под крышей, где стояла низкая тахта. У Антона мелькнула в голове картинка, как они сейчас с Юлей на этой тахте… Благодаря Свете он теперь знал, как это делается. Тогда он не особенно хотел успеха, но был в нем абсолютно уверен и автоматически получил его. А сейчас – совершенно наоборот. Почему?! Почему именно с той, которая ему так нужна, все всегда настолько неправильно?

Он присел на край тахты. Юля стояла рядом, глядя в окно с отрешенно-усталым выражением. Антон не знал, что теперь делать. В глубине души он понимал – хотя ему не хватило бы смелости сказать об этом самому себе – что она сейчас здесь не то из сочувствия, не то по инерции… потому, что вчера, когда договаривались об этой поездке, она сама надеялась на то, что из этого что-то выйдет. А сейчас понимает – нет, не выйдет.

Он притянул ее к себе, попробовал обнять. Вышло, как с манекеном. Опять!! Он отпустил ее и вдруг почувствовал, что внутри, где-то в груди, словно поднимается и закипает горячая жидкость. Такое с ним случалось очень редко и почти всегда было некстати. А уж сейчас… еще одна картинка вдруг мелькнула, да такая, что он сам испугался и сейчас же постарался запрятать ее куда-нибудь подальше. Черт, но что делать-то – как избавиться от этого вулкана внутри?! Вскочить, заорать, сломать что-нибудь…

..Ничего он тогда не сломал. Хотя, кто знает – может, она бы к нему по-другому относилась, если бы он был способен на безумства. Если бы хоть раз в жизни взбесился и что-нибудь разбил, раскурочил, разнес. Или, наоборот, она бы тогда испугалась, ушла насовсем, и больше они бы никогда не встречались. Но не случилось. Ничего страшного не случилось. Вместо этого у него наступил какой-то ступор – все желания пропали. Антон просто повалился ничком и лежал, мечтая лишь о том, чтобы вообще ничего не чувствовать и чтобы никто его не трогал.

Ближе к вечеру Юля как-то сумела растормошить его. Да, ночевать там не стоило – вспомнилась концовка «Идиота» Достоевского. Он закрыл дом и вяло потащился за ней обратно на станцию. Прогулка его немного взбодрила, и поэтому в электричке, когда они уселись на жестких скамейках друг напротив друга, он вдруг задал вопрос, который (ну тоже идиот, прости господи) он почему-то боялся задать раньше. Или не знал, как сформулировать.

– Слушай, а у тебя… были мужчины?

Ответ, хотя он и подозревал нечто подобное, все-таки прозвучал убийственно.

– Конечно, – тихо и как-то просто ответила Юля.

Почти забытое чувство ревности вынырнуло откуда-то и прошило его раскаленной иглой. Потом Антон, видимо, на какое-то время опять впал в спасительный ступор и пропустил то, что она говорила в это время. А ей, видимо, захотелось выговориться или что-то объяснить. Когда нормальное восприятие вернулось, оказалось, что Юля рассказывает:

– … мы ездили с друзьями прошлым летом на море. Жили в палатке на диком пляже недалеко от Туапсе. Там замечательно было – море, рядом чистая речка, и никого. То есть почти никого – было еще несколько таких же палаток неподалеку. Кто-то приезжал, кто-то уезжал. Однажды появился один новый парень, пришел к нам в гости, ну и потом… в общем… я с ним переспала. Сама не знаю, что меня толкнуло. Один раз, и все. А утром встала, вышла из палатки… и так мне почему-то тошно сделалось… не могу передать… так тоскливо… вот.

Антон вяло глядел вниз на свои руки и дальше, на грязноватый пол.

– Так это… не первый был? – наконец зачем-то выдавил он из себя.

– Нет. То есть да… ну, не первый. Вообще-то… глупо у меня это все сейчас получается. Я же тебе раньше рассказывала – меня родители воспитывали так, что, в общем, как у них, должна быть одна любовь на всю жизнь.

– Да, помню, ты говорила, – медленно выговорил Антон. Он еще тогда начал понимать, что на эту роль предназначен не он. Ну, и кто же тогда?

– И был сначала… один человек, – продолжала Юля. – Я в него влюбилась. По-настоящему. Встречалась с ним больше двух лет. А потом… – ее голос начал помимо воли делаться нервно-раздраженным, – одним словом, он перестал быть для меня единственным и идеальным. Да вообще-то… раньше надо было понять. Не был он никакой идеальный, вообще раздолбай был по жизни! – Юля, кажется, даже ногой притопнула. – С ним надо было все время нянчиться, помогать ему постоянно, нос вытирать… И сколько я с ним не возилась, все было бесполезно. Не могла я больше! Ну и… вот так.