Страница 38 из 53
-- Я считаю, что стена существует, -- проговорил Струан.
-- Ну, полно, Дирк, -- замахал на него рукой Лонгстафф. -- Невозможно, чтобы такое укрепление могло быть построено две тысячи лет назад.
-- Легенда гласит, Кулум, что на строительство стены был отправлен каждый третий человек в Китае. Строили ее десять лет. Говорят, при строительстве умер миллион человек, и все они погребены в стене. И духи умерших охраняют ее.
Кулум усмехнулся.
-- Если она так огромна, маньчжуры бы никогда ее не преодолели. Не может быть, чтобы она существовала.
-- Согласно легенде, маньчжуры прорвались через стену обманом. Китайский генерал, охранявший ее, продал собственный народ.
-- А вот это более чем вероятно, -- с отвращением произнес Лонгстафф. -- Никакого понятия о чести здесь, на Востоке, ну? Этот генерал полагал, что сможет с помощью врагов захватить трон, но маньчжуры воспользовались им, а потом уничтожили. По крайней мере, так говорится в легенде.
-- Вот уж действительно странная легенда, сэр, -- сказал Кулум.
Взгляд Струана стал жестким.
-- Тебе лучше сразу привыкнуть к тому, что ты теперь будешь слышать много странного. И подумай еще вот над чем, Кулум, -- китайская цивилизация насчитывает пять тысячелетий. Постарайся осмыслить это: книги, печатные прессы, живопись, поэзия, правительство, шелк, чай, порох и тысячи других вещей. В течение тысячелетий! Мы же можем считать себя цивилизованными последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью.
Раздался стук в дверь. В каюту торопливо вошел Горацио
-- Ваше превосходительство?
-- Вы нужны мне, Горацио. Я хочу, чтобы вы незамедлительно перевели это на китайский и отослали со специальным курьером. И направьте копию мистеру Скиннеру, пусть напечатает это в своей газете.
-- Слушаюсь, сэр. -- Горацио взял бумагу и повернулся к Струану: -- Я был очень огорчен, услышав ужасное известие.
-- Благодарю вас. Это мой сын Кулум. Горацио Синклер. Молодые люди пожали руки, с первого взгляда понравившись друг другу.
Горацио прочел письмо.
-- У меня уйдет много времени на то, чтобы перевести это в приемлемых придворных выражениях, сэр.
-- Его превосходительство желает, чтобы письмо было отправлено именно в том виде, в каком оно написано, -- веско сказал Струан. -- Безо всяких изменений.
Горацио открыл рот от изумления, потом едва заметно кивнул.
-- Да, я., э... сделаю это немедленно. Но Ти-сен ни за что не примет такого послания, мистер Струаи. Ни за что, ваше превосходительство. Иначе он слишком потеряет лицо.
Лонгстафф встрепенулся.
-- Лицо? Я покажу этому скользкому плуту-язычнику, что такое лицо, клянусь Богом! Передайте адмиралу мое почтение и попросите его отправить это письмо в Вампоа на линейном корабле, с распоряжением проследовать оттуда прямо в Кантон, если только письмо не будет принято!
-- Слушаюсь, сэр.
-- Не примет его, скажите пожалуйста! -- продолжал возмущаться Лонгстафф, когда Горацио вышел. -- Поразительное высокомерие. Все эти язычники -- варвары. Все до единого. Китайцы. Маньчжуры. Они не ведают, что такое справедливость, и их презрение к человеческой жизни поистине невероятно. Они продают своих дочерей, братьев, сестер. Уму непостижимо.
Кулум вдруг вспомнил свою мать и братьев, и то, как они умирали. Водянистые рвота и стул, вонь, невыносимые рези в животе, запавшие глаза, подергивающиеся руки и ноги. Потом конвульсии, еще более сильная вонь и вслед за этим -- смерть и черная дыра разверстого рта. А после смерти внезапно наступали мышечные спазмы, и вот ею мать, скончавшаяся час назад, вдруг начинает извиваться на кровати -- мертвые глаза открыты, рот зияет...
Давние страхи опять заползли в его душу, лишая сил, и он отчаянно попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом -- о чем угодно, лишь бы отвлечься, забыть этот кошмар.
-- Касательно распродажи участков, сэр. Землю сначала необходимо промерять. Кто должен этим заняться, сэр?
-- Найдем кого-нибудь, не беспокойтесь.
-- Может быть, Глессинг? -- предложил Струан. -- У него есть опыт в составлении карт.
-- Прекрасная мысль. Я поговорю с адмиралом. Отлично.
-- Кстати, раз уж о нем зашла речь, вы могли бы подумать о том, чтобы назвать пляж, где сегодня был поднят флаг, мысом Глессинга.
Лонгстафф был поражен.
-- Положительно, я никогда не научусь понимать вас. Зачем изменять самому себе и увековечивать имя человека, который вас ненавидит?
Потому что хорошие враги -- это большая ценность, подумал Струан. К тому же Глессинг будет мне полезен. Теперь он умрет за этот мыс, названный его именем, а это означает -- за весь Гонконг.
-- Мне просто подумалось, что такой жест доставит удовольствие нашему доблестному военному флоту, -- сказал он вслух.
-- Это действительно хорошая идея. Я рад, что вы ее предложили.
-- Ну что же, полагаю, нам пора возвращаться на свой корабль, -- сказал Струан, наклонив голову. Он устал. А впереди было еще очень много дел.
Исаак Перри стоял на юте "Грозового Облака", наблюдая, как морские пехотинцы ищут под брезентом, в баркасах и в парусной кладовой. Он ненавидел морских пехотинцев и морских офицеров: когда-то его самого заставили служить в военном флоте.
-- На судне нет никаких дезертиров, -- еще раз повторил он.
-- Разумеется, -- ответил ему молодой офицер, возглавлявший отряд, присланный на корабль для проведения обыска.
-- Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ваши люди не оставляли после себя такого беспорядка. За ними придется убирать целой вахте.
-- Ваш корабль окажется завидным призом, капитан Перри. И сам корабль, и его груз, -- с издевкой ухмыльнулся офицер.
Перри впился глазами в Маккея, который стоял у площадки сходного трапа под охраной вооруженных солдат. Если только ты помог Рамсею проникнуть на корабль, подумал Перри, ты покойник, Маккей.
-- Баркас у кормового грапа, -- крикнул третий помощник. -- Владелец поднимается на борт. Перри поспешил навстречу Струану.
-- Они считают, что на нашем судне скрывается дезертир, сэр.
-- Я знаю, -- ответил Струан, вступая на палубу. -- Почему мой боцман находится под стражей? -- обратился он к высокомерному молодому офицеру, и в его голосе появился пугающий скрежет.