Страница 21 из 75
Гляделки, лишенные гармонии и рассыпавшиеся осколками. Когда взгляд Мироша вернулся к Зориной, и она игнорировала исполнителя впереди себя. Но и на Ивана уже не реагировала. Ее чуть удивленный взгляд теперь был устремлен к вошедшему. А на губах медленно, будто она заставляла себя, растягивалась улыбка, совсем не отражавшая того, что он читал в ее глазах.
Было далеко за полночь, когда, не выдержав бессонницы, Полина выбралась из постели и вышла в гостиную. Чувствовала себя сердитым и взъерошенным зайцем. Всё раздражало — квартира Стаса, он сам, сопящий ей в плечо, дурацкие панорамные окна, за которыми мерцал ночной город.
И все же она устроилась под ними, высматривая редкие автомобили, рассекающие светом фар темноту улиц. Ей казалось, что и она забрела в темноту, и от этого было тревожно. Не знала куда идти и как вернуться обратно к свету.
От того ли, что Стас сегодня впервые не отпустил ее домой, убедив остаться у него на ночь? А она не стала спорить и осталась, чтобы теперь сидеть на полу у огромных стекол и терзаться своей нерешительностью.
Или оттого, что на концерте оказался Мирош, и она задавалась вопросом — случайно или нет? И замирала, даже в мыслях не позволяя ответить себе. Потому что помнила, как не удивилась его присутствию и как решила, что после концерта подойдет к нему. Это сейчас она думает, что ее подтолкнуло на это отсутствие Стаса. Но на концерте Полина испытала бесконечное разочарование, когда Штофель вошел в зал. И розы — ее любимые розы — вызвали лишь досаду.
Сейчас они стояли на журнальном столике в высокой прямоугольной вазе из толстого стекла, и ей казалось, она чувствует их тяжелый и сладкий аромат. Там же, рядом с вазой, осталась и бархатная коробочка, такая же красная, как и розы.
Полина вытащила из-за ворота футболки подвеску на ажурной цепочке — тонкое сердечко, как она просила. А ведь была уверена, что Стас и слушал-то невнимательно, и уж точно не запомнит. Но оказалось…
Оказалось — ей все это неважно. Куда важнее знать, почему парень, которого она видела всего два раза, был на ее концерте. Как бы они могли провести вечер. Что он делает сейчас. В ее голове роились безответные мысли, пока она выхватывала взглядом птиц, суетившихся в небе. Их пестрый гомон проникал в комнату через открытое окно, нарушая тишину и ее мнимое одиночество.
Скоро рассвет. Новый день. И что-то особенное, чему она не знает названия, но что будет с нею еще некоторое время.
Еще некоторое время Стас полистал меню и в этот момент едва ли выглядел человеком, довольным жизнью. Скорее наоборот. Выглядел он недовольным. Кофе, заказанный, как только они пришли, был отодвинут в сторону, а его хмурый взгляд периодически тяжестью ложился на Полину.
А началось банально. У них всегда начиналось с банального, если он не пытался делать большие и громкие жесты, например, подсовывая ей машину.
В конце концов, Штофель, не привыкший долго молчать, выражая свое неодобрение, но предпочитая его озвучивать, мрачно проговорил:
— В данный момент меня не устраивают две вещи. Сказать какие?
Согласно сложившимся правилам, надо было согласиться. Поэтому Полина подняла на него глаза и кивнула. Стас решительно закрыл меню и наклонился через стол.
— Во-первых, твоя Павлинова. Я понимаю, что будни у тебя расписаны с этой чертовой консерваторией, но, если бы ты переехала ко мне, мы бы больше виделись. А вместо этого ты предпочитаешь болтаться неизвестно где. Еще и с этой. Матерью-одиночкой. Что за вселенская потребность обнять весь мир?
— Почему весь мир? — удивилась она. — Я не дружу со всем миром.
— То есть ты с ним в разладе? — кривоватая усмешка исказила его губы, придавая лицу не самое приятное на земле выражение. Но, тем не менее, делала совершенно неотразимым.
— А что-то среднее можно выбрать?
— Можно. Меню перед тобой, — Штофель указал пальцем на себя и откинулся на спинку стула. — И ладно еще Павлинова, наличие которой в твоей жизни я терпел всю неделю. Теперь ты радостно сообщаешь, что к матери едешь сегодня, а не завтра. В итоге пятничный вечер, на который я рассчитывал, псу под хвост. Полина, из нас двоих вечно занятой — я. Я мужчина. У меня работа. И я, черт подери, хочу видеть свою женщину у себя дома.
Полина разве что не икнула от неожиданности, для надежности поморгала в попытке проникнуться услышанным, но все же спросила:
— И что это значит?
— Ты правда не понимаешь? Я, конечно, сознаю, что разница в возрасте и воспитании делает свое дело, но, мне кажется, я выразился довольно ясно. Я хочу, чтобы ты переехала ко мне. И твоя мать вполне может хоть иногда, для разнообразия, сама тебя навещать в городе. Трясешься по этим чертовым электричкам…
— Поехали вместе…
— Не поеду. Во-первых, я не в восторге от перспективы торчать у черта на рогах в вашем бунгало. А во-вторых, у меня тоже, знаешь ли, дни расписаны.
— Где уж нам против твоего особняка, — рассмеялась Полина, чтобы не рассердиться.
— Твоего нежелания считаться с моими привычками я не понимаю тоже, — справедливости ради, Штофель свои привычки холил и лелеял. Они были частью его джентльменского набора, который он откровенно навязывал окружающим по праву сильного.
Она все-таки не сдержалась. Сердито отодвинула от себя меню и тоже откинулась на спинку стула.
— Это мы сейчас ссоримся, да? — спросила она, глядя на него исподлобья.
— Нет. Ищем компромисс. Переедешь ко мне, и я успокоюсь. Можешь дальше бренчать на своем фортепиано.
— Закончу консерваторию — перееду к тебе!
— Ты предлагаешь мне ждать два года?
— Если я перееду сейчас — я ее никогда не закончу, — буркнула Полина и снова демонстративно уткнулась в меню.
Стас оторвался от спинки стула и наклонился через стол, в очередной раз двигая в сторону чашку. Протянул руку и взял ее за подбородок, заставляя смотреть на него. Его же лицо выглядело бы довольно невозмутимым, если бы не подрагивающие крылья носа.
— Полина, моему дому нужна хозяйка. Мне — жена. Ты имеешь полное право отказаться, и красно место пусто не бывает. Но я люблю тебя. И не хочу тебя терять.
— Все-таки ссоримся, — сказала она и высвободила лицо из его пальцев. — В данный момент я не готова быть ни хозяйкой, ни женой. Меня больше волнует Аристарх, который до сих пор не может простить мое явление под Дюком и изощренно мстит которую неделю. И было бы нечестно, прежде всего, по отношению к тебе жить в твоем особняке… втроем. Остальное — решать тебе. Я не навязываюсь.
На протяжении нескольких мгновений он не говорил ни слова, внимательно вглядываясь в ее глаза. Так, что казалось: пошлет — и фиг с ним. Но вместо этого Штофель снова коснулся ее щеки. На этот раз почти нежно, лаская кончиками пальцев. И очень серьезно спросил:
— Дело в твоих амбициях или в твоих чувствах?
Полина помолчала некоторое время, показавшееся ей самой очень долгим, и негромко проговорила:
— Я люблю тебя, но, если в моей жизни будешь только ты, — это будет… это будет не моя жизнь.
— А ты себе хоть немного представляешь, что такое моя жизнь? В мои планы совсем не входила влюбленность в пианистку, — последнее слово он почти выплюнул, — которая, к тому же, пытается держать меня на коротком поводке.
— Я не держу, — совсем тихо прошептала Полина.
— Поля…
Ответом ему послужил ее хмурый взгляд.
— Поль, как ты себе это все представляешь? Я, ты, твой рояль. Кто-то должен жертвовать. Незначительно. Я не прошу тебя все бросить. Я прошу начать с того, чтобы не уезжать каждые выходные. И быть со мной. Подумай хотя бы.
— Я подумаю…
— Тактическое отступление, — разочарованно констатировал Стас и отстранился, наткнувшись на ее мало что выражающий взгляд. — Спустишь на тормозах, как обычно. Ты знаешь, я передумал, я не хочу обедать. У меня работы много.
— Тебе виднее, — пожала она плечами.
— Остаешься? Или подбросить куда?