На Закате

Когда Кастор закончил молитву, бледные лучи света уже просачивались сквозь ставни, чертя в полумраке избы изломанные светлые линии. Агент Маркус встал позже и тоже молился, но никто не собирался ждать, пока он закончит. Комиссар резко развернулся, щелкнул пальцами, по своему обыкновению, и громко приказал:

— Начинаем братья. Поднимаем Сирко, начинаем следственные действия. Все помнят, у кого какие задачи?

— Так точно, комиссар. — отозвался встрепенувшийся Натан, успевший часа три вздремнуть, пока Кастор молился.

Будить Агафона Сирко инквизиторам помог деревенский олух, встречавший вчера дормез. Он подскочил к ним, едва они вышли из избы, и с восторженной готовностью проводил к самому богатому дому в селении, лишь немного отстоящему от майдана. Жилище это с массивной соломенной скрышей, подпертой резными деревянными столбами, откровенно выделялось среди прочих построек в Сборри, и размерами и добротностью исполнения. Провожатый долго молотил в дверь и в ставни, пока не был наконец обруган бабьим голосом. Однако, уже через пару минут во двор вышел помятый и злой как демон голова Сирко.

Комиссар не стал обращаться к нему лично, предоставив сделать это интерну, что бы проверить насколько тот сможет обеспечить организацию расследования. Брат Натан справился отлично, и голова, несмотря на очевидное нежелание иметь дело с инквизицией, принял его распоряжение к исполнению.

Через пол часа на майдане уже собрались практически все жители селения, и комиссар Кастор, взобравшись на телегу, зычным властным голосом потрясая влажный холодный воздух доводил до их сведения важную информацию. Мужики смотрели нахмурившись, бабы встревоженно, все были очевидно напуганы. Не надо было быть особо одаренным следователем, что бы увидеть, что здешнему народу есть что скрывать, и скрывать он умеет плохо. С селянами всегда так, работа для интернов и лентяев.

— Уважаемые жители Сборри! По распоряжению Святой Инквизиции Альдена, в ваше селение направлена чрезвычайная комиссия, для проведения следственных действий! Особо подчеркну, что расследование носит чрезвычайно важный характер, иначе нас бы здесь не было! От вас потребуется всяческое содействие следствию, и что важно, чрезвычайно важно: абсолютная искренность и честность. Любая ложь и лукавство в деле расследования, это в первую очередь грех перед самим Господом, а кроме этого это тяжкое преступление, за которое может быть подвергнут взысканию как отдельный преступник, так и всё селение в целом! Я бы не хотел, что бы нечто такое произошло. Вплоть до особого разрешения, кому бы то ни было запрещается покидать селение. Нам может понадобиться помощь каждого из вас. Каждый, кто нарушит это постановление, будет автоматически признан виновным в препятствовании следствию. Это преступление влечет за собой не только извержение из Церкви, но и самое суровое наказание по имперским законам! Сейчас призываю всех проявить должное прилежание и усердие. Следуйте указанием вашего головы и членов комиссии! С Богом!

Когда Кастор закончил свою речь, на дорогах, ведущих из села уже стояли наряды из местных мужиков, призванные препятствовать кому либо при попытке покинуть Сборри. Комиссар скорее не верил в действенность такой меры, но она была необходимой. Возможно, страх перед наказанием и заставит селян содействовать.

Между тем, брат Аполлос, уже добрый час как гнал одну из лучших лошадей Сборри, направляясь в Лашевское Иоанновское аббатство, находящееся лигах в пяти на север от села. Именно там обретался клирик, окормлявший местное население, и именно он должен был поведать обо всем, что узнал от него на исповеди, и что могло бы быть полезным. В этом и был принцип эксконфессии, которая никаким образом тайну исповеди не нарушала. Тайны кающихся сердец оставались известны только уполномоченным духовным лицам, и никогда не предавались огласке, даже если по итогам эксконфессии кто-то подвергался наказанию, уже в качестве епитимии.

Дознание решили проводить в той же избе, где и остановились. Еще один дом поблизости, принадлежащий вдове-поросятнице, решили превратить в изолятор для тех, с кем стоило разбираться дополнительно.

Первой Кастор хотел видеть, конечно же Лию, ту самую несчастную колдунью, из-за которой всё и началось. Совершенно ожидаемо сиротку никто найти и предоставить не смог, хотя, как выяснилось, обыкновенно она обреталась на дворе у головы. В итоге на поиски колдуньи был отряжен Рорик, наделённый широчайшими полномочиями в плане опроса местного населения.

Комиссар же решил начать беседу непосредственно с женой Агафона Сирко Мартой. Супруга головы мало чем отличалась от обыкновенной сельской бабы: толстая, полнокровная, не красивая. Отличало её разве что чистое платье, да по-звериному цепкий взгляд, говоривший о уме и жестокости, не свойственных сельским бабам.

В избе, кроме Барроумора и Марты, оставался только брат Натан, которому надлежало наблюдать за работой комиссара. Женщина уселась на одинокий табурет, выставленный посреди помещения, с волнением оглядела обоих инквизиторов. Кастор стоял ровно напротив неё, сложив руки на груди и смотрел словно с усталостью, размышляя еще о чём-то.

— Итак, уважаемая Марта Сирко, в свое время вы направили запрос в отдел Святой Инквизиции, по поводу некоей сироты Лии. Вот, мы здесь. Давайте побеседуем об этом… Среди оснований ваших подозрений, вы называете то, что девушка слоняется по лесам, и мало с кем общается. Это может иметь отношение к делу, а может и не иметь. Это же молодая девушка, как я понимаю, а насколько мне известно, в теории, для молодой девушки такое поведение может быть естественным. Особенно для сироты. Может быть были еще какие-то обстоятельства, о которых нам следует знать?

— Так Ваше Преподобие, до вас здесь был же еще этот… Преподобный Грэйс. Я ему все как есть сказала же…

— О преподобном Грейсе мы поговорим еще отдельно. Я хочу знать, зачем на самом деле вы вызвали сюда преподобного Грейса. Сиротка Лия как предлог, а детектив, приехавший сюда, исчезает. Я могу сказать, что очень все походит на какую-то западню. И что же в таком случае получается, Марта? В эту западню заманили детектива именно вы.

— Да Господи Иисусе! — женщина испуганно взглянула на брата Натана, как будто он мог ей чем-то помочь. — Ваши Преподобия, да ну какая западня… Что Лия колдовка, это вы он у кого хотите спросите. Убей меня Боже!

— Богу незачем вас убивать, лично. — усмехнулся Кастор, и подошел несколько ближе. — Так почему же все так уверены, что несчастная сиротка ведьма?

— Так у неё мать-то кто… — уже переходя на скандальные ноты возразила Марта.

— А кто у неё мать? — вскинул брови инквизитор.

— Так… это… — женщина кажется начала говорить не вполне то, о чем хотела. — Ведьма же была.

— Отлично, Марта, отлично, давайте поговорим о её матери. Кто она, когда преставилась, и почему вы так уверены, что она тоже была ведьмой?

— Анна её мать была, померла вот зимой, на сочельник и померла. А что ведьма, так тут к ней это…

— Местные обращались. Так? — Кастор недобро ухмыльнулся.

— Да я-то не обращалась, а эти вот… православные… Те хаживали.

— Схизматики?

— Да, они. Как захворает кто, да так и идут к Анке. А она им там делает…

— И что, помогала Анка-то? — уже с каким-то весельем спросил комиссар, и от этого вопроса даже у брата Натана пробежали мурашки по коже.

— Не знаю я, как помогала… — потупилась Марта. — Да только как померла, жить легче стало.

— Как же она померла-то?

— Померла и всё… Прибрал её дьявол. Еще бы отродье её куда-нибудь делось, вообще бы хорошо.

— Но я слышал, что она живет у вас на дворе. Как-так, приютили значит ведьму, а потом на неё же доносы строчите.

— Это всё…

— Агафон? Муж ваш…

— Нет, не муж! — воскликнула Марта, едва не подпрыгнув. — Это Паул. Сын наш… Приворожила его, дрянт такая. Притащил шалаву эту, в сенях поселил. Жениться просил, да кто-ж ему дал бы! Я сказала: прокляну, отрекусь, по миру пущу…