Дорога за грань

Вечером я всё-таки заглянул в штаб немного поработать и прямо с порога столкнулся с Веникемом.

- Э, я же тебе отдыхать велел.

- Я отдыхал. Сколько можно?! Тем более, у меня отгрузки на завтра не готовы.

Он ухмыльнулся: "Трудоголик", потом машинально потрепал меня по волосам, но тут же брезгливо отдёрнул руку. Настроение его от этого, кажется, испортилось:

- Не готовы, значит, делай. Да, и раз пришёл, вот новые реквизиты наших счетов в банке Нуда, все новые отгрузки через них.

Венки:

Это было катастрофой, но насколько катастрофой - я понял, только когда лепил на эльфика ордена. Он смотрел на меня с таким восхищением, с таким плохо скрываемым восторгом... Как ребёнок, которому никогда не дарили подарков, а тут вдруг принесли целый мешок. Ёк! Хотелось ухватить его пальцами за подбородок и накрыть губы своими. Выпить это восхищение поцелуем, обладанием. Юбля! Я настолько, оказывается, привык к доступности эльфика, что это стало частью меня. А запретное притягивает сильней. Юбля!

Вечером я опять столкнулся с ним в штабе:

- У меня отгрузки не готовы на завтра.

И смотрит на меня всё с тем же восторгом. Ёк, теперь даже не пытаясь его скрыть. Рука к волосам потянулась машинально, я поймал это движение, только когда пряди волос уже скользили между пальцами. Ёк! Пришлось резко отдёрнуть руку. Я привык воспринимать его своим, доступным всегда. А он, поганец мелкий, ещё и парфюмом, который я ему подобрал, пользуется! Юбля! С этим нужно что-то делать.

Я ворвался в кабинет Морок, громко захлопнув за собой двери, и только в этот момент подумал, что можно было бы вести себя приличней.

Она опять сидела над своими бумагами.

- Можно?

Она взглянула на меня чуть обеспокоено:

- Заходи.

Я шагнул ближе и смиренно опустился, прижимаясь к её ногам

- Что-то случилось?

- Я должен просить тебя о помощи. Помнишь блок, который я ставил себе на Экома? Его нужно снять.

Морок поджала губы:

- Его невозможно вычистить. Ты не делал возвратных якорей.

- Да. Я знаю.

Знаю, знаю! Кто же мог предположить, что эта хвалёная несгибаемая даккарская честь опять прогнётся и вернёт Экома в ряды Даккара? Что Торес и Адениан придут к твёрдой убеждённости, что Экома нужно простить, и станут навязчиво убеждать в этом меня и Анжея. Ну, с Ктарго-то хотя бы всё понятно, ему старик что-то наплёл, а эти двое с чего? Вопрос, который нужно решать снизу?! Да у меня никакого шанса даже повлиять на это решение не было! Меня просто фактически поставили перед фактом, что сегодня утром я даю Экому ордена своего братства. Ёк!

Морок участливо меня обняла:

- Да и твои отношения с Экомом давно уже обросли и другими, естественными якорями.

- И это верно. Но сегодня утром я лично дал ему ордена. Испытывать желания такого рода по отношению к воину будет неуместно.

- М-да. - Она задумалась. - Конечно, я попытаюсь аккуратно снять, что смогу. Но чистого эффекта не будет. Я сниму якорь на запах и, может, ещё некоторые вещи, которые будут слишком явные. В остальном тебе придётся просто держать себя в руках. Полностью это уже не снимается.

- Я знаю.

Снять получилось только откровенную похоть, в чём я убедился на следующее утро в штабе. Теперь Эком не вызывал у меня подсознательного желания полапать, но привычка лапать никуда не делась, да и прикасаться к нему мне нравилось. Пришлось одёргивать себя и вообще стараться как можно меньше контактировать. Это получалось плохо. Эком, видимо, привыкший слегка крутить мной, периодически то вламывался в мой кабинет без стука с какими-то бумагами, то подсаживался, пытаясь вытащить из меня информацию. Не трансформирующаяся в похоть агрессия давала предсказуемый результат: я выставлял его прочь, требуя входить в кабинет начальства как положено, напоминал о рамках информированности и советовал не совать нос куда не надо. В результате он сначала отступал, а потом начинал хитрить с удвоенной силой.

К вечеру я забрал недописанное письмо одному из своих покупателей, над которым пытался работать с утра, и ушёл доделывать домой.

Эком:

Утром Веникем вдруг принялся держаться от меня на некотором расстоянии. Он не только перестал прикасаться ко мне, он, казалось, даже брезговал со мной разговаривать. Моё появление в его кабинете с обычными отчётами, вызвало на его лице явную гримасу недовольства. Он заставил меня сесть в кресло напротив. С такого места что-то объяснить в бумагах было просто невозможно.

А когда вечером я, радостный, заглянул к нему сказать, что старый должник наконец прислал деньги, он вообще наорал на меня с порога, что, видите ли, нужно стучать и ждать разрешения войти. Юбля! Как будто я его от чего-то секретного оторвал! Да он вообще сидел, дротики в стену бросал! Сам же спрашивал через день про эту оплату. Говорил, сообщить, как придут. А тут, вместо того, чтобы похвалить... да хотя бы просто порадоваться, что деньги пришли, сумма-то там не маленькая, наорал.

Я старался взять себя в руки. Твердил себе, что раз я теперь снова воин братства, то действительно должен более ответственно относится к порядку. Весь следующий день я старался быть безупречным. Обращался только по званию, стучался, ждал ответа, спрашивал: "Могу ли идти", когда разговор окончен. Но всё это, казалось, только больше злило Веникема. Отчёты просматривались без интереса, казалось, с одним только желанием выставить меня уже за дверь. Почему? Мысль в голову приходила одна: я сам перестал быть чем-то интересным для этого мажора. Что его интересовало во мне раньше? Я был подопытной крысой, меня было интересно ломать! А теперь я просто один из воинов братства, отработанный материал, и во мне нет ничего занимательного. Юбля!

Вечером Анжей снова принёс отчёт по своему расследованию по Ар-пушке. Я как обычно сделал кофе и попытался расспросить Веникема. Обругали меня и за кофе, и за вопросы.

- Эком, скажи мне: каковы рамки информированности бухгалтера?

Он и раньше, бывало, отказывался что-то рассказывать мне, но раньше он делал это спокойно, ухмыляясь. Сейчас, казалось, его злило любое моё движение.

С Веникемом всегда было непросто работать. Как можно работать с командиром, который приходит к обеду, на половину своих обязанностей забивает, а вторую половину понимает исключительно через призму своего извращённого ума. Но я уже как-то подстроился к тому Веникему. Я научился в нужный момент приносить кофе, в нужный садиться на пол. С этими умениями у Веникема как у командира появлялась масса преимуществ. Он не врал мне, он доверял мне больше, чем следовало из моих обязанностей, он тащил меня с собой в свои авантюры и расследования. Он обращался со мной как с другом! Теперь же он запретил мне приносить кофе, на мою попытку сесть на пол резко напомнил, что это поза младшего любовника. Не знаю, с точки зрения Даккара это поза отсутствия стульев в помещении, и только всего! Он запрещал спрашивать, злился, рычал, огрызался. В нём даже не осталось этой обычной для него спокойной, но очень колкой язвительности. Он просто был постоянно зол.

Вечером второго дня я подумал, что можно попробовать пойти к даккарской школе. Там поздно вечером мужчины устраивали ринги для спортивных ножей и просто отдыхали с пивом. Я, конечно, не надеялся, что меня примут с распростёртыми объятьями, но некоторую снисходительность и хотя бы вежливость ждал.

Как только я появился, сначала стихли разговоры. Потом Торес громко хмыкнул и предложил бой на ринге. И это при том, что я ему явно не соперник. Рука его зажила, и подвижность её уже полностью восстановилась, это я ещё на операции заметил. А до ранения на рингах он был мастером.