Последний рубеж

— Какого черта ты здесь забыл? — севшим голосом спросил он, обращаясь к Фостеру.

Однако ответить Эрик не успел — вместо него заговорила Вика:

— Этот человек не сделал ничего плохого, пап! Он всего лишь заблудился.

Иван бросил быстрый взгляд на девочку, после чего снова вопросительно посмотрел на Эрика.

— Это правда, — сухо произнес наемник. К тому же, что я мог сделать плохого, когда эта девчонка посадила меня под «стекло»?

С этими словами Фостер постучал кулаком по невидимому барьеру, после чего театрально развел руками:

— Видишь, это я — несчастная жертва, но никак не она.

— Почему ты не позвала никого на помощь? — строго спросил Иван, обращаясь к девочке.

— Я не успела, — в данном случае Вика не слукавила. — Мне… убрать барьер?

«А ты у меня далеко не глупая», — с долей восхищения подумал Бехтерев, после чего нехотя кивнул.

— Значит так, я выведу его из жилой части, а ты возвращайся в детское общежитие. Потом я зайду к тебе.

С этими словами Иван приблизился к Эрику и, грубо схватив его за локоть, потащил к выходу. В свою очередь, Фостер даже и не думал сопротивляться. Ему тоже не слишком улыбалось сидеть под телекинетическим куполом наедине с самодовольной девчонкой, которая в любую минуту могла его раздавить. То, что Вика не блефовала, он до сих пор чувствовал грудной клеткой.

— Больше никогда не смей приближаться к моей дочери, — мрачно произнес Иван, наконец отпуская локоть Эрика.

— Так я и не приближался к твоей дочери, — усмехнулся Фостер. — Я ее даже в глаза не видел!

— Не прикидывайся идиотом! Если я расскажу Димке, что ты шляешься где попало, он снова закроет тебя.

— О какой девочке вообще идет речь? Если ты про ту полукровку, то прости, но она не твоя дочь! Такую мог породить только кайрам. И что вы мне все этим Бароном угрожаете? Я ничего плохого не сделал. Ну да, захотел посмотреть жилую зону. А куда мне еще было идти? В казармы, где меня все ненавидят? Я хотел открыть для себя что-то новое.

— Ну и что, открыл? Колумб хренов!

Эрик весело усмехнулся.

— Да, как минимум я впервые увидел полукровку-девочку.

— А что, это такая большая редкость? — нахмурился Бехтерев.

— В той лаборатории, где меня держали, за такую вот девочку без колебаний уничтожили бы целый город.

— А что с тобой там делали?

Веселая ухмылка немедленно исчезла с губ американца:

— Я не хочу вспоминать.

Неожиданно Иван остановился и пристально взглянул на наемника. Он смотрел на того, кого все называли «крысой», а видел собственное отражение. Побои алкашей-родителей, детский дом, бандитские группировки, первые заказы на убийства. И у этого парня должно быть нечто похожее. Эрик Фостер был таким же Иваном Бехтеревым или Димой Лесковым, только с другой стороны океана.

— Не вспоминай, — задумчиво произнес Иван. — В любом случае ты стал таким не от хорошей жизни.

Эрик не ответил. Поначалу он хотел сказать нечто язвительное, но слова так и остались на его языке. И почему-то неожиданно для себя ему снова захотелось сделаться незаметным…

Шел третий день свободной жизни Фостера, когда он окончательно убедился, что с местными жителями наладить отношения не то, что не получится, но уже и не хочется. Он третировал солдат и исчезал тогда, когда те уже собирались «набить ему морду», он дразнил местных жителей, которые пытались запугать его жалобами Лескову, он умудрился довести даже местного православного священника, требуя у того принять его исповедь и одновременно заявляя, что исповедоваться будет только католику.

Ближе к полудню Фостер снова увязался за Альбертом и последовал за ним в комнату отдыха, где врач собирался заварить себе заслуженную чашку кофе. Однако, когда врач отвлекся, чтобы достать из шкафчика сахарницу, чашка снова оказалась пустой, да к тому же еще и совершенно чистой. Несколько секунд Вайнштейн сосредоточенно смотрел на чашку, пытаясь понять, заваривал ли он вообще этот напиток. Возможно, погруженный в свои мысли, он автоматически решил, что уже приготовил кофе, а на самом деле лишь поставил чашку на стол. Однако, повторив свои действия, мужчина снова обнаружил, что кофе исчез.

Эрик с иронией наблюдал за тем, как врач тупо пялится на пустую чашку, держа в руке всю ту же злополучную сахарницу. И если первую чашку Фостер спрятал в холодильник, подменив ее чистой, то вторую решил выпить сам.

Что-то сердито пробормотав, Вайнштейн стремительно покинул комнату отдыха и направился прочь по коридору.

«Это куда это ты так резво побежал?» — мысленно веселился Эрик, с трудом поспевая за доктором. Но вот Альберт покинул больницу и быстрым шагом двинулся в сторону правительственного здания. Этот маршрут несколько насторожил Фостера, но он все же продолжал преследовать свою сердитую жертву. Когда мужчина остановился у двери, ведущей в кабинет Барона, наемник окончательно помрачнел…

Первое, что услышал Лесков после требовательного стука, это сердитый возглас Вайнштейна:

— Я не могу так жить!

С этими словами хмурый врач зашел в кабинет и, мрачно воззрившись на Лескова, продолжил:

— Я, конечно, всё понимаю: ты решил наладить с ним хорошие отношения, но это не значит, что я собираюсь терпеть его дурацкие выходки. Дима, я — врач, я — уважаемый человек, у меня несколько высших образований!

— Постой, к чему ты клонишь? — начал было Дмитрий, но Альберт жестом попросил его не перебивать.

— Мне кажется, я достаточно сделал для этого города, чтобы заслужить право спокойно выпить свою полуденную чашку кофе. И меня совершенно не устраивает, что вместо того, чтобы отдыхать в положенное от работы время, мне приходится бегать из здания в здание и обсуждать разную чепуху. Я отказываюсь работать в таких условиях.

— Да объясни же наконец, что случилось! — не выдержал Лесков.

— Что случилось? Случился твой драгоценный Фостер, который куда-то девает мой кофе. Не удивлюсь, если он ходит за мной по пятам и издевается надо мной: прячет мои вещи, выливает мой кофе, подслушивает мои разговоры! Я не могу осматривать человека и гадать, стоит ли у меня за спиной твой дурацкий наемник или нет? А что если он заявится в операционную? Как ты прикажешь мне оперировать в таких условиях? Или на осмотр какой-нибудь женщины? Я не удивлюсь, если он и сейчас стоит в этом кабинете и смеется над нами!

— Эрик, — Дима нарочито спокойно позвал Фостера по имени, однако не особо рассчитывая на то, что тот признается в своем присутствии.

— Ну да, я здесь, — внезапно раздался недовольный голос с сильным американским акцентом. Дмитрий обернулся и увидел Эрика, удобно развалившимся в кресле.

— Ябеда! — усмехнулся тот, теперь уже обращаясь к Альберту. — Подумаешь, подшутили над ним.

— Знаешь что, если ты еще раз… — начал было Вайнштейн, но теперь уже Дмитрий жестом попросил его прерваться.

— Альберт, я сам поговорю с ним, — мягко произнес он.

— Детский сад! — вырвалось у Альберта, после чего мужчина поспешно удалился.

— Что? Расстреляете меня? — сухо поинтересовался Фостер, когда дверь за спиной врача с грохотом захлопнулась.

— Ну зачем же так категорично, — ответил Дмитрий, глядя на своего непутевого союзника. — Однако я никак не могу понять ваших мотивов. Завтра мы с вами отправляемся за Лунатиком, а вы, вместо того, чтобы спокойно провести последний день, донимаете моего друга.

— Я всего лишь пошутил! И ничего я у него не прятал, пусть не врет! Если не может вспомнить, куда положил свои бумаги, так это его проблема. Пусть записывает, или внимательнее смотрит в своих дурацких ящиках! А ту папку вообще забрала какая-то Оленька, так что пусть с ней разбирается!

— Эрик, на вас жалуются. На мой взгляд, сейчас вы не в том положении, чтобы еще больше раздражать людей. Я не хочу снова сажать вас под замок.

— Только не говорите мне, что вы на моей стороне.

— Я ни на чьей стороне. Но люди требуют, чтобы я наказал вас.

— И что же вы собираетесь делать? — Фостер напоминал обиженного ребенка, которого поймали за чем-то нехорошим.

Конец ознакомительного фрагмента.