Страница 91 из 99
– Хорошо, – он посмотрел внимательно на заплаканное лицо и сухие, спокойные глаза. Его маленькая, домашняя девочка. Успокаивает тебя мысль о доме… Успокаивает? – Няню возьми.
– Сама, – она ещё раз покосилась на Элю и притихшую дочь героя Серафиму. – Я пока ничего маме говорить не стану.
– Правильно. – В постановке этого прибрежного театра нужно разобраться сначала актёрам, а уж потом приглашать зрителей.
Карима уехала, Дамир, спасибо Всевышнему, забрал невыносимую девчонку, палата Равиля погрузилась в тишину, как и телефон. Он написал несколько сообщений, так и оставшихся без ответа, закрыл глаза. Голова болезненно кружилась. Врачи настаивали на госпитализации, Равиль согласился на два дня – не более. Что с ним случится? Валяться, вытянув ноги, он может и дома, и в доме тёщи, главное – рядом со своей семьёй.
Пискнул телефон, Равиль мгновенно прочитал сообщение. Нахмурился. Набрал номер. Выругался про себя на турецком, как случалось с ним при сильном раздражении. Собрался и, под недоумевающими взглядами медицинского персонала, вышел. На обратном пути заедет за рекомендациями. Или не заедет.
Через час он поднимался на лифте на седьмой этаж в дорогостоящем жилом комплексе. Те несколько раз, что он появлялся в этом доме, шёл пешком – согнать злость или морок. Сегодня голова была на удивление чиста, несмотря на головокружение и подкатывающую тошноту.
– Ах, вот и вы! – в дверях стояла грузная хозяйка квартиры. – Кто за бардак будет платить? – гречанка, изъясняясь с кубанским говором, продолжила выговаривать претензии: – За ламинат кто заплатит? Убираться я должна?
Равиль прошёл в большую комнату, скомканная постель на разобранном широком диване, пятна от кружек кофе на стеклянном столе, потушенный окурок в ламинате под белёный дуб.
– Так что? – громыхнула хозяйка.
– Я оплачу клининг, ремонт, – он кивнул на ламинат и отодранный кусок обоев. – Сколько? – глаза гречанки алчно блеснули. Равиль взял в руки телефон, вопросительно посмотрел на арендаторшу, молча кивнул, соглашаясь с явно завышенной стоимостью «ущерба», сделал перевод.
Обошёл квартиру по кругу, словно искал что-то, и тут же вышел. Эшекь!* Ему нечего здесь искать, нечего ждать, всё, что он должен был сделать – он сделал.
В машине он крутил белый конверт с надписью Наткиной рукой «Юнусову», чувствуя под пальцами содержимое: листы бумаги и камень – куриный бог. Талисман, который должен был принести ей удачу. Им удачу.
Равиль знал Иванушкину Наташу, кажется, всю жизнь. Он не помнил себя без этой востроглазой, светловолосой девчонки. Годам к пяти он привык, что соседскую девочку, с вечно ободранными коленками и сопливым носом, каждый день кормит обедом его мама. Маленькому Равилю было непонятно, отчего Наташа кушает у них, а не у себя дома. Лишь к школе мальчишке, росшему в сытости, пришло понимание происходящего. Тогда же возникла дружба между замкнутым, не умеющим найти общий язык со сверстниками, парнишкой и вечно насупившейся, в грязных платьицах, девчушкой.
К пятому классу Равиль уже не представлял своего существования без Натки Иванушкиной, а уж после того, как подружку перевели в городской лицей, в класс, где он учился – и подавно.
К тому времени коленки девчачьих ног перестали украшать не проходящие струпья, всегда чистая одежда была отглажена, а Натка поражала знаниями не только учителей, но и затихающих рядом с бойкой девочкой одноклассников. Равиль знал наверняка, что и внешний вид, и внутреннее содержание – заслуга Натки, и только её.
Иванушкина-старшая могла не появляться дома сутками или беспробудно пить после очередного сердечного разочарования, а Наташа ночью настирывала белоснежные блузки, на которые собственноручно зарабатывала сбором фруктов у местного фермера или нехитрой помощью сердобольным соседкам, с утра же отправлялась покорять знания.
Знал Равиль и то, как бесконечно унизительны для Иванушкиной талоны на бесплатное питание в школе, как малоимущей. Он покупал себе такой же обед и давился склизким пюре с сосисками, только чтобы составить компанию. Вскоре к ним присоединился Дамир, понявший нехитрую игру друга. Файзулин покупал всем по пицце или по пирожку с соком, часто так и не дойдя до своей порции, как и Равиль. Тогда они оставляли свои «вкусняшки» подружке, во избежание «взбучки от родителей». У Иванушкиной в такие дни был ужин.
Понимала ли Натка? Да. Она всегда была умной, умнее двух мальчишек вместе взятых, включалась в их благотворительную игру, позволяя им проявить благородство и самой выходить из ситуации без ущерба для чувства собственного достоинства.
К периоду первой влюблённости у Равиля не было ни единого шанса обратить свой взор на другую девушку. Наташа. Натка. Ната. Почти прозрачная, хрупкая, как стебелёк, светленькая – она приковала к себе внимание подрастающего, с южным темпераментом, парня.
Что делать со свалившейся влюблённостью к подруге детства, Равиль не представлял, как и с лавиной нескромных желаний, будоражащих сердце и тело. Он держался всё так же – рядом, сходя с ума от единого взгляда, прикосновения, дыхания, когда она шепчет на ухо последнюю новость или тайну.
Он провожал долгим взглядом звонкую блондинку, цепенея внутри и снаружи, когда она пробегала на уроке физкультуры: в белой футболке с эмблемой лицея и шортах. Все девушки были в шортах, но других не существовало для Равиля. Дефилируй они обнажёнными на его парте – он бы не обратил внимания. Он прикасался ладонью к хрупким пальцам, перехватывая школьный рюкзак, провожая домой или отдавая тетрадь по алгебре, и вздрагивал от внутреннего толчка и бури, накрывающей с головой. Натка лишь смеялась, показывая ряд ровных, белоснежных зубов.
– Эй, ты чего застыл?! – слышал он звонкий голосок.
– У него столбняк, – раздавался в ухе насмехающийся голос друга.
– Придурки! – всё, чем отвечала Натка, разворачивалась и уходила, а он шёл следом, как воздушный шарик на верёвочке. Ткни – взорвётся.
Натка словно не видела, а увидев, начала упражняться в женском коварстве, провоцируя на ревность, нелепость, драки с одноклассниками, сбитые в кровь кулаки и трясущиеся поджилки. Как он пережил это время? Хорошо, что он прожил его. На полную мощь, дыша почти мальчишескими лёгкими, перегоняя кровь почти мужским, взрослым сердцем.
Через несколько лет чувства Равиля выплавились, закалились, стали негнущимися, такими же нерушимыми, как присутствие Натки в его жизни. Особенно после первой близости, на которую он никак не мог решиться… Серьёзный, ответственный шаг в глазах Равиля превратился в шутку в воплощении Натки.
Новый год… Начало новой жизни.
Смешно сказать, но Равиль уже учился на первом курсе института, как и Ната, поступившая в медицинский, а близости между ними не было. Не случилось. Не сходились воедино время и место. Не в огороде же… Его сверстники практиковали, а он не мог, не с Натой.
Для чего ей учиться в медицинском, Равиль искренне не понимал. Зачем его жене сложное образование, для чего терять время, здоровье на обучение специальности, не несущей ничего, кроме головной боли, людской неблагодарности и маленькой зарплаты. Не понимал, но смирился. Принял яростное желание Наты закончить именно этот вуз, стать врачом. «Уважаемым человеком», – твердила Ната. Уважаемой женщиной…
Накануне поступления они поругались первый раз в жизни, тогда же Равиль понял – он поступится чем угодно ради Наташи. Она не проходила в вожделенный институт в родном городе, и не прошла бы, не хватало связей. Зато талантливую девушку, медалистку, призёршу олимпиад с распростёртыми объятиями ждали в Меде в Нижнем Новгороде.
Естественно, Равилю в голову не могло прийти, что Натка соберётся уехать, и ещё более естественно – ей пришло. Он всё спланировал, всё было просто в его вселенной, и всё шло под откос в её. Натка сказала, что поступит в медицинский, даже если он будет в Арктике, и плевать она хотела на планы маменькиного сыночка Юнусова.