Не гореть!

— Рада за твою часть! — не сдержавшись, в сердцах сказала Влада. — В общем, как знаешь. Дом я все равно продам. Квартиру тебе купим. А дальше можешь по-прежнему обижаться! Мы с отцом делаем все, что в наших силах, тебе же нет до этого никакого дела.

— Когда продашь? — чуть более хрипло, чем ей самой хотелось бы, спросила Оля.

Мать подошла к столу, забрала чай и помешала ложечкой. Привычка неискоренимая, несмотря на то, что она давно отказалась от сахара. Потом посмотрела на дочь и уже без лишних эмоций проговорила:

— До конца года все останется, как есть. Но от рухляди надо избавляться.

Сказала, как припечатала.

Оля так и осталась припечатанной. До самого конца их неловкого прощания. И глядя, как мать на высоких каблуках и в дорогущем пальто, явно от какого-то известного бренда, уверенной походкой направляется к воротам, среди желтых неубранных листьев ее самого лучшего на земле садика, она испытывала жгучий стыд за то, что довела собственный дом до такого состояния. Влада не была здесь с похорон. Год уже. Контраст — лишним аргументом в копилку прочих, доказывавших Олину несостоятельность. А ведь всего-то и надо было — вооружиться граблями да все это сгрести в кучу. И немного пройтись с секатором среди кустов и деревьев. Но, будь она неладна, чертова нога, которую Оля сейчас тащила за собой, уподобившись капитану Джеймсу Флинту, чтобы закрыть ворота. Совершенно раздавленная и выпотрошенная, в чем ни за что не призналась бы. Никогда и никому.

Надёжкина, в конце концов, еще ни разу не спасовала. Даже в куда более неприятных ситуациях. Как мать скрылась в автомобиле, таком же, как она сама, добротном и элегантном, Оля не досмотрела. Калитку захлопнула раньше. Развернулась к гномам и грубовато поинтересовалась у них:

— Ну? И что делать будем?

Гномы почему-то не ответили. Они были по самые камзолы в листве. И вообще, их на зиму лучше убрать в сарай. Только, кажется, оттуда на свет они уже никогда не вернутся.

Доковылять до дома в один присест не вышло. По пути Оля почти рухнула на качели, те жалобно скрипнули и стали раскачиваться под ее птичьим весом. Ногу лучше держать в горизонтальном положении, — вспомнилось ей. И она осторожно переместила ее на дощатое сиденье. Откинулась головой на стальной канат, державший конструкцию, и прикрыла глаза. Мысли были созвучны ветру. Ничего в них не проносилось, пустота. Пустота и едва слышный шелест крон в поднебесье. Оля распахнула веки и вперилась в бескрайнюю синеву, венчавшую ее мир. Иногда ей казалось, что она так глубока лишь здесь и больше нигде.

А еще иногда ей казалось, что черная полоса, в которую она умудрилась угодить в последнее время, никогда не закончится. В глубине дома разрывался телефон. Наверняка Жора, раздобывший ее номер не иначе у Машки, предательницы, наяривает. Придурок.

У него совсем тормоза сгорели.

И у Оли сгорели.

У нее отсрочка до Нового года. Меньше двух месяцев. У нее раздолбанная нога и два несданных заказа. У нее сессия на носу. И она ни за что не согласится на «удобную, небольшую и сразу с ремонтом» квартиру. В конце концов, это действительно не ее имущество. И плевать тут, справедливо это или нет.

Нужно всего лишь составить тактический план. Стратегический уже озвучен матери.

Долечить колено.

Закрыть больничный.

По возможности возвращать физические нагрузки.

Найти жилье.

Найти жилье.

Надо найти жилье.

Интересно, на какие варианты она может рассчитывать на зарплату диспетчера ГПСЧ и нестабильную подработку?

Оля нервно рассмеялась, и одновременно с ее смехом в доме зазвучал звонок. Не телефонный. В дверь. В смысле, в калитку.

Она вернулась на эту землю, и на этой земле ей надо было сделать десяток шагов назад к воротам, которые были закрыты всего-то минут двадцать назад. Костеря все на свете, а особо — собственную неуклюжесть (это ж надо было так шандарахнуться!), Оля поплелась открывать.

За воротами оказался Басаргин — неожиданно лохматый и с большим пакетом в руках.

— Привет! — сказал он, едва калитка распахнулась. — Как ты?

Оля опешила. Смотрела на непонятно откуда взявшегося Дениса посреди ее самой дурацкой за всю жизнь осени и чувствовала, как медленно вниз ползет челюсть. До тех пор, пока не сумела выпалить в ответ:

— Ты откуда здесь?

— Из Киева.

— Зачем?

— Поинтересоваться, как твоя нога, — без тени привычных шуток ответил Басаргин. — Зайти можно?

Оля медленно кивнула и посторонилась, открывая калитку шире. Ее будто пришибло, и она могла только наблюдать за происходящим. Без особого, впрочем, любопытства. Но кое-что все-таки прорвалось:

— Я надеюсь, в пакете не Жорик сидит в засаде?

— В следующий раз привезу, если хочешь, — заверил Денис, проходя мимо. Потом оглянулся на Олю и добавил: — В пакете красное вино и сыр.

— Больным возят апельсины, — усмехнулась она.

— А ты больная?

— По мнению мамочки — на всю голову.

Оля некоторое время разглядывала Дениса на собственном дворе. Ей только его тут и не хватало. Все остальное есть: гномы, эльфы, периодически забредающий кот. Поток бреда.

— Ты серьезно меня проведывать приехал? — вдруг спросила она.

— А у тебя какая версия? — теперь совсем знакомо рассмеялся Басаргин.

— Машка вывихнула шею, потому моя травма с жизнью несколько совместимей, и ты примчался тащить меня в часть.

— С фантазией у тебя так себе, — осматриваясь, сказал Дэн.

Наверное, он мог приехать и раньше. Но в некотором смысле зная характер Надёжкиной, не имел повода. Когда же, явившись в караул, узнал от Машки, что разум восторжествовал и Оля взяла больничный, он отоспался после дежурства и направился прямиком к ней. Почти прямиком — через супермаркет. По самому незамысловатому поводу: проведать.

— Я просто не давала ей разыграться, — Оля заперла калитку и медленно прошкандыбала к дому. Пока лечилась, колено, естественно, стало чуток лучше себя вести. Но за день она его основательно натрудила, просидев до приезда матери в мастерской. Воспоминание о Владиславе на собственной кухне заставило ее поежиться. Резко почувствовалась глубокая осень — пробрало. Она остановилась и глянула на Дэна.

— Смена трудная была? — совсем другим тоном, чем обычно, совершенно лишенным напускной бравады или едкого сарказма, спросила она. Холода в нем тоже не было. Довольно холода в душе.

— Обычная. А ты так и не сказала, как нога.

— Бывало и лучше, — честно ответила Надёжкина. — У меня есть особо нечего, я из дому не выходила. Хочешь чаю? Кофе? Или можно что-нибудь заказать.

— Я, вообще-то, не жрать приехал, — хмыкнул Денис. — Может, тебе чего привезти?

— Меня увезти на Луну, — получилось мрачновато, но Оля продолжала улыбаться. — Ты знаешь, я плохой собеседник, с культурной программой у меня никак. И настроение… по сезону. Потому… если что, то спасибо, что заскочил. Неожиданно и… мило с твоей стороны.

Особенно если учесть, что друзьями они никогда не были. Да и даже приятелями.

— Нормальный сезон, — удивился Денис, слегка пожав плечами. — Чем тебе сезон не угодил? А если на Луне тоже осень, что делать будешь?

— Не знаю. Новый год слишком скоро, не хочу, — проворчала Оля и снова поплелась к крыльцу. Кое-как взгромоздилась на него и оглянулась на Басаргина: — Дома у меня бардак еще хуже, чем здесь. Но предложение чай-кофе в силе. Ну… или вино, раз ты привез. Только когда я пьяная, я буйная.

— Я буду чай при одном условии — сделаю его сам, а то и так ходить тебя заставил. Ты одна, что ли, живешь? — спросил он, кажется, и без того догадываясь, что она ответит.

И если подумать получше, то напрашивался и еще один довольно нерадужный вывод: родня и подруги — слабое звено Надёжкиной. А наличие парня вообще подвергалось сомнению. Впрочем, последнему он почему-то радовался.

— Одна, — ответила Оля. — У меня коричневый пояс по тхэквондо. Мне можно одной.

— Что ж ты дикая такая! — рассмеялся Дэн. — Сильно тебя твой пояс кормит? За едой сгонять, а? Пользуйся, пока предлагаю.