Ступая по шёлку

- Какой фрукт?

- Во-он тот, продолговатый, - она поморщилась, вспоминая красное лицо рабыни, потом, испугавшись своей реакции, смотрела на вышивку на шёлке и ждала расплаты. Горотеон какое-то время смотрел на фрукт, потом на Царицу, пока глаза его не расширились, и он не сказал что-то на своём наречии.

- О фруктах мы поговорим позже, Царица, - он приблизился вплотную к Айоле, - скажите, вы знаете, что такое поцелуй? Целовать? Не женщину, мать или сестру в щеку, а мужа в губы.

- Нет, я не слышала о таком, - она растерянно смотрела на губы своего Царя и господина.

- Вы же не станете противиться своему господину, Царица? Не посмеете?

- Нет, мой господин, - она почувствовала сначала его горячее дыхание на своих губах, потом его губы на своих, которые мягко захватывали их – по очереди и обе сразу. Потом она почувствовала язык Царя у себя между губ, и это показалась ей приятным, она слегка приоткрыла рот, и их языки встретились ровно в тот момент, когда простынь, разделяющая их, исчезла, а сама Царица была под телом своего господина, и это не беспокоило её, скорее ей стало мало трения. И она потянулась ещё ближе и потянула Царя за волосы, а он, в свою очередь, долго целовал свою Царицу в губы, и это было неимоверно приятно. Потом он проводил губами, что тоже было похоже на поцелуй, по шее её, плечам и груди, иногда шепча что-то на своём наречии, когда же Айола стала целовать своего Царя и господина так, как он это делал, он сказал:

- Я хочу войти в вас, Царица.

- Да, мой Царь и господин.

И это было больно в первые моменты, потому что её Царь и господин вошёл сильнее, чем в прошлый раз, но и значительно приятнее. Она упёрлась ногами, как показывала ей рабыня, и стала двигаться, прислушиваясь к толчкам Царя, пока не начала задыхаться, свет не стал меркнуть, а низ живота налился кипятком, тогда Айола поняла, каким бывает голод сильнее, чем если не есть несколько дней. Она двигалась и двигалась, и ей казалось, что она никогда не утолит этот голод, как вдруг поняла, что слышит собственный стон, что сладок, словно мёд, и голод  её утоляет её Царь и господин.

Оставшиеся дни Царица спала днём, а вечером присутствовала на праздновании в её честь, потом её тщательно готовили, и она отправлялась в покои своего Царя и господина.

Айола опасалась своего Царя, но он ни разу не был груб с ней, не повышал голоса и не наказывал Царицу. При этом сама младшая дочь Короля не перечила и не спорила, когда же слышала: «Царица, вам не следует», тут же запоминала и больше не повторяла свою оплошность.

Старуха перестала настаивать на обучении своей подопечной, сказав, что муж имеет право решать, следует ли обучать жену, и, видимо, юная Царица была совсем никчёмной женой,  раз даже сам Царь Дальних Земель отказался от обучения Айолы. На своём веку старуха не помнила, чтобы какую-либо наложницу не обучали до и после её первой ночи, а прекрасную Ириму обучали даже больше года, поэтому она слыла гордой, и Царь до сих пор горюет по своей жене.

Когда же срок семи дней истёк, утром её Царь и господин прислал вслед за ушедшей по шёлку Царицей подарок – целый ларец жемчуга. Жемчужины были разного размера, но все одинакового цвета льна, как волосы Айолы. Главный евнух сказал, что из жемчуга следует сделать украшения для волос и украсить мантилью. Оставшийся жемчуг можно пустить на любые украшения, которые пожелает Царица. И больше она своего Царя и господина не видела.

Целые дни она проводила одна, в компании старухи и ручного зверя. Айоле вовремя приносили пищу, и если она желала что-то определённое на ужин или обед – ей всегда доставляли это. Запрет был только на вино, старуха сказала, что жёны не пьют вина, потому что в любой момент могут носить в своём чреве ребёнка, Царице же, чьё прямое предназначение – родить наследника Дальним Землям, – и вовсе нельзя было пригубить вино. Айола никогда раньше не слышала, чтобы вино вредило младенцам во чреве матери, но не спорила. Ей не хотелось вина.

Иногда старуха рассказывала, что Царь уехал по делам, иногда говорила, что ночью он призывал к себе наложницу, и даже называла её имя, но оно мало что говорило младшей дочери Короля. Юной Царице было скучно, она учила новые слова на языке Дальних Земель, стараясь скрасить свой досуг, и вскоре могла составлять предложения и даже иногда разговаривала с мальчиком, который приходил после каждого приёма пищи и спрашивал о пожеланиях Царицы.

Утром она проснулась с тошнотой, никогда ещё Айола не ощущала подобного недомогания, голова её кружилась, низ живота болел, несколько раз пища, принятая младшей дочерью Короля, вышла через рот, ей казалось, что у неё началась лихорадка. К обеду она увидела следы крови на своём нижнем платье, их же увидела старуха и куда-то побежала.

Вернулась она не скоро, когда солнечный свет уже почти не попадал на витражи в окнах её покоев, и сделала травяной отвар Царице. Айола не могла пить его, голова её болела, словно в неё налили раскалённую смолу.

- Государь зол, - шипела старуха. – Ты не понесла наследника, дитя моё, не понесла. Надежды всех Дальних Земель пошли прахом, ты разочаровала людей, разочаровала, ты вызвала гнев своего Царя и будешь наказана.

Старуха ходила вокруг кровати, на которой лежала Айола и уже плакала, прячась в высоких подушках, и слушала, как может быть наказана Царица за подобный проступок, и насколько зол её Царь и господин.

Вырвут ли у младшей дочери Короля ногти или язык, старуха сказать не могла, но была уверена, что так и будет, но это было предсказуемо. Ведь бедра Айолы не широки, грудь неразвита, а сама Царица настолько неумела и некрасива, что Царь Дальних Земель даже отказался от обучения своей Царицы, что является невиданным позором для Айолы. И пусть она молится, чтобы наказание её было скорым, и даже лишив её языка или отрезав грудь, Царь оставил бы её в живых, а если ей очень повезёт, то Царь и господин просто прикажет её высечь на площади за позор, принесённый Царю Дальних Земель. Айола уже не могла плакать и молилась своим Богам и духам, чтобы Царь поскорее сделал всё то, о чём говорила старуха, ведь ожидание смерти хуже самой смерти.