Страница 13 из 75
За этим было занятно наблюдать со стороны. Еще более занятно — изнутри, со сцены, когда вместо Мироша-автора включался Мирош-исполнитель. Больше, чем вокалист. Неизвестно с какой луны свалившийся. Но рок-музыка приемлет даже самые странные тексты. Такие как:
Девочка, твой Кай триста лет как труп.
А любовь все корчится в келье.
Девочка с улыбкой замерзших губ —
Снежной королевы похмелье.
В конце концов, бывало и хуже. Не стадион. Не главная сцена в Костшине-над-Одрон. Продрогшая толпа у Потемкинской лестницы. И где-то там, в толпе, девочка. Он физически ощущал ее присутствие. На нее был настроен его внутренний датчик, а своим датчикам Мирош доверял. Точно так же на последнем аккорде он почувствовал и то, что она исчезла. Что ее нет среди этих людей с поднятыми воротниками.
Просто отпустило — и все. И только сейчас он ощутил, какое напряжение владело им все это время. Как во время секса. Хлопки и улюлюканье вместо оргазма. Тупо симулирование. Он растянул губы в улыбку и махнул рукой, прощаясь.
В очередной раз музыканты сменились неутомимым ведущим, а группа «Мета» ретировалась в сторону. Мирошу не было ни до кого дела. Бросил гитару Фурсе с быстрым распоряжением: «Зачехли!» — и рванул туда, где ее оставил, к ступенькам, к краю, где они примостились с той ненормальной в красной куртке и с розовыми волосами.
Не было. Ушла.
В ушах закладывало от грохота аппаратуры, а она ушла. Второй раз упустил.
— Бред, — пробормотал Мирош, коснулся ладонью каменного парапета, на секунду прикрывая веки и отгораживаясь от пустоты. Что такое секунда? Волна набежит и схлынет. Потом в его глаза снова вернется свет, и мир окажется неожиданно окрашенным в серый, совсем не апрельский цвет. Скорее ноябрьский. Не желая мириться и совсем не думая, что делает, он легко запрыгнул на тот самый парапет и стал оглядываться по сторонам, надеясь заметить если не Девочку, то хоть вот то… розововолосое. Ни-хре-на.
— Ты сдурел? — раздалось снизу в попытке перекрыть музыку. Мирош опустил глаза. У его ног вместо целого мира стоял один Фурсов.
— Со мной случается.
— Я в курсе. Гитару за тобой таскать я не подписывался. Мне своей хватает.
Мирош широко улыбнулся и спрыгнул на землю, оказавшись возле приятеля. Отнял у него инструмент, после чего спросил:
— Где этот идиот?
— Лёха домой повез. Пусть проспится, к вечеру отпустит.
— Крепко его…
— Ангельская пыль. Не кипятись, никто ничего не заметил.
— Как он играл вообще?
— Ну, главное же, что играл. Сам знаешь, чем сильнее обдолбается, тем лучше выходит.
— Ты хоть помнишь, когда Гапон в нормальном состоянии последний раз что-то делал? — Мирош обернулся и посмотрел на море. Черт бы его подрал, тоже серое.
— Перебесится.
— Или сдохнет, — пробормотал Мирош. — Долго тут еще?
— Ты собрался выдержать до конца?
— Мне Милу надо дождаться.
— Да я ее вообще не видел. Она есть?
— Должна быть. Слышал — ее имя на все лады. Благотворительница, блин.
— Не ки-пя-тись, — повторил Фурса. — Ты за нее не отвечаешь, она тебя на двадцать пять лет старше.
— Отсутствие взаимной ответственности в моей семье — иллюзия. Возьми сраный чехол, курить хочу, — Мирош всучил обратно Владу свою гитару и потянулся к карману куртки. Было чертовски, чертовски холодно. И хотелось не столько курить, сколько забухать. Просилось прямо. Забить голову чем-то еще, кроме Милы. А то и самому до дурки недолго. Отец, может, и не запрет, да он сам попросится. Безумие передается генетически или это его штырит от одной мысли, что матери и правда нигде нет, а это может означать практически все что угодно? Столько времени потратить на организацию чертова концерта и не приехать. И Мирошниченко-старший не смог, прислал вместо себя помощника. Один Мирош — как штык.
Достал сигареты, зажигалку, нервно закурил. У него тоже был отходняк. Свой собственный, после выступления. Или после «Девочки со взглядом». С ним случалось, он пел и обкурившись травы, но Гапоновых штучек никогда в жизни не отмачивал. Просто для легкости. Для чувства свободы. Музыка давала ему свободу, но иногда хотелось свалить от всего, совсем от всего. Тотальный контроль. А они еще не добились ничего из того, что он планировал.
Да, прошлый год стал прорывом. Конкурсы, Польша, студии звукозаписи и приглашения от столичных клубов. Но все это по-прежнему далеко от его собственных представлений об их будущем. Вся жизнь — отдельные песни, написанные спонтанно. Столько материала — на два альбома хватит, но по сути ничего путевого, с чем можно лезть дальше. Себя оценивать — как и копаться в себе — Мирош умел виртуозно. И от этого тоже хотелось свободы. Чтобы просто делать — не думать.
— Ванёк, расслабься, ну правда, — снова донесся до него голос Фурсы. У микрофона голосила девочка «Ой, верше, мій верше» под минусовку Джамалы. И номер слизала, дитя отечественного медиапространства. По идее, если он ничего не перепутал, после нее будет какая-то дура с телевидения речь толкать о том, сколько селебрити столкнулись с проблемой рака и каковы шансы на победу, если вовремя обследоваться. А потом и обещанный хэдлайнер, взращённый на той же ниве, в смысле с того же канала.
— Только не хватало, чтобы она тут… — уголок его рта дернулся. Когда развеивается волшебство — все только мерзость.
— Ты тут ни при чем.
— Я тут ни при чем, — медленно повторил Мирош. Сплюнул. Оглянулся в поисках урны. Курить все-таки не хотелось. Голову под холодную воду хотелось — пронизывающий ветер не спасал. — У меня ощущение, что я все по кускам собираю. Гапон, Мила, тексты.
«Девочка»… Зорина.
Мирош мотнул головой и затушил сигарету о парапет. Они с Фурсой дружили с пятого класса. Оба были влюблены в музыку. Одновременно стали осваивать гитару. Только Ивану бог еще и глотку дал. Да способность сложить строчки песни из пары предложений. Но «Меты» без Фурсы не было бы. Сейчас он мрачно смотрел на Мироша, держа в каждой руке по зачехленной гитаре, пока тот боролся с действительностью.
— Отпусти ситуацию, — проговорил Влад. — Сейчас появится.
Не появилась. Спустя десять минут его набрал администратор, разыскивавший госпожу Мирошниченко, ибо Людмила Андреевна на связь так и не вышла. Иван совсем уверенно, будто не он только что нервно курил, сообщил, что внештатный советник городского головы, а по совместительству первая леди замечательного города у моря, к сожалению, в последнюю минуту вынуждена была изменить сегодняшний распорядок ввиду некоего форс-мажора, о котором он говорить не уполномочен. А потому запланированную концовку мероприятия им тоже придется изменить. Ах, не продумали запасные варианты? Но ведь Людмила Андреевна не может под них подстраиваться. Довольно того, сколько сил и собственных средств она потратила на эту акцию.
Завершив разговор, Мирош отключился и зло хохотнул, глядя на Фурсу.
— Что и требовалось доказать, — проговорил он сквозь зубы так, будто бы это Влад в чем-то виноват. — Зато на финал можно не оставаться. Тебя подбросить?
— Не. Не надо, я мозги проветрю.
— Недостаточно еще проветрил? — чуть поежился Мирош, поднимая воротник кожанки. — Поехали!
Они петляли узкими центральными улицами до тех пор, пока не выбрались в спальный район, где Фурса снимал квартиру. От родителей он свалил, едва ему стукнуло восемнадцать. Музыка для него была не только способом жизни, но и способом прокормиться, в отличие от Мироша, который отцовского дома пока не покинул. Но, с другой стороны, никто не ограничивал свободы его перемещений, кислорода не перекрывал. В глобальном смысле с подросткового возраста он был предоставлен сам себе. И даже отец, считая его хобби крайне несерьезным, закрывал на это глаза и поддерживал материально с единственным условием: Иван должен получить профессию, за которую родителям будет не стыдно.